— Это хорошо. Спасибо!
В комнате и правда было душновато.
— Я люблю чистый воздух! — Франсиско что-то покрутил на корпусе белой коробочки, прикрепленной к стене у окна.
— Да, конечно. — Леон достал паспорт.
Франсиско быстро сфотографировал нужные страницы. Его рубашка с фламинго слегка увлажнилась на спине, седые кудрявые волосы, аккуратно зачесанные назад, приторно пахли.
— И еще! Портрет моей матери!
— Портрет? — переспросил Леон и огляделся.
— Да, в гостиной висит портрет моей матери. Вы не против?
— Нет, конечно.
Хозяин засеменил в гостиную. Он был похож на кузнечика, обутого в белые, чересчур громоздкие кроссовки.
— Вот! — Он указал на большой портрет в деревянной раме: грузная женщина восседала на бархатном стуле. С одутловатого лица смотрели черные пронзительные глаза Франсиско.
— Нет, портрет меня не смущает, — пожал плечами Леон.
— Прекрасно! А то предыдущие жильцы просили снять. У них, видите ли, ребенок боялся. Боялся мою маму!
Франсиско хохотнул, выскочил в прихожую, споткнувшись о рюкзак Леона, подцепил указательным пальцем связку ключей со столика и был таков.
— Франсиско! — Леон окликнул хозяина, когда тот почти уже скрылся в подъезде.
— Да?
— А как звали маму?
— Летиция.
— Спасибо!
Эхо погасло. Клацнул замок. Леон достал зайца из рюкзака и пошел в спальню. Кровать вполне приличная, чистое белье и красивые прикроватные лампы — у этого кузнечика хороший вкус. Леон упал на стеганое покрывало, а заяц откатился к изголовью.
После ухода Франсиско воцарилась тишина. Все шорохи, скрипы и вздохи дом приберег на потом, а пока сам прислушивался к постояльцу.
Леон знал, что завтра отправится по адресу Бренды Мули, а сегодня надо бы еще раз проверить ее досье, но глаза сами закрылись. Уже в полусне он повернулся на бок, подтянул колени к груди и накинул на себя покрывало. Дом вздохнул, деликатно чихнул кухонный кран, и скрипнула дверца платяного шкафа, открыв на обозрение темное его нутро с одиноким полосатым галстуком на перекладине. Колонна муравьев брела к засохшему пятнышку сгущенки на кухонной столешнице. День еще был в разгаре.
Вечером Леон прошелся по апартаментам, остановился у портрета мамы Франсиско и, сняв легкое покрывало с кресла-качалки, завесил Летицию: «Сидите тихо, мадам!»
Роберт
«Старый дурень с розами», — пробормотал Роберт. Он подошел к своему дому и остановился у калитки.
Вики любила цветы. Он исправно дарил ей букеты на день рождения, день памяти мамы и день их помолвки. На день рождения — гортензии, на мамин день — каллы, а помолвку отмечали бордовыми розами. И обязательно открытки. Роберт покупал в киоске в аэропорту красивые музыкальные открытки и подписывал в технической подсобке, расчистив краешек стола. Из кармана его рабочего комбинезона всегда торчал карандаш. «Дорогая Вики! От всего сердца поздравляю тебя…» — а дальше подходящие к случаю слова.
Вики осторожно брала из его рук букет, подносила к лицу и улыбалась. Потом вслух читала открытку, целовала Роберта в щеку и шла наполнять вазу. Лучше всего цветы смотрелись в простой стеклянной вазе с волнистыми краями. Она и сейчас стоит на комоде.
Роберт толкнул калитку. Он шел и не слышал, как шуршал гравий под ногами, так сильно шумело в ушах, покалывало сердце и правую ладонь. «Просто поставлю цветы в вазу и скажу, что в доме нужны живые цветы. Ничего плохого в этом нет».
Дверь в дом была не заперта. На кухне шумела вода. Роберт услышал голос Саши:
— Не вертись. Давай-ка я тебя отмою! Испугалась?
— У меня в ушах вода! Пусти меня!
Бо протиснулся в прихожую вслед за хозяином и сразу поплелся к лестнице на второй этаж.
— Стой! — окликнул его Роберт. — Куда с грязными лапами?
Бо обернулся и, поджав хвост, вернулся к двери. Ему явно не хотелось ждать, когда кто-нибудь сподобится вытереть ему лапы влажной тряпкой, но правила есть правила.
— Роберт? Это вы? — Саша выглянула из кухни.
— Да, я. — Роберт потоптался у двери. — Вот, принес в дом цветы. У меня сосед помешан на розах, иной раз и мне перепадает просто так. Как вы тут?
Саша комкала в руках клочок бумажного полотенца.
— Красивый букет. А вашу соседку увезла скорая. Мы были в гостях, пили чай. Потом она упала на кухне.
— Упала? А что случилось-то?
Шипы кололись, и хотелось быстрее пристроить цветы в вазу. Роберт засуетился, будто именно это сейчас было самым главным.
— Я не знаю. Похоже на инсульт. Мне очень жаль. Давайте букет, я поставлю в воду.
— Да-да. Там на комоде ваза.
Саша пошла в гостиную.
— Нашла. Вы можете позвонить в больницу и справиться, как она. И собака ведь где-то бродит. Жалко.
— Бенджи.
Роберт зашел на кухню. Мия молча сидела на стуле, обхватив руками коленки.
— Привет, принцесса.
— Колдунья выпила не то зелье и умерла, — буркнула Мия.
Из крана капала вода. Роберт повернул смеситель, чтобы капли бесшумно сползали по краю раковины, — надо поменять прокладку.
— Дайте-ка я наберу. — Саша протянула пыльную вазу.
— Конечно.
Он давно держался на честном слове, а тут будто выбили еще одну подпорку, и мир того и гляди рухнет, расплющив его, как муравья. Однажды, это было вскоре после свадьбы, они с Вики лежали обнявшись, и Роберт вдруг заплакал, уткнулся ей в плечо и сказал: «Подумал, если что случится, я без тебя не смогу». — «А что случится? — засмеялась Вики. — До родов еще далеко. Врач говорит, у меня все хорошо». Она гладила его по затылку и часто дышала. «Прости. Это я так». — «Ты без меня сможешь. Все без всех смогут. Не бойся».
После похорон Бренда носила ему кастрюльки, укутанные толстыми полотенцами, и кормила, когда он приходил с работы. В кастрюльках чаще всего была стручковая фасоль и куриные тефтельки под сливочным соусом — то, что любил ее покойный муж. «Не сердись уж. Потерпи меня еще чуток», — посмеивалась она, выкладывая на тарелку с голубым ободком свое угощение. «Вот, новые зубы наконец разносила, — добавляла она, широко улыбаясь. — Тебе если нужны, скажи. У меня есть врач знакомый». Роберт послушно ел, пил чай и уходил на второй этаж, а Бренда собирала посуду и возвращалась к себе. Потом она перестала ходить, а он сам уже варил супы и делал жаркое, раз в неделю развешивал позади дома тяжелую простыню и пододеяльник с наволочкой, позже покрасил забор и спилил сухие ветки у яблони. Так и смог без нее.
Роберт прошелся по кухне. Прикидывал, как и что сказать, о чем промолчать. Однако мысли сбивались в ком, только подберешь слова, а тут опять Бренда на уме. Вот ведь угораздило ее! Наконец собрался с духом:
— Саша, вы уж извините, я не знал, как правильно. Поступил как поступил.
— Вы о чем?
— Вашего мужа зовут Пол, так? — голос у Роберта стал шелестящим. Саша замерла, на шее вздулась синяя вена. Ее хорошо было видно с близкого расстояния, как и расширенные зрачки.
— Что?
— Не бойтесь. Он нашел меня в гостинице и очень просил о встрече с вами.
— Как нашел? Зачем?
— Не бойтесь. Его здесь нет. Я не пригласил, потому что не знал, нужно ли. — Роберт подошел вплотную. Он только хотел коснуться ее волос, вдруг это было то, что нужно сейчас, чтобы унять ужас.
— Не трогайте меня. — Саша отшатнулась.
— Простите.
— Где мой папа? — Мия сползла со стула, подбежала к Роберту и стала хватать его за локоть. — Где папа? Где папа?
Она подпрыгивала, топала ногами, выкрикивая громче и громче:
— Папа! Мой папа! Хочу к папе!
На полке в шкафу дзынькали чашки. Мия размахнулась и хлопнула ладошкой Роберта по ноге, но тут же отбежала, спрятала обе руки за спину и заплакала:
— Уходи отсюда! Уходи-и-и!
На кухонном столе, загроможденном посудой, стояла любимая ваза Вики. По пыльным стенкам снаружи сползали капли и впитывались в скатерть.
Бо заскулил на своей подстилке.
— Ничего. Все образуется. — Роберт нашел на полке пачку бумажных салфеток, тщательно обтер вазу, потом налил воды в чистый стакан с сушилки и протянул Мии: — На-ка вот.
Саша опустилась на пол, привалилась к дверце кухонного шкафа и закрыла лицо руками:
— Это все безобразно выглядит! Простите нас!
Мия, всхлипывая, глотала воду.
— Я помогу вам, помогу. — Роберт опустился перед ней на колени. — Сейчас чай заварим. Там есть у меня разный: с мятой, с чабрецом. Можно и меду ложечку.
Саша не отнимала ладоней от лица:
— Как же он нас нашел? Ведь понятно было, что найдет, но так быстро и легко! И вы ему не поверили? Не поверили ведь?
— Все хорошо, все хорошо.
— Как? Скажите мне, как люди проживают вместе счастливую жизнь? Расскажите, пожалуйста! Вы же прожили.
За спиной Роберта скрипнули ступени. По лестнице со второго этажа спускался облезлый заяц.
Хэл
— Надо было видеть их глаза! — воскликнул, в который раз, Внутренний Голос.
Хэл поморщился:
— Сколько можно? То не появлялся сто лет, то вдруг на тебе — впечатлился. А какие у них должны быть глаза? А?
Внутренний Голос не отозвался. Скорее всего, надулся и решил игнорировать старого зайца.
Хэл сидел под раскладным креслом и рассказывал Бенджи, как решил не прятаться, а открыто спуститься со второго этажа.
— Просто надоело, — сказал он и глянул на пса.
Тот мелко тряс головой и, блаженно улыбаясь, то и дело повторял:
— Аааа.
Это протяжное стариковское «Аааа» могло означать что угодно. Возможно, просто кряхтение, потому что Бенджи давно ничего не видел и не слышал. И Хэл об этом знал. Но хотелось поговорить, заодно отвлечь Бенджи от переживаний. Хэл уже был в курсе, что произошло с его хозяйкой.
— Ее вылечат, — проявил он необходимое сочувствие. — Там тебе насыпали корма и налили воды. Могу проводить, если что.
— Ааааа, — закивал Бенджи.
— Я попробую твоих сухарей?