Джоана, конечно же, прекрасно понимала, зачем и для кого ведется этот разговор, но она почему-то верила каждому слову, и заполнившая ее сердце черная тоска постепенно отступала.
Наконец обоз боярина Ропши выбрался из задымленных московских посадов на большую дорогу. Скорость его движения при этом почти не увеличилась. Громоздкие крытые боярские возки и нагруженные телеги еле тащились в потоке беженцев. Они отъехали от окраины Москвы примерно на версту, когда сзади раздались тревожные крики и приближающийся бешеный стук копыт. Катька вынула из кобуры пистоль и отодвинула занавеску в окне возка, собираясь выглянуть наружу. Сидевшая напротив нее Джоана, уже не такая бледная и удрученная, как в начале их отъезда, тоже нагнулась со своего сиденья, чтобы лучше разглядеть происходящее.
— Сестренка, отодвинься! Ты мне помешаешь, если придется стрелять, — приказала ей Катька.
Но эта команда чуть-чуть запоздала. Несущийся во всю прыть конь, очевидно закусивший удила, поравнялся с каретой и помчался дальше, а с его спины кто-то прыгнул, как показалось обеим девушкам, прямо на подножку их возка. Джоана отпрянула прочь, Катька вскинула пистоль. Но стрелять было уже не в кого. Мелькнувший в окне силуэт исчез. Решив, что неизвестный враг пригнулся и затаился на подножке, Катька, откинув защелку, ударом ноги резко распахнула дверцу, чтобы сбросить того на землю. Но дверца открылась совершенно беспрепятственно, за ней никто не прятался.
Держа поднятый пистоль наготове, Катька высунулась из возка, чтобы оглядеться. Сзади, в пяти саженях от продолжавшего свое неспешное движение боярского экипажа, на обочине дороги неподвижно лежало тело, по-видимому девушки, в изодранной в лохмотья сермяжной рубахе. На ее голове был какой-то странный округлый колпак. Катька недоуменно пожала плечами и опустила пистоль, но тут какое-то предчувствие буквально толкнуло ее.
— Не останавливайтесь, я сейчас вернусь! — крикнула она вознице и спрыгнула на землю.
Вокруг лежавшей на обочине девушки образовалось пустое пространство. Люди, разбежавшиеся от несущегося коня, уже возвращались на дорогу, но обходили тело стороной. Вид Катьки в мужском обмундировании поморских дружинников, с пистолем за поясом и саблей за плечами, склонившейся над телом, тоже не вызывал ни у кого особого желания подойти поближе.
Едва приблизившись к лежавшей, Катька сразу же поняла, что предчувствие ее не обмануло. На голове у странной девушки был выцветший берет дружинника Лесного Стана, натянутый на голову по уши, как обычная шапка или колпак. Боец особой сотни почувствовала, как у нее внезапно пересохло в горле. На одетом задом наперед берете она увидела косую синюю нашивку, обозначавшую звание головного. Катька рывком сдернула берет с головы девушки, заглянула внутрь. На подкладке она увидела сделанную красными нитками вышивку «Мхс». Год назад Катька сама вышивала эту метку на новеньком берете своего брата.
Несколько мгновений Катька стояла неподвижно, глядя остановившимся взглядом на берет Михася. Затем, оглянувшись через плечо на открытую дверцу возка, из которой за ее действиями наблюдала Джоана, Катька быстро спрятала берет к себе за пазуху. Она опустилась на одно колено, перевернула неподвижное тело на спину. Лицо несчастной было сильно разбито, но Катьке оно показалось смутно знакомым, словно она когда-то мельком видела эту девушку. Без особой надежды, просто для очистки совести, Катька протянула руку и пощупала шейную артерию неподвижного тела. Пульс был! Слабый, едва ощутимый. Катька вскочила на ноги. Повернувшись к ближайшей телеге их обоза, она окликнула двух старых леших из свиты боярина. Те бережно подняли девушку с земли, положили в телегу, накрыли одеялом.
— Едем до ближайшего проселка, — Катька указала рукой вперед, туда, где виднелась обширная березовая роща. — Сворачиваем в лес, на полянку, в тихое место, там осмотрим и перевяжем раненую.
Дав команду головному экипажу продолжить движение, Катька вернулась к возку, на ходу запрыгнула внутрь, закрыла дверцу. На недоуменный вопрос Джоаны она ответила предельно кратко:
— Старая знакомая. Сильно разбилась, попробуем ей помочь.
Джоана сочувственно вздохнула и предложила свою помощь во врачевании «старой знакомой».
— Хорошо, — кивнула Катька. — У нас тут лекарей да знахарей — полный обоз. Устроим международный консилиум, как при царской особе.
За нарочито бодрым и шутливым тоном девушка пыталась скрыть нешуточную тревогу, сжимавшую ее сердце.
Обоз свернул с большой дороги в рощицу и вскоре остановился на тенистой полянке. Катька, Джоана и еще одна женщина из боярской дворни, являвшаяся штатным лекарем в столичном опорном пункте дружины Лесного Стана, принялись осматривать раненую. С нее сняли остатки рубахи, причем эту рубаху даже почти не пришлось разрезать, настолько она была порвана. Вскоре выяснилось, что у пострадавшей сломана левая ключица, несколько ребер, и, по-видимому, она получила сильное сотрясение мозга. Девушку осторожно обмыли водой из ручья, перевязали кровавые ссадины, зафиксировали сломанную ключицу, наложив лубки на плечо, грудь и лопатку, влили в рот немного целебного настоя. Затем пострадавшую перенесли в возок и уложили прямо на полу. Катька с Джоаной уселись в возок на свои места, и обоз вновь тронулся в «северные вотчины боярина Ропши».
— Как ее имя? — спросила Джоана, глядя на лежавшую перед ними девушку.
— Точно не помню, — после секундной паузы ответила Катька. — Кажется, Параскевья.
Джоана вновь вздохнула, покачала головой. Она вряд ли смогла бы воспроизвести незнакомое трудное русское имя.
— Как ты думаешь, Кэт, скоро ли наши дружинники, оставшиеся в Кремле, отобьют врага и нагонят нас по дороге в Лесной Стан?
— Не знаю, Джоана. На войне предсказаниями да гаданиями заниматься бессмысленно. Наше дело — ждать да надеяться!
Джоана согласно кивнула и поправила подушку под головой раненой девушки.
Знали бы Катька и Джоана, кого они спасают, за кем ухаживают! Но людям не дано знать их будущее, хотя они и творят его своими собственными руками, преисполненные самих благих намерений и радужных надежд.
Хан Девлет-Гирей, как и подобает великому полководцу во время битвы, находился на небольшом холме в центре своего войска, верхом на белом коне. Хан любовался невиданным пожаром, охватившим русскую столицу, и ожидал доклада о взятии Кремля, в котором хранились несметные сокровища — казна обширного и богатого государства Российского. Туда, к Кремлю, вдоль берега Москвы-реки, по свободному от огня проходу, специально оставленному турецкими пушкарями и лазутчиками-поджигателями, ушли пять туменов левого крыла. Еще три тумена должны были выйти к цитадели русских справа, но они никак не могли преодолеть сопротивление полка князя Воротынского — давнего заклятого врага хана. От калги, командовавшего правым крылом, к хану непрерывно скакали гонцы с просьбой о подмоге. Но хан не мог бросить в бой свой последний резерв — личную гвардию. До родных степей отсюда сотни верст, еще предстоит охранять на обратном пути богатую добычу. Нет, хана никак не прельщала мысль остаться без охраны своих верных нукеров, которых этот страшный Воротынский может уничтожить здесь, под Москвой, как он уже делал это не раз под Рязанью и Серпуховом.
Рядом с ханом с самого утра неотлучно находился посланец султана Османской империи, визирь Буслам-паша. Он расположился чуть в стороне от ханской свиты. Визирь, лицемерно подчеркивая свою второстепенную роль, восседал не на боевом коне, а на небольшом персидском ковре, расстеленном на траве. Опираясь рукой на мягкие подушки, визирь пристально вглядывался в панораму горящей Москвы, так же, как и хан, с возрастающим нетерпением ожидая доклада от прорвавшихся к Кремлю войск.
Наконец из дыма, стелившегося вдоль излучины Москвы-реки, показались всадники. Но это были отнюдь не гонцы с долгожданной вестью, а тумены левого крыла в полном составе во главе с мурзой. Было очевидно, что они возвращались ни с чем. Девлет-Гирей, застыв, как изваяние, грозно нахмурившись, поджидал свои войска. Буслам-паша поднялся с мягкого ковра, велел подать ему лошадь, при помощи слуг уселся в седло и подъехал к хану. Ханская свита безмолвно расступилась перед османским визирем. Девлет-Гирей бросил косой недобрый взгляд на своего всевластного советника и демонстративно отвернулся. Но визирь как ни в чем не бывало поставил свою лошадь вровень с ханским скакуном и принялся, как и все, храня молчание, ожидать приближавшиеся войска.
Тумены остановились у подножия холма. На вершину, к хану, от войск поскакали лишь три человека: сам мурза, Ахмед и еще один, в порванной красной рубахе. Визирь с удивлением узнал в этом человеке своего лучшего агента — боярского сына Кудеяра Тишенкова.
Мурза проворно соскочил с седла, бухнулся в ноги ханскому коню.
— О великий хан! Эти люди, — мурза указал на Ахмеда и Кудеяра, — имеют важнейшие сведения для твоей милости!
— Я, право же, недостоин отдать сии сведения непосредственно в руки великого хана, — с обычной наглой усмешкой произнес Кудеяр. — Да позволит мне великий хан вручить бумаги, добытые мной с риском для жизни, достопочтенному Буслам-паше.
Не дожидаясь испрошенного позволения, Кудеяр достал из-за пазухи свиток и протянул его визирю. Буслам-паша развернул бумагу, быстро, но внимательно прочел содержимое.
— Где ты это взял? — сурово спросил он Кудеяра.
— Я тайно проник в святая святых Разрядного приказа. Прочитав сей список, я понял, что великий хан подвергается смертельной опасности и немедленная доставка добытых сведений важнее, чем даже захват Кремля. Возможно, Кремль, по замыслу царя Ивана, как раз и должен был послужить приманкой в той ловушке, в которую русский царь пытался заманить наше непобедимое войско!
Визирь несколько минут напряженно размышлял, затем кивнул Кудеяру, велел ему с Ахмедом идти в свой шатер и повернулся к хану:
— О великий хан! Мои люди добыли важнейшие сведения. Оказывается, царь Иван идет сюда с двухсоттысячным войском, которое он успел вывести из Ливонии. Завтра мы очутимся в ловушке. Твой поход увенчался победой, ты дотла спалил вражескую столицу. Чтобы не дать возможность русским нанести тебе хоть сколько-нибудь ощутимый урон, я почтительнейше советую тебе дать приказ доблестным войскам немедля выступать в обратный путь с полоном и богатой добычей, захваченной великим ханом во время победоносного шествия по покоренным русским землям.