— Как это? А ему плохо было потом без ушка?
— Нормально. Вот смотри. — Саша нашла в телефонной галерее Ван Гога.
— Нет, у людей должны быть ушки. И у зайцев, и у собак, и у всех. А теперь покажи мне тетю, которая сложила ручки.
— Господи, откуда у тебя все это: «ушки», «ручки»?
— От природы. — Мия села на кровати и пожала плечами. — Я не буду отрезать себе ушки и ручки. И головку тоже сберегу.
— Это все Рина. Сто раз говорила, чтобы не сюсюкала с тобой. Вот тебе Джоконда, которая сложила ручки. Хорошо, что не наложила.
— Что?
— Ничего. Не слушай меня.
— Нет, мамочка, я тебя буду слушать, моя маленькая. — Мия прилегла на Сашину грудь.
Она чувствовала, как внутри у мамы «тукает» сердце. Было хорошо и спокойно.
«Если папа скоро заберет нас домой, надо повесить на куст красный носок, — подумала Мия. — Ведь заяц будет ждать».
Она представила, как во двор Роберта въезжает машина папы, открывается дверца, он выходит и смотрит на окно первого этажа — где моя Мия? Только мама зачем-то зашторила окно и не разрешила открыть, когда Мия спустилась вниз рано утром. Как же папа разглядит ее?
Она выйдет из дома и побежит к нему. И папа подхватит маленькую девочку, начнет кружить и целовать в щеки. Мия улыбнулась. Можно будет улететь домой к своим игрушкам и качелям во дворе. Не таким, как у Роберта. Жаль только, что не удалось раздобыть у колдуньи зелья для папы, чтобы убить Грака. Ведь папа просто должен выпить зелье из крошечной бутылочки, и тогда Грак внутри него умрет, а папа станет навсегда добрый и хороший. Он обязательно разрешит взять с собой в самолет зайца. И ему купят билет. Мия сама понесет его на руках. Носок! Надо срочно найти красный носок, чтобы подать знак.
В дверь постучали.
— Роберт, входите, мы не спим, — откликнулась Саша и приподнялась на локте, отстранив пригревшуюся Мию.
— Мы спим! — громко перебила Мия. Зачем тут Роберт? Он будет отнимать маму, разговаривать с ней, вздыхать и смотреть прозрачными старыми глазами. Мия хотела подбежать к двери и припереть ее плечом, чтобы он не вошел, но не успела. Только заколотила пятками по твердому матрасу.
— Доброе утро. — Роберт остался в дверях. Он как будто стеснялся входить в свою комнату в своем доме.
— Доброе утро, — улыбнулась Саша. — Мы давно не спим.
— Да и я рано поднялся. Хотел сказать, что не пойду сегодня на работу. Там все в порядке. Так что побудем дома, решим, что и как.
Мия насупилась, сложила руки на груди и ждала, что он уйдет.
— А у нас есть художник без ушка, — буркнула она, не глядя на Роберта.
— Ух ты, кто же это? — спросил Роберт, продолжая стоять в дверях.
— Это Ван Гог! — прокричала Мия.
— Ты что кричишь? — Саша приложила палец к Мииным губам.
— Ничего-ничего, — Роберт приложил руку к груди, — не ругайте ее.
— Что же нам делать? — Саша запрокинула голову и собрала в хвост растрепанные волосы. — Знаете, если у человека перебиты ноги, бесполезно призывать его встать и идти. Правда ведь? А мне приходится бежать с перебитыми ногами. Слава таблеткам и врачам! Только не пугайтесь, пожалуйста! Я не опасна. — Саша засмеялась.
— Нет! — снова закричала Мия и приложила ладошки к ушам. — Не говори ничего!
— Не надо при малышке. Она и так всего наслушалась и насмотрелась, — вздохнул Роберт. — Вы здесь. Все хорошо.
— Ну да, с приютом не сравнишь.
— Я поеду к папе! Где мой папочка? — перебила Мия.
— Да почему же в приют? — голос у Роберта стал как у Мииного резинового гуся Чарли, когда он вдруг перестал громко гоготать и начал сипеть, а Мия всего лишь попрыгала на нем, подложив под попу.
— А что вы можете сделать, Роберт? Мы все тут бессильны. У него права на Мию. И то, что до сих пор она со мной, — это либо откровенное чудо, либо часть его плана. Кстати, вы еще не знаете мою свекровь. Если они объединятся, то никто и никогда мне не поможет. Я знаю, что надо возвращаться домой, в свою страну. Но и там никто не ждет! Понимаете? Вообще никто! А когда тебя нигде никто не ждет, когда ты просто занимаешь место на планете и даром пользуешься кислородом и водой, то зачем? Зачем продолжать?
— Тише-тише! Посмотрите, как она испугалась. — Роберт кивнул на притихшую Мию, которая уставилась на его красные носки.
Бренда Мули
Утро выдалось холодное, как и положено в это время года, но бежалось легко и радостно! По морщинистым стволам вязов скользили белки, из зарослей черемухи вспархивали малиновки. Хорошо было ежиться, выпускать изо рта легкие облачка. Городской парк распростер объятия, и Бренда влетела в них с наслаждением.
Чудесно, когда ты молода, полна сил, влюблена и завтра последний рабочий день, а потом свадьба, переезд. Господи, дух захватывает! Каждый лист на дереве, каждая травинка, каждая капля росы замерла в предвкушении нового дня.
Как хорошо, что сегодня она решила надеть синие замшевые лодочки вместо привычных кроссовок, в которых удобно. Ступни легко отталкивались от хрустящего песка, и казалось, что именно ее тонкие жеребячьи ноги с круглыми коленками вращают земной шар. Осталось доделать кое-какие дела и подписать документы на увольнение. В шкафчике навсегда останется синяя форма социального работника. Нет, почему же останется? Ее, наверное, вынут и утилизируют, потому что срок носки и так уже вышел. Сегодня она еще в форменной куртке, и можно сунуть руку в карман и нащупать гладкие желуди.
— Я выхожу замуж! — сообщила она белке. И засмеялась.
Сдать дела. Сдать документы по мальчику. Все сложилось хорошо, как и должно быть. Новые родители прошли специальные курсы. У них нет своих детей, а значит, всему придется учиться на ходу. Но они справятся. Сегодня ей казалось, что у всех все получится. С мальчиком, конечно, вышло очень странно, он почему-то задержался в приюте, хотя ему сразу назначили опекающую семью. Но там главный опекун утратил дееспособность. Потом опять устройство. Какие-то бесконечные нестыковки. Малыш натерпелся. Зато теперь все прекрасно, и Бренда приложила к этому руку. Она вообще любит тщательность в делах. Это ей понравилось и в новых родителях: они очень тщательно все изучали и готовились. Сразу видно, что решение не спонтанное, а взвешенное.
Когда она держала на руках подкидыша, пыталась представить женщину, которая однажды узнала, что беременна, потом ходила и слушала, что там, внутри. Потом рожала в муках. Бренда точно знала про муки. Ну не с неба же она свалилась. И медицинские курсы за плечами. Все роженицы кричат, стонут, проклинают мужей, врачей, белый свет и даже ломают мебель. А потом повторяют это снова, и снова, и снова. У кого как на роду написано. Бренде на роду не написано было пережить роды. В этой графе стоял прочерк, но она об этом еще не знала, когда осторожно касалась мизинцем нежной щечки чужого ребенка.
Рядом запела птица: «Обнимите-обнимите!» Показались ворота. Сейчас она выпорхнет в калитку, и прошлая жизнь, кстати очень даже хорошая, исчезнет. Будет новый город, новый дом. Она купит разноцветные диванные подушки и навяжет крючком красивых салфеток. Почему-то все думают, что она ничего не умеет. Да, еще обязательно нужно купить парочку фарфоровых зайцев в антикварной лавке. Они совсем недорого стоят. Как же много всего! Как же много! Вот и калитка.
А в следующий миг Бренда упала в туман, который сразу заполз в ноздри, в уши, в рот, заволакивал глаза, она отталкивала его руками, била ногами, но не могла выбраться. В итоге затихла. Поплыла.
— Мадам? Давайте я помогу вам. Осторожно. Не бойтесь.
У этой сестры были прекрасные зеленые глаза. Бренда отродясь не видывала такого изумрудного цвета. И легкий, но заметный пушок над губой.
— Бххх… Ммм…
— Тише, не надо напрягаться. Сейчас вас еще раз осмотрит доктор.
Сестра пригладила ее растрепанные волосы, потом провела рукой по щеке, как будто хотела разгладить и морщины тоже. Мимоходом поправила пластиковую рамку с табличкой, прикрепленную к кровати. Там был указан диагноз — левосторонний ишемический инсульт. Достала из кармана маленькое зеркальце, посмотрелась — новые цветные линзы оказались ужасно неудобными, но надо же что-то делать, чтобы новый доктор видел в ней не белое пятно с усами.
— Ну, кто у нас тут? — Пластиковая штора с треском раздвинулась, и вошел улыбающийся доктор-великан. — Бренда Мули? Прекрасно! Та-ак, а все ведь очень даже хорошо! Пальчиками шевелим?
Он появился здесь, как джинн из бутылки. Сестра вытянулась, подобрав живот, и часто моргала.
— Аделина, — прочитал он на ее бейдже. — Карту.
— Пожалуйста.
— К вам посетитель, мадам, — обратился он к Бренде. — И я склоняюсь к тому, чтобы его пустить.
— Бээ-эх… гэ.
— Та-ак, говорим, — зафиксировал доктор, но не ответил на вопрос, который Бренда задала, четко артикулируя. И всего-то спросила: «Бенджи где?»
Хэл
Рано утром Хэл очнулся, стряхнул росу с ушей и пошевелился, надеясь снова придвинуться поближе к Бенджи. Место рядом пустовало. Еще вчера слепой старикан пыхтел тут — под правым боком. Правда, за последние дни он как будто сделался меньше, стал похож на старую вязаную рукавицу, которую обронили на прогулке. Но он дышал, и что-то внутри дряхлого тельца уверенно тарахтело. Хэл позвал:
— Бенджи!
Вдалеке просигналил автомобиль, чирикнула птица, прошуршала по песку ящерица. Бенджи ушел насовсем, не предупреждая и не прощаясь. Хэл вздохнул. Бо, конечно, расстроится. Даже завоет, наверное, оплакивая друга. Это горевание, без которого невозможно отпустить в вечность дорогое существо.
За долгую жизнь Хэл привык провожать. Он уже не замирал от щемящей сердце тоски, не глотал заячьи слезы, просто отпускал. Протиснувшись в дырку в заборе, Хэл направился к дому Бо. Сегодня могло случиться все что угодно. Например, молодая женщина и маленькая девочка покинут свой приют, снова полетят на самолете, и Хэл с ними. Он уже настроился окончательно и бесповоротно. Зачем откладывать? Он слишком долго выжидал удобный момент, приноравливался, мечтал. Да, его моментально вышвырнут из чемодана еще при входе в терминал, но зачем предсказывать будущее, если можно плыть по течению, лежа на спине. Куда-нибудь да вынесет.