А еще через мгновенье зазвучал, наполнив собою всё, голос Рады.
Она шла медленно, неотвратимо – так идти может позволить себе либо глава советского государства, либо она – Рада Волшанинова. Она шла вдоль ряда правительственных машин, из которых один за другим, на звуки ее голоса вылезали, как змеи на солнце, руководители республики, шла и пела, и перебирала свои черные, как смоль, волосы, сплетенные в косу, и соблазняла душу своим низким грудным голосом - звезда цыганско-советских времен, Рада Волшанинова.
Сопровождал Раду скрипач – Лаутар.
Так вдвоем они подошли к лимузину Брежнева.
Брежнев, конечно, не смог устоять перед Радой. И никто бы не смог.
Брежнев вышел из лимузина – и все руководство республики высыпало из машин.
Цыгане окружили Брежнева плотным кольцом.
Смирнов недовольно морщился, искал глазами Гроссу – но Семен Кузьмич уже давно кружился с цыганами, и пил вино из поднесенной молодой цыганкой глиняной кружки.
Брежнев тоже выпил - из кружки, которую ему поднесла сама Рада Волшанинова. И пошел в пляс с Радой.
Вышли и мексиканцы. Они как-то сразу нашли общий язык с цыганами и присосались к кувшинам с вином.
Цыганско-мексиканско-правительственный табор с песней и общей пляской пошел по трассе по направлению к городу.
Опустевшие машины правительственного кортежа остались на трассе.
Когда делегация прошла пару сотен метров, ее догнал ЗИМ.
За рулем сидел Лаутар.
- Прыгай! – сказал он, поравнявшись с Радой – она шла под руку с Брежневым, оба от души смеялись.
- Нет! Я еще погуляю! – сказала Рада своим низким голосом, и положила голову на плечо Брежневу.
- Это кто такой? – сквозь смех спросил Брежнев, глядя на Лаутара за рулем ЗИМа.
- Кто это? – повторил вопрос Смирнов, адресуя его Гроссу.
Семен Кузьмич накатил еще одну кружку и счастливыми, небесно голубыми глазами ангела взглянул на Лаутара за рулем правительственного ЗИМа.
- Спасибо, Рада! – сказал Лаутар.
- Не за что! Если я могу помочь, почему не помочь? Ты счастливый, Лаутар. Сам не знаешь, какой ты счастливый. Я была на твоем месте! Много раз была! – Рада задорно засмеялась.
- Что всё это значит? – спросил Брежнев Раду, смеясь. – Какой-то народный обычай?
- Да, - ответила Рада. – Очень древний.
ЗИМ стремительно рванул вперед.
Ему вслед замахали руками и радостно закричали цыгане, мексиканцы и руководители солнечной республики.
Звучал над трассой голос Рады Волшаниновой, и все махали руками, махали вслед ускользающему, растворяющемуся в закатном солнце черному ЗИМу.
…Большая Кумэтрия была в разгаре. Была уже ночь – звездная южная ночь.
Широкие полотна белой ткани, расстеленные на траве, усыпаны были самыми изысканными национальными блюдами. По обе стороны полотен возлежали ответственные работники.
Для руководства республики протяжную дойну выводил оркестр.
Леонид Ильич возлежал рядом со Смирновым и Гроссу.
- Мускатное попробуй! Урожая восемьсот семидесятого года, между прочим! - сказал Смирнов.
- Стоит попробовать! - подтвердил Гроссу. – И вот это тоже хорошее!
- Валяйте, мускатное! - сказал Брежнев и протянул свою кружку.
Девушка в национальном костюме сейчас же, присев рядом с Брежневым, налила в его кружку – из коллекционной бутылки.
- Не переживай ты так, - сказал Брежнев Смирнову, - найдется твой лимузин.
- Да как он найдется! – безнадежно махнул рукой Смирнов. – Это же цыгане! Его уже продали, или обменяли, на какие-нибудь бусы. Ну, Сеня! Ну, удружил!
- А причем тут Сеня? – спросил Гроссу обиженно. – Я не виноват.
- Слушай, а кто это был? – Брежнев рассмеялся. – Ну, тот, кто увел у нас машину?
- Цыган, проходимец, - сказал Смирнов зло.
- Лаутар, - вдруг сказал Семен Кузьмич. – Его зовут Лаутар.
- Лаутар? – переспросил Брежнев. – Что за имя?
- Это значит – бродяга-музыкант, - пояснил Гроссу. – Так раньше в народе называли музыкантов. Бездомных.
- Бродяга-музыкант, - повторил Брежнев и снова рассмеялся. – А зачем бродяге ЗИМ?
- Не знаю, - ответил честно Гроссу. – Нужно, наверное.
Где-то рядом, в лесу, вдруг вспыхнули два мощных прожектора.
Их толстые желтые лучи вонзились в ночное небо и прочертили в нем несколько светящихся линий.
Вскоре лучи сошлись, и поймали в своем перекрестье воздушного циркового гимнаста.
Гимнаст шел по канату, натянутому между двух высоких деревьев.
Посредине каната он остановился.
Один из двух лучей света оставил гимнаста и пополз, разрезая тьму, к одному из деревьев.
Там луч света выхватил тонкую гибкую фигуру девочки-гимнастки.
Она смело шагнула на канат, в несколько длинных скользящих шагов добралась до гимнаста. Лучи света снова встретились.
Гимнаст подхватил ее и поднял в воздух в эффектной поддержке.
- У меня кружится голова, – сказал Гроссу, задрав голову, – Высоко.
- А все-таки, зачем бродяге ЗИМ? – снова спросил задумчиво Брежнев.
- Я бы у него спросил, ох, спросил! – многообещающе потряс вторым волевым подбородком Смирнов.
- Я бы - тоже, - сказал Брежнев. – Пойду, пройдусь.
- Я с тобой! – сказал Смирнов.
- Я в сортир! – возмущенно сказал Брежнев.
- Я тебя провожу, - настаивал Смирнов.
- Нет уж. Генеральный секретарь в сортир ходит самостоятельно! – сказал Брежнев и рассмеялся. – Да отдыхай ты, Ваня!
Смирнов нехотя отпустил Брежнева в кусты.
В кустах Брежнев сначала никак не мог найти безлюдное темное место. Всюду были люди, свет, звуки музыки.
Брежнев уходил все дальше в лес.
И, наконец, он вышел на большую, сказочно освещенную светом звезд поляну.
Посредине поляны, в ночном небе чуть покачивался большой воздушный шар.
Брежнев любовался шаром несколько секунд, потом улыбнулся и пошел к шару.
…Все выше над молдавской землей подымался воздушный шар.
И скоро его заметили на Большой Кумэтрии, и забегали, замахали руками, очнулись, опомнились.
Лучи света бросили несчастных гимнастов на канате, в полной тьме, в разгар сложного эквилибра, и бросились ловить в ночном небе украшенный национальными узорами и виноградной лозой шар.
Смирнов тряс Гроссу, пьяного безвольного ангела Гроссу, за грудки, и призывал его сделать что-то, и указывал в небо, где плыл в прекрасном одиночестве Брежнев.
Смирнов побежал за шаром, но споткнулся, и упал в траву, поднялся на колени, снова взглянул в небо, и душа его похолодела.
Шар исчез из перекрестья лучей – он улетел, куда-то в темный ночной лес.
Смирнов еще несколько секунд потрясенно молчал, глядя в небо, как будто не веря своим глазам.
К нему подбежали - перепуганный полковник Блынду, с ним пара чекистов, и от ужаса даже не пытавшийся уже протрезветь Гроссу.
Смирнов взглянул в индейские глаза полковника Блынду и пьяные глаза Сени Гроссу с немым укором, таким горьким и немым, что оба они невольно опустили глаза.
- Сволочи, - коротко определил он присутствующих. – Какие же вы сволочи! Не уберегли. Гагарина не уберегли! Вот теперь и Леньку.
А сам Леня Брежнев смотрел с высоты птичьего полета на лес, и на поляны, залитые светом звезд, и на руководство республики, лежащее на траве, и на всех тех, кто хлопотал среди кустов, обеспечивал этот праздник в лесу – официанток, поваров, дремлющих в кустах хоккеистов и чекистов.
Леня видел паникующего Смирнова, и покорно улыбающегося ему в лицо пьяного ангела Гроссу, и еще видел Леня огни деревень, окрестных молдавских бедных деревень, и еще – далекие ночные огни, по которым невозможно разобрать – исходят ли они от дальних одиноких домов, или от фонарей, или проходящих поездов, или от звезд.
Леня улыбался всему, что видел. Ветер обдувал седые Ленины кудри. Леня Брежнев дышал полной грудью. Это были, без сомнения, минуты, которые Леня запомнит навсегда.
Вечером этого же дня во дворе усадьбы Барона царило необычное оживление.
Во двор выбежали все – бесчисленная семья Барона и бесчисленная прислуга его семьи – хотя два этих социальных сословия по внешнему виду и поведению ничем друг от друга не отличались. Женщины кричали на детей, дети кричали громче и звонче женщин, мужчины покрикивали на женщин, а пожилые цыганки – на мужчин.
Причина всеобщего оживления стояла посредине двора.
И когда Барон собственной персоной вышел на веранду с трубкой в зубах, причина всеобщего оживления предстала его хмурому взору во всей красе.
Посредине двора усадьбы Барона стоял ЗИМ, отражая всем своим зеркальным хромом ручек и зеркал мускатный южный закат.
Барон пережил потрясение молча.
Он не сказал ничего, и когда из ЗИМа медленно, с достоинством вышел Лаутар.
Лаутар улыбался. Он не мог сдержать торжествующей улыбки – пытался, но нет, не мог.
- Буна сара! – (добрый вечер!) – сказал Лаутар.
- Буна сара, - сказал Барон и тоже улыбнулся.
Он тоже пытался держаться строго и мрачно, но нет, не мог. Не мог он смотреть равнодушно на такую машину.
- Добрый конь, - сказал Барон после паузы, пожирая глазами ЗИМ. – Не может быть, чтобы твой.
- Мой, - сказал Лаутар небрежно. – Я давно такой хотел, а теперь предложили. Ну, я не стал отказываться.
- Кто же предложил? Почему вперед тебя мне не предложили? – рассмеялся Барон.
- Серьезные люди, – сказал Лаутар. В глазах его прыгали злые веселые огоньки. – Приезжие. Они тебя не знают.
- А тебя, значит, знают? – с насмешкой спросил Барон, видно было, что колкая стрела Лаутара достигла своей цели.
- Меня все знают, - ответил Лаутар скромно, и небрежно оперся на ЗИМ.
- Добрый конь, - повторил Барон с искренним восхищением. - И зачем ты пригнал этого красавца в мой дом?
Лаутар погладил ЗИМ по черному капоту.
- Это подарок. Мой подарок невесте.
Лаутар посмотрел на окно усадьбы Барона – большое окно на третьем этаже.