…Брежнев и Лаутар сидели на вершине холма. Наступал рассвет.
У подножия холма горели костры. Здесь кипел человеческий муравейник – десятки женщин-цыганок накрывали столы, им помогали дети, а мужчины наблюдали метания женщин и строго указывали им на все их ошибки, и все были рады и пьяны. Шли приготовления к свадьбе, самой большой свадьбе до самого Измаила. Всходило и заливало холм красным светом большое южное солнце.
- Счастливый ты человек, - сказал Брежнев Лаутару.
- Правда, - согласился Лаутар. – Тебя послал мне Господь.
- Брось ты, – сказал Брежнев. – Я не религиозный. Бога нет. Надеяться не на что.
Лаутар покачал головой, но промолчал.
- Вон, взгляни на это, - Брежнев смотрел на солнце. – Это было, и это будет. На этом холме сидели какие-нибудь скифы, или греки, или звери, или черти. Все они подохли. Ни от кого никакого следа. А оно поднималось, и светило на этих греков, зверей и чертей, и не запомнило их, и нас с тобой не запомнит.
Некоторое время оба – Лаутар и Брежнев – молчали.
- Стыдно так жить, Лаутар, – сказал Брежнев. - Стыдно мне.
- За что? – спросил Лаутар.
- За всё, - ответил Брежнев. – За всё, что сделал. За всю жизнь. А тебе – не стыдно?
- Мне? А за что?
- За что? – Брежнев усмехнулся. – За то, что живешь на земле, а не знаешь, зачем. Ешь, спишь, и не знаешь, зачем. Никто не знает. И они не знают. – Брежнев указал вниз холма. - Вины не знают. Ничего не знают.
- Вины? В чем же они виноваты?
- Живы – значит, виноваты, – сказал Брежнев. – Каждый в чем-то виноват.
- А ты - в чем?
- Я? – Брежнев рассмеялся с горечью. – Я виноват так, что не отмыться мне никогда, ни в каких котлах адских. Потому я в них и не верю. Чистым жить трудно. А грязным легко. Запачкался – и пошло, полетело - успевай только, пачкайся.
- Что же ты, не сделал ничего хорошего в жизни? – спросил Лаутар.
- Хорошего? Воевал. Вот, и все, вроде. Так получается. А ты? Что хорошего ты сделал?
- Я? – Лаутар задумался. – Да, правда. Вроде как и ничего. В кришме играл. Пил и гулял. А что, тоже хорошо. А?
- Хорошо, - Брежнев рассмеялся. – То-то и оно. Вот и вся твоя жизнь.
- Смотри. – Лаутар указал вниз холма. – Свадьба будет. Все-таки тебя послал мне Господь, я тебе точно говорю. Теперь у меня свадьба будет, и счастье будет.
- Будет, - сказал Брежнев грустно. – У тебя будет.
- А у тебя?
- У меня тоже - могло быть. Такое счастье могло быть, куда тебе.
- Ну так… Что тебе мешает?
- Занавес, - сказал Брежнев.
- Какой занавес? – не понял Лаутар.
- Железный занавес, - сказал Брежнев, - Слыхал про такой?
- Нет.
- Эх, ты. Цыганская твоя душа беспартийная. – Брежнев посмотрел на Лаутара. - Никто про это не знает. Ванька один Смирнов знает. Но Ванька - могила. А ты… Тебе тоже скажу, шут с тобой. Ты все равно и сказать никому не сможешь. Кто тебе поверит.
Лаутар смотрел на Брежнева внимательно, затаив дыхание.
- Понимаешь, я люблю одну женщину. И она меня любит.
- Ну? – нетерпеливо сказал Лаутар. – Ухажер у нее, что ли? Так ты его быстро, как Малая!
- Нет, - сказал Брежнев. – Нет у нее никакого ухажера. Меня она любит, меня. А я - ее люблю. Всю жизнь люблю, понимаешь?
- Понимаю, - с готовностью откликнулся Лаутар.
- Что мешает, спрашиваешь? Нет уж, никакой не железный занавес! Что занавес? Тряпка. Порви и выбрось. Заячья моя душа мешает. У всех на виду, всем на потеху. Бегу к обрыву, бегу. Может, когда-нибудь, и добегу.
- Всё у вас, у серьезных людей, не как у людей, – грустно произнес Лаутар, задумавшись. – Ладно.
Лаутар поднялся на ноги.
Рассвет все ярче и прозрачней делал подножие холма с каждой минутой, и на зеленом ковре все ярче загорались белые прямоугольники длинных свадебных столов.
- Вставай, - сказал Лаутар строго. - К Барону пойдем.
Барон выпустил из трубки облако серого дыма, хмуро запустил пятерню в седые курчавые волосы.
- Гайдуков звать надо, - наконец, сказал Барон.
Малай кивнул перебинтованной головой и скрылся.
Напротив Барона, на летней веранде, сидели Брежнев и Лаутар.
- Слушай, брось ты всё это! – нервозно сказал Брежнев, обращаясь то ли к Барону, то ли к Лаутару. – Куда мне! Смешно это! Да и поздно!
- Поздно – ты так не говори! – сказал Барон. – Пока живой, всё не поздно. Для меня честь помочь такому серьезному человеку!
Брежнева слова Барона не утешали.
- Ну, ну, - ободряюще сказал Барон. – Поймаем твою лошадку. Не таких ловили. Ждать надо. Гайдуков надо.
Через некоторое время у дома Барона собрались гайдуки.
Это были цыгане, но не просто серьезные цыгане, и не просто опасные цыгане, а самые отборные, самые отпетые бандиты, какие только жили на белом свете - до самого Измаила.
Они назывались гайдуки – так с древних времен называли в этих краях бандитов. Называли, и почему-то любили. Говорят, они защищали народ. Правда это, неправда – это уж никто не знает. Никто не знает, как было на самом деле в этих краях в те времена. Много времени прошло.
- Это Неня, - говорил Барон, представляя Брежневу по очереди каждого гайдука. – Это Чола из Бухареста. Это Жарик. Это Минтя из Тирасполя.
- Вор, - комментировал личность каждого цыгана Лаутар, шепотом на ухо Брежневу. – Он грабил Сбербанк семнадцать раз, а в тюрьме сидел только восемь. Этот вор и бандит. Убьет и глазом не моргнет. То что надо. Этот конокрад. А этот много людей погубил. Серьезный цыган. То что надо. А этот может головой стену дома поломать, я сам видел. То что надо.
Цыган было восемь человек. У двоих не было по одному пальцу на руке, у одного – не было трех. У одного не было глаза. У одного глаз было два, но они косили, выпрыгивали и вертелись во все стороны, как на сковородке. У двоих были шрамы на лице, у одного – судя по форме, от страшного человеческого укуса.
- Какая у нее охрана, знаешь? – спросил Барон Брежнева.
- Охрана? – Брежнев растерянно пожал плечами. – Телохранители. Полиция. Гвардия. Армия.
Барон посмотрел на одноглазого цыгана – среди гайдуков он явно был за главного.
Одноглазый цыган пожал тяжелыми плечами так, что стало понятно: охрана – дрянь.
- Как поймет, что пришли от тебя? – спросил Барон.
Брежнев вместо ответа расстегнул усеянный орденами маршальский мундир.
Там, под мундиром, под наградами и бриллиантами Европы, Азии и Африки, на шее у Брежнева, на простой веревке, висел маленький круглый медальон.
Брежнев снял медальон, протянул его Барону.
Барон взглянул на медальон.
- Да, - сказал он, рассматривая медальон. – Красивая.
Медальон пошел по рукам цыган-гайдуков.
По лицу Брежнева можно было заметить, что ему это не доставляет удовольствия.
Барон заметил это и сказал цыгану с косыми выпрыгивающими глазами, рассматривавшему медальон:
- Что выкатил пузыри бесстыжие? Женщины никогда не видел?
Страшный, как ад, ракоглазый цыган еще больше выкатил глаза и осклабился золотыми зубами, так что стало понятно – видел, много видел.
Ракоглазый надел медальон себе на шею.
- Потеряешь – принесешь мне свою голову, - бодро сообщил ракоглазому Барон. – Ну ладно. Времени мало. Дело сложное. – Барон сделал многозначительную паузу, обвел медленно взглядом всех гайдуков, перевел взгляд на Брежнева.
Барон чего-то ожидал.
Брежнев вопросительно посмотрел на Барона.
- Дело сложное, - повторил Барон. – У нас будут расходы.
Брежнев растерялся – но только на секунду. Через секунду он уже снимал с себя маршальский китель.
- Этого хватит? - спросил Брежнев, передавая китель, сверкающий на солнце всеми бриллиантами, одноглазому.
Одноглазый пристрастно осмотрел ордена, поскреб толстым темным ногтем бриллианты, потом пощупал ткань и подкладку кителя. В конце концов, одобрительно кивнул головой, так что стало ясно – подходящая вещь.
- Пасашок, - сказал Барон.
Вынырнувшая откуда-то из-под руки Барона цыганка наполнила кружки темным вином из кувшина.
Гайдуки приложились к кружкам жадно и мрачно, выпили до дна и переглянулись – теперь уже только между собой.
Переглянулись так, что стало ясно - дело действительно сложное.
Лаутар сидел на высоком берегу Днестра.
Он задумчиво смотрел вниз, на быстрые воды Днестра.
За спиной Лаутара вдруг появилась Ана.
Она присела рядом с Лаутаром.
Лаутар удивленно взглянул на Ану.
- Откуда ты взялась? – стараясь изобразить неудовольствие, но не слишком в этом преуспев, спросил Лаутар Ану.
- Сбежала из дома! – небрежно и гордо отвечала ему Ана. – Я хожу, где хочу!
- Тебя поймают, - неожиданно рассудительно заявил Лаутар. – А достанется мне.
- Да! – с удовольствием согласилась Ана и положила голову Лаутару на плечо.
Так они сидели молча несколько минут.
Лаутар улыбался.
- Женишься на мне? – вдруг деловито и серьезно спросила Ана.
Лаутар покосился на Ану и ответил вдруг:
- Нет.
- Нет? – Ана, и секунды не раздумывая, вскочила на ноги, взглянула зло вниз, в зеленую бездну, и прыгнула с обрыва.
Белое платье Аны развевалось, пока она летела с высокого обрыва.
Ана упала в воду. Она не умела плавать, и, вынырнув раз, сразу же начала тонуть.
Лаутар, ругнувшись, прыгнул за ней.
Ана уже нахлебалась, и сильно закашляла, когда он вытолкнул ее к свету сквозь мутную зеленую воду Днестра.
Лаутар, обнимая Ану и придерживая ей голову, нежно убрал мокрые волосы с ее лба и лица.
- Ана! Ана! – Лаутар был напуган не на шутку. – Ты жива?
- Женишься?! – сразу же спросила Ана, едва придя в себя.
- Эй! – страшно закричал откуда-то сверху цыган Малай, – Убери от нее руки! Не смей обнимать ее, слышишь! Ты не муж ей еще! Я тебе сейчас голову оторву!
Малай стоял наверху, на самом краю обрыва. Его положение было трудным. Он видел там, внизу, вопиющее нарушение указаний Барона, но прыгать не решался – Малай был слишком громадный и явно боялся разбиться об воду.