— Вот он! — обрадовался Хэл.
— Ну давай, давай, полезай, — ухмыльнулся Бо.
Для начала чемодан нужно было положить на пол, а потом открыть крышку.
— Ты умеешь открывать такие чемоданы? — Хэл выжидательно смотрел на Бо.
— Честно говоря, нет.
— Надо пробовать, — уверенно сказал Хэл и толкнул чемодан. Он качнулся на колесиках, но удержался вертикально. Еще толчок. Бо решил помочь другу, и дело пошло. Как хорошо, что маленькие девочки обожают украшать все подряд, в том числе вешать на застежки чемоданов брелоки. Бо уцепился зубами за брелок в виде желтого одноглазого человечка и потянул — замок поддался, молния поползла, и чемодан открыл свою пасть. Хэл не мешкая залез внутрь, благо никаких вещей там не было.
— Ну как? — усмехнулся Бо, глядя на друга в чемодане.
— Отлично! А теперь закрой меня. Я хочу, чтобы эксперимент прошел в чистом виде.
Бо толкнул носом крышку чемодана, и она послушно накрыла Хэла.
— Теперь застегни, — послышался его глухой голос.
— Зачем? И так понятно, что чемодан для тебя не вариант — ты задохнешься раньше, чем тебя докатят до терминала.
— Я не задохнусь. Тут довольно места и воздуха, мне хватит, — настаивал Хэл.
— Да пожалуйста. — Бо снова зацепил зубами брелок и потянул молнию обратно. Он очень старался, но, когда до полного закрытия оставалось несколько сантиметров, молния вдруг запнулась и намертво застряла. Бо подергал ее туда и сюда — ничего. Он заволновался: что делать?
— Эй! — окликнул его пленник.
— Сейчас. — Бо снова подергал брелок и понял, что его собачьих умений не хватит, чтобы вызволить друга. Хорошо, что чемодан застегнут не наглухо и есть небольшое отверстие для воздуха — сантиметров десять. Вылезти в него нереально, а дышать — вполне. Повозившись в несколько заходов с чемоданом, Бо лег рядом, чтобы подумать над случившимся. Спустя минуту донесся звук мотора — во двор въехала машина.
Леон
Еще раз перечитав письмо со штампом госучреждения, Леон развалился в глубоком кресле, закрыл глаза и закинул ногу на подлокотник. Он с детства любил так сидеть, когда закидывать ноги на подлокотники можно было разве что тайком. Поэтому и кресла теперь покупал с толстыми мягкими валиками, а не с деревянными ручками. Кровать с самым лучшим анатомическим матрасом, тяжелые одеяла, ковры с длинным ворсом, бархатные подушки — пусть все в доме будет простым и мягким, даже глупым, но теплым, как кокон. А еще никогда не подбирал пары и комплекты, любил старые, пожившие вещи с историей, но не уникальный антиквариат. К чему этот выпендреж?
— Зачем вам эта рухлядь?! Вон, молью проедено! — Надя возмущенно тыкала пальцем в проплешину на мягкой спинке стула. — Чего накупать разноперого, как с барахолки?
— Разноперого? Барахолка? — хохотал Леон. Ему нравились Надины словечки.
Ей не понять: все это уже кому-то принадлежало до него, и теперь можно построить свое прошлое, присвоив чужое, вместе с подточенным жучком комодом. Вещи из магазина — безликие, упакованные в целлофан, пахнущие клеем — не давали ощущения дома. А как нравились Леону благотворительные магазинчики, куда внуки сдавали бабулины щербатые сервизы, пыльные вазы, фарфоровые статуэтки! Вот где раздолье.
Снова зацепка, которая может ничего не дать, ну, или дать ответ на главный вопрос: откуда он взялся в том супермаркете на пересечении двух шумных столичных улиц? Кто оставил его, завернутого в женскую синюю куртку, в продуктовой тележке? Куртка была новой, с биркой, в карманах пусто. Тележка стояла в самом укромном уголке супермаркета за витриной с пирожными. Когда продавщица выкладывала очередную порцию кексов с малиной и решила обойти витрину, чтобы оценить экспозицию со стороны, она задела коленом тележку со свертком и ойкнула. Принялась тереть больное место, уставившись на чужие покупки. На чулке поползла стрелка. Как же захотелось пнуть эту тележку! День не задался. Женщина сдержалась. Отвернулась и снова придирчиво оглядела нарядную витрину. Если все продавцы начнут пинать тележки, у магазина сложится дурная репутация, и, как пить дать, урежут премии. В тележке за ее спиной зашевелился сверток. Задвинув подальше шоколадные пирожные (она не любила горький шоколад), продавщица еще раз выровняла кексы и, обернувшись, снова наткнулась на тележку. На этот раз оранжевая пластиковая ручка уперлась в живот. Это совсем не больно, потому что милая женщина в форменной шапочке и жилетке никогда не изводила себя диетами. Ее раздражали эти вездесущие покупатели, которые вели себя в супермаркете как дома, — какая-то разиня бросила тележку и болтает, наверное, с подружкой в рыбном отделе. Продавщица откатила тележку к хлебным полкам и тут застыла от ужаса: синий сверток зашевелился, из него показалась крошечная ручка и будто бы погрозила ей кулачком. Пакет с белыми булками, сыр для пиццы, упаковка бумажных полотенец, младенец — это уж чересчур! И он наконец-то дал о себе знать громким криком. Леону был месяц.
Он слышал эту историю миллион раз. Разговаривал с той самой продавщицей, которая давно вышла на пенсию и каждый день кормит лебедей на берегу пруда в доме для престарелых. Толстые лебеди ее очень любят. А пруд там был довольно унылый, с затхлой зеленой водой. Леон как-то перевел деньги на счет богадельни, и пруд почистили. Он помнит их первую встречу. Пожилая женщина в зеленом драповом пальто долго рассказывала Леону о своей троюродной сестре, как та в детстве съела ее рождественские пряники и вообще вела себя ужасно, да так плохо и кончила, выйдя замуж за бандита. Потом Леон выслушал подробное описание витрин в супермаркете, в котором пожилая женщина проработала четверть века, когда еще не была пожилой. И наконец-то добрались до младенца. Она очень хотела забрать его себе, но на ее шее был брат-инвалид. Если честно, она до сих пор жалеет, что не решилась. Была еще причина — один человек, который вот-вот должен был сделать ей предложение. Она уже купила кримплен на свадебное платье. Да только этот человек оказался обманщиком и уехал на юг с кассиршей из их супермаркета. Лучше бы взяла ребеночка. Он был таким славным.
У Леона были документы из полицейского архива, больницы, приюта — ничего вразумительного. Надо отдать должное Эмме и отцу — они тоже искали. Долго. Потом бросили. После рождения Валентина Эмма мечтала найти настоящих родителей Леона, чтобы вернуть им мальчика под предлогом зова крови. Она быстро разочаровалась в этом ребенке, он так и не стал родным, ничего между ними не произошло, а Валентину она нужна была целиком.
И вот снова письмо. Точнее, это справка из архива о том, что был еще сотрудник социальной службы, о котором как-то забыли, — Бренда Мули. Вот так, вдруг, из пустоты, возник еще один человек, который видел его младенцем. Бренда давно вышла на пенсию и исчезла.
Зазвонил телефон.
— Да. Рад слышать, Борис!
— Как насчет того, чтобы перебрать твои самолетики?
— Конечно! Я подготовлю коллекцию.
Леон быстро попрощался с другом, забронировал авиабилеты туда, откуда только что прилетел. Он называл это «петля»: когда приходится возвращаться назад в точку, где все уже произошло.
— Бренда Мули, — повторил он вслух. С помощью «Открывашки» Леон бегло просмотрел медицинскую карту Бренды, ее счет в банке, школьный аттестат какого-то безумно далекого года, ну и так — кое-какую информацию о муже, скончавшемся от сердечного приступа в тюремной больнице.
Роберт
Роберт осторожно прикрыл входную дверь, чтобы не клацнуть громко замком. Он взял Бо на поводок и пошел к автобусу, как обычно. Снова будний день, и в гостинице у него полно дел. Бо тащился рядом. Автобус ходил четко по расписанию, а Роберт никогда не опаздывал. Они с Бо за пять минут добирались до остановки размеренным шагом — все было рассчитано. Сегодня на полпути Роберт остановился, присел на корточки и обнял собаку. Минуту они не сходили с места. И что это он расклеился? Тревожно и муторно на душе, а вместе с тем счастливо. Разве так бывает? Он будто смотрел на себя со стороны и видел тридцатилетнего темноволосого мужчину с крепкими руками и доброй сотней прыжков с парашютом за плечами. Бо лизнул хозяина в лоб. Стало легче. Теперь нужно просто прибавить ходу.
Вчера в супермаркете пришлось объясняться с охранниками. Что и говорить, история не из приятных, когда у ребенка из кармана вытаскивают украденную вещь. Мия так плакала и возмущалась! Она потащила Сашу за руку к красной табличке в отделе косметики, уверяя, что там написано про бесплатную помаду.
В итоге все благополучно разрешилось, их простили и отпустили. Саша молча шла к машине, Мия всхлипывала, вытирая красное, мокрое от слез лицо краешком футболки, и причитала:
— Папочка, папа.
Роберт пытался всех утешить. Говорил то, что положено в таких случаях, про «всякое бывает» и «пустяки». А еще ему хотелось вытянуть из Мииной ладошки растянутый край футболки и прикрыть оголившийся живот — больно уж беззащитный, как у ежика.
— Господи, спаси! — прошептал он им в спины, когда Саша быстрее зашагала к машине.
Подул ветер и погнал по парковке пустой стаканчик из-под кофе. Он ткнулся в колесо большого автомобиля и притих. Шумная семья загружала в багажник пакеты с покупками. Двое кудрявых детей хохотали, бегали вокруг могучего отца, теребили мать за край длинной рубашки бирюзового цвета, пронзительно-яркой среди обыденности, как капля неразведенной масляной краски на цементном полу. А кончик шелкового платка, ловко обернутого вокруг головы, трепыхался, как флажок. Кисти ее рук непрерывно двигались с изяществом и грацией, упаковывая еду, поглаживая детские макушки, снимая ворсинки с футболки мужа. На самом деле повторяли движения прабабок, танцующих на женской половине или за закрытыми дверями спален. Роберт мельком глянул на Сашины руки и сразу отвел взгляд, не позволяя себе сравнений.
В машине Саша достала из рюкзака пластиковую коробочку, открыла, посмотрела на содержимое, потом на Роберта: