– А правду бают, что Ойдриг был совсем простого рождения? Одной смелостью в царственноравные поднялся?
– Правда.
– А правда, что при нём полонян под деревьями ставили и из луков мишенили?..
Развед Смешки
Развед был задуман самый первоначальный. Не под дверьми чуварскими слушать, всего лишь оглядывать подходы к двум тропкам через неусыпучие топи. Смешко с боярскими ловцами двигались открыто и гордо. Пусть видят! Пусть устрашатся! Грядёт рать, от коей нет обороны. Готовьтесь шеи клонить или с отчего места в крепь лесную бежать!
Следопыты оказались весьма справными лыжниками. Любо с такими бежать краем бедовника, подбираясь к горбатым гривам, уходящим в сумрак болот.
– Ты, господин храбрый витязь, того царского сына видал?
– Которого? Гайдияра?
– Ну… который, сказывают, государем будет над нами.
– Сам не видал.
– Семя Эдаргово прежде на седьмой ступени трона стояло.
– Прямого вотчича нет, дальняя кровь на выморочное сесть хочет.
Витязь рассмеялся:
– Гайдияр, боярину любезный, вовсе одиннадцатым был.
– То Гайдияр!..
– А есть царевны у праведных?
– Чтобы наш господин, ко двору во славе придя, для сына присватался?
– Царевнам я не знаток. Бают, у восемнадцатого сына две дочки-красавицы.
– И что, ещё не просватаны?
С каждой сотней шагов отлогий горб бедовника, Дымная Стена, кряж дальних гор и прикрытые им леса как бы чуть поворачивались. Ни крепости, ни слободки уже нельзя было разглядеть, зато гривы росли длинными выпуклыми отрогами, простёртыми в мглистое море. Клубы тумана вскипали с наветренной стороны, росли, переваливали ребро, косматыми призраками неслись прочь.
На первую гриву разведчики ступили без лыж. Смешко нёс у тетивы стрелу, потом бросил её в колчан, а лук спрятал в налуч. Врагов нигде не видать, зато камни под ногами склизкие, ненадёжные, хоть каёк пешим посохом обращай.
– Отсюда они с поклажей приходят, – рассказывали боярские домочадцы. – Зеленец жилой, знать, недалеко.
По сторонам когда-то лежало прозрачное островистое озеро. Теперь меж камней волновалась мутная жижа. В полуверсте от матёрого берега грива, разбитая трещинами, помалу пряталась в воду. С груды на груду тянулись переправы из плах, не новые, но с виду надёжные. Трое шли с мостков на мостки, не встречая подвоха, пока не достигли основательной суши по ту сторону.
– Ты что это на носу зарубаешь? – спросил витязя один следопыт.
Смешко держал длинную палочку, ножом делал пометки.
– А знаменую, какие лавы с собой нести и сколько, если эти вдруг уберут.
Ловцы посмотрели друг на друга, оглянулись на дальний лес. Представили, каково-то здесь будет в ратном походе, когда стрелы из темноты запоют…
Обратно боярские охотники шли очень быстро. Ловко переступали по осклизлым камням, оглядывались. Вернувшись на снег, с видимым облегчением завязали юксы. Дальше бежали деловито и споро, уже не расспрашивая о царевнах.
Вторая грива была выше, грозней, скалы возле берега стояли в бородах капельников, дальше кое-где зеленел мох, впереди волнами катился туман. Здесь у одного ловца на валенках словно гири повисли.
– Ты не серчай, господин храбрый витязь, как есть живот подвело… Догоню вборзе!
Смешко не поверил, но что делать с таким? Следопыт скрылся за валуном, окаянич со вторым ловцом понемногу двинулись дальше. Достигнув места, куда прихотью ветра закидывало туман, Смешко оглянулся. Никого. Спина передового таяла в серой мгле, отдалялся скрип каменного хряща. Смешко пожал плечами, пошёл следом.
Три шага спустя туман отнесло, гриву стало видно на добрый перестрел, и вот тут Смешко вздрогнул.
Впереди было так же пусто, как за спиной.
А ни вскрика, ни стрепета!
Тетива коснулась щеки чуть не прежде, чем он всё как следует понял. Уловил краем глаза движение, крутанулся…
На камне сидела старая старуха в сером шушпане наподобие дикомытского. Кивала каким-то своим старушечьим думам. Белые пряди вдовства вились по плечам и груди. Витязь потупил стрелу, успевшую глянуть бабке в лицо.
– Можешь ли гораздо, матушка честна́я.
Привет, водившийся в далёком Правобережье, выговорился почти спокойно. Окаянич ждал: старуха смолчит, или отзовётся на неведомом языке, или вовсе развеется, унесённая случайным порывом… Она произнесла внятно, разумно:
– И тебе на белую дороженьку, молодец мимохожий.
После этого на тропу, более не таясь, начали полукругом выходить парни. Суровые, настороженные, оружные. Не меньше десятка. Почти все, как и Смешко, со стрелами наготове. Старуха вдруг заулыбалась, погрозила вожаку корявым длинным перстом, сказала с чуждым выговором, но понятно:
– А я рекла: не ме убийе!
«Что за речь? Дикомытская? Не совсем…» Смешко ослабил тетиву, спросил хмуро:
– Отроки, что со мной шли, где? Живы хоть?
Бабка хитро сощурилась:
– Малость полежат, тебя подождут.
– Живимо, – подтвердил старший.
Окаянич смерил его взглядом, не удержал презрения:
– Что за племя! Десятеро под бабьим запонцем спрятались…
Острые железца снова взметнулись, парни зло заворчали. Смешко, не обращая внимания, убрал и лук, и стрелу:
– Дело рядить будем или без дела скучать?
Потом он сидел на камне против старухи, а молодые чувары – поодаль, своим кружком.
– Ты, молодец мимохожий, вот что послушай. На зиро́к не убил, значит можешь слово разумное воспринять. Всё ли андархский боярин вождю твоему поведал про себя и про нас?
– Всё не всё, но довольно.
– Довольно, чтобы добрый народ злой смертью губить?
– Не слыхали мы про добрый народ. Только про смутьянов, вставших на благодетеля.
Старуха цокнула языком. Помолчала. Парни враждебно поглядывали на Смешку. Витязь не боялся, это их раздражало.
– Мы от вас, андархов, благодеяний без счёта приняли, – усмехнулась старуха. – В самую старину, когда вы нас гнали с благословенных земель. Когда священных лебедей на вертелах жарили, а симуранов ради шкур убивали. От тех милостей мы за Светынь кровавыми тропками утекли. А кто не утёк…
Сбывались самые глухие и тёмные Смешкины подозрения.
– Так вы – от Прежнего корня?
– Тот корень глубоко в землю погрузнул. Чувары мы. Память храним.
…Вот, значит, о чём шептало чутьё, вот о чём он пытался предостеречь воеводу, но не умел дать весу словам… Витязь сощурился на дальние горы, чуть видимые южнее Дымной Стены. Тотчас привиделись лёгкие точки, мелькнувшие в облаках. «Щенков, значит, для ловли. А как не вышло, вздумал головы наследных врагов новому царю поднести…»
– Да, – сказала старуха, подметившая его взгляд. – Здесь последний дом для нас и для них. На этой земле наша жизнь или смерть.
Рассказ Змеды
Шегардайские наследники обитали всё в тех же палатах, куда их поселили детьми. Эрелис упорно отказывался покидать отнорок, трудно вмещавший ближников, стражу, комнатных девок.
– В отеческом городе новый дворец на старом подклете воздвигли, – откладывала «Взятие Левобережья» царевна Эльбиз. – Найдём ли камору, где подземный ход наружу прорыт?
Молчаливый Эрелис поднимал глаза от дуплины, всё более походившей на родовую божницу:
– Найдём.
– А каменьем заложен…
– Там я хозяин буду. Пробьём.
– Там котляр державствует, Инберн Гелха. Всю челядь, поди, привёл под себя. И не прогонишь, чтоб не обидеть.
– Зато стража наша будет. Придумаем, как холопей Инберна обойти.
Нынче царевна выплыла из палат разубранная, как пристало высокородной девице. В парче, в собольей душегрее, в зелёно-синем венце с бисерными рясами, скромности ради спущенными на глаза. И вестимо, не одна. Со стайкой комнатных девок, об руку с красной боярыней Алушей, при братнином советнике Мартхе и грозной охраннице Нерыжени. Впереди женства, яростно бряцая посохом, шествовал исполненный важности Фирин. Идти было полтора шага – коротким ходом от двери до двери, – но да узрит всякий встречный, что не мужи́чка какая до соседки за горлодёром бежит. Царевна к царевне гостевать пово́лила выйти!
Стражи у входа в хоромы праведной сестрицы отдали почёт начищенными бердышами. Распахнули высокую дубовую створку.
Фирин громыхнул посохом, дал волю набатному голосу:
– Добродетельная Эльбиз, дитя Эдарга, Огнём Венчанного, щитоносца северной ветви! Наследница славного Ойдрига, сокровище Андархайны!
Здесь он не боялся кого-то смутить великими зыками. Андархские царевны – дочери воинов. Они хотя исполнены кротости, но робкими не бывают.
Змеда, как пристало младшей, встретила Эльбиз в передней. Поклонилась, насколько позволяло дородство. Обняла, повела во внутренние покои. Праведным за обычай беседовать без холопок, шепотниц заугольных. Слугам место в людской, подале от задушевных откровений и тайн.
Передняя Змеды была, как всегда, безупречна, входи владыка Хадуг, входи старший брат Гайдияр. Однако за покойными дверьми гостью встретила безалаборщина. Скрыни стояли настежь разинутые, на шерстистых коврах пестрели полавочники, на полавочниках россыпями – вынутое из скрынь. Змеда выбирала, что сразу взять в Шегардай, что покинуть до времени.
Одежды стопами.
Шитьё, меха, льны, нестареющая посконь.
Ларцы, бархатные мешочки, искрящиеся коробочки…
Эльбиз метнула взглядом: жаль, оружия не видать. Даже узенького сайхьяна для ношения в волосах или в поясе, как пристало беззащитным царевнам. Зато отдельно от прочего – нарядные андархские гусли. Зримо старые, с провисшими струнами. Подле вагуды переливался белым льдом гребень просватанного. Был он дивного и чуждого дела, даже с виду увесистый, на густую, сильную голову… удивительно чистый, ни пятнышка черноты, какая заводится на серебре.
Эльбиз, старшая в лествице, имела здесь право на всё. Забирай любую прикрасу, младшенькая словечка не молви. Лебедь потянулась, взяла гребень:
– Братец Злат точно такой в дикоземье увёз…