Г.Ф. ЛовкрафтЗаявление Рэнфольда Картера
Я повторяю вам, джентльмены, что ваше расследование совершенно бессмысленно. Вы можете держать меня здесь сколько угодно, посадить в тюрьму или казнить, если вам так уж нужна жертва для того, что вы ошибочно называете правосудием, но к тому, что я уже сказал, мне больше нечего добавить. Все, что я помню, было изложено мной с абсолютной искренностью. Я ничего не исказил и не скрыл, и если что-то и осталось непонятным, то лишь потому, что разум мой до сих пор еще покрыт черным облаком страха из-за тех ужасов, которые мне довелось пережить. И должен сказать вам, что подобный кошмар затуманил бы память любого самого здравомыслящего человека…
Я еще раз повторяю, что не знаю, что сталось с Гарли Уорреном, хотя я думаю — и почти уверен — что он пребывает сейчас в мире и покое, если такое вообще возможно. Это правда, что в течение последних пяти лет мы были с ним самыми близкими друзьями, и в какой-то степени я участвовал в его страшных исследованиях неразгаданных древних тайн. И я не стану отрицать — хотя надо сказать, что воспоминания мои весьма расплывчаты и нечетки — что ваш свидетель мог видеть нас на пике горы Гейнсвиль, что у дороги к Большому Кипарисовому Болоту, в половине двенадцатого той ужасной ночи. Я также могу подтвердить, что у нас были с собой электрические фонари, лопаты и моток провода с присоединенными к нему телефонными аппаратами. И все эти вещи сыграли далеко не последнюю роль в той жуткой трагедии, которая постигла нас несколькими часами позже и так врезалась в мое потрясенное сознание. Но я повторно настаиваю на том, что ничего больше не могу добавить к уже сказанному мною относительно всего, последовавшего потом. Я также не имею никаких соображений и о причине событий, вследствие которых меня нашли совершенно одного в полубессознательном состоянии. Вы говорите мне, что ни на болоте, ни рядом с ним нет ничего похожего на то, что могло бы служить подтверждением моему странному рассказу. Но я отвечу вам, что не знаю ничего, кроме того, что видел собственными глазами. Было ли это галлюцинацией или кошмаром — а я страстно надеюсь, что это была именно галлюцинация или кошмар — в любом случае в моей памяти не осталось ничего, о чем я бы еще не рассказал. А почему не вернулся Гарли Уоррен, знают только он сам и его тень, или что-то другое, чему нет названия и что нельзя описать, — только они могут сказать.
Как я уже говорил, предмет необычных исследований Гарли Уоррена был мне достаточно хорошо известен. В какой-то мере я и сам принимал участие в этой работе. Во всяком случае, я перечитал все загадочные древние книги из его редкостной коллекции, которые только были написаны на понятных мне языках. Но таких изданий там не слишком много по сравнению с написанными на языках, которыми я не владею. Большинство из них, я полагаю, на арабском, а та самая дьявольская книга, из-за которой все и началось — та, которую он всегда носил в кармане — состояла вообще из какой-то тайнописи, не похожей ни на что. И Уоррен никогда не говорил мне, о чем именно эта книга. Что же касается наших занятий, то должен ли я снова повторять, что никогда в них полностью не углублялся? Мне кажется, это меня и спасло, потому что подобные исследования все же довольно опасны, а я относился к ним скорее с любопытством, нежели с настоящим увлечением. Уоррен знал гораздо больше меня, и я иногда даже побаивался его. Помню, как меня всего передернуло, когда вечером, за сутки до того страшного происшествия, он начал вдохновенно излагать мне свою теорию о том, почему некоторые трупы не разлагаются и остаются в могилах в целости и сохранности на протяжении многих тысячелетий. Но теперь я уже боюсь не его, так как подозреваю, что бедняга Гарли испытал ужас, который нам с вами просто не с чем сравнить. Теперь я боюсь ЗА него.
И еще раз повторяю, что я не знал точной цели нашего ночного путешествия. Разумеется, оно было во многом связано с этой странной книгой, которую Уоррен носил с собой, — той самой книгой на тайнописи, которую ему прислали из Индии месяц назад, — но клянусь вам, я не имел ни малейшего представления о том, что мы собираемся искать. Ваш свидетель утверждает, будто видел нас в половине двенадцатого ночи на вершине горы Гейнсвиль возле Большого Кипарисового Болота. Возможно, это так, но точно сказать не берусь. В моей памяти остались лишь воспоминания о непосредственном месте событий, на котором мы оказались уже далеко за полночь. Могу с уверенностью сказать, что было никак не меньше половины третьего, поскольку к тому времени, как мы достигли цели своего путешествия, бледный полумесяц успел уже высоко подняться в темном ночном небе.
Мы пришли на древнее кладбище, которое было настолько старым, что мне даже стало не по себе от обилия полуразвалившихся надгробий и затертых временем надписей на могилах. Кладбище это расположено в глубокой сырой долине, заросшей огромными сорняками, мхом и какими-то дикими ползучими растениями, и наполнено оно до крайности неприятными запахами, которые мое глупое воображение почему-то связало с гниющим камнем. Было очевидно, что место это всеми забыто и заброшено уже много лет, и у меня даже возникла мысль, что я и Уоррен — первые живые существа, потревожившие эту мертвенную тишину за несколько последних веков. Над долиной висел холодный тусклый полумесяц, и в его свете медленно клубились зловонные испарения, которые поднимались, казалось, из глубины катакомб. Но даже при таком слабом освещении я все же смог различить огромное количество древних плит, урн, памятников и мавзолеев. Все они были наполовину разрушены, покрыты мхом и плесенью и частично скрыты от взора буйной и необычной растительностью.
Впервые я как следует сориентировался в этом жутком некрополе, когда мы с Уорреном остановились возле какого-то полуразвалившегося склепа и сбросили на землю часть груза, который всю дорогу несли на себе: у меня в руках был электрический фонарь и две лопаты, а у моего товарища — такой же фонарь и переносные телефонные аппараты. Все происходило в абсолютной тишине, так как мне кажется, что и место, и задача были нам заранее известны. Мы без промедления взялись за лопаты и начали счищать сорняки и дерн с плоского старинного надгробья. Расчистив всю поверхность, состоящую из трех огромных гранитных плит, мы отошли в сторону, чтобы осмотреться, и в это время Уоррен, по-моему, принялся что-то сосредоточенно рассчитывать в уме. Потом он вернулся к склепу и, используя лопату в качестве рычага, попытался поднять ближайшую к нам каменную плиту, которая в свое время, очевидно, служила памятником. Однако ему это не удалось, и он жестом подозвал меня на помощь. В конце концов совместными усилиями мы расшатали плиту и опрокинули ее набок.
В этот же момент из образовавшегося черного отверстия извергся поток зловоннейших газов, настолько тошнотворных, что мы в ужасе отпрянули от могилы. Однако через некоторое время мы снова приблизились к открывшейся яме и обнаружили, что испарения стали более сносными. Наши фонари осветили начало каменной лестницы, ступени которой были усеяны каплями какой-то отвратительной жидкости, которая может образоваться лишь под землей, а влажные стены полностью покрывал толстый слой селитры. И только тогда я впервые услышал человеческие слова — это Уоррен обращался ко мне. Его чудный мягкий голос был как всегда спокоен; казалось, ужасная обстановка, окружающая нас, на него ничуть не подействовала.
— Извини меня, но я попрошу тебя остаться на поверхности, — сказал он. — Было бы тяжким грехом позволить человеку с такими слабыми нервами, как твои, спуститься вниз. Ты даже не можешь себе представить, ЧТО мне предстоит там увидеть и сделать. Все, о чем ты читал до сих пор, и все то, о чем рассказывал тебе я, — все это просто детские забавы по сравнению с той задачей, которая стоит передо мною сейчас. Это дьявольская работа, Картер, и я сомневаюсь, что кто-нибудь, не имеющий стальных нервов, смог бы проделать ее и вернуться назад живым и в здравом рассудке. Я не хочу обижать тебя, и бог свидетель, что я был бы рад взять тебя с собой. Но ответственность за это предприятие в определенном смысле лежит именно на мне, и я не смею подвергать такой комок нервов, как ты, возможной опасности смерти или безумия. Я говорю тебе, ты не представляешь себе, что там будет! Но я обещаю сообщать тебе о каждом своем шаге по телефону. Смотри, провода здесь достаточно, чтобы добраться до центра Земли и вернуться обратно!
В моей памяти так и остались эти спокойно сказанные слова, и еще я помню, что начал бурно протестовать. Мне очень хотелось сопровождать своего друга в глубину этого таинственного склепа, но он был непреклонен. Дошло до того, что Уоррен даже пригрозил мне, что прекратит дальнейшие исследования, если я не перестану упорствовать. Угроза на меня подействовала, поскольку только он один знал ключ к этой загадке. Все это я еще помню, хотя и не знаю уже, что именно мы там искали. После того как Уоррен добился моего молчаливого согласия, он поднял моток провода и наладил телефонные аппараты. По его кивку я взял один из них и сел на старое серое надгробье неподалеку от свежевскрытой могилы. Потом он пожал мне руку, перекинул провод через плечо и исчез в этом неописуемом склепе.
В течение минуты я еще видел свет его фонаря и слышал звук разматываемого провода, но вскоре свет неожиданно исчез, как будто скрывшись за поворотом, и почти одновременно стихли все звуки. Я был один, привязанный проводом к неизведанным глубинам загадочных переходов, и их потревоженная поверхность зеленела под пробивающимися сквозь туман лучами бледного полумесяца.
Все это время я постоянно смотрел на часы, освещая их электрическим фонариком, и напряженно прислушивался к телефонной трубке, но за добрых пятнадцать минут так ничего и не услышал. Затем в аппарате раздалось слабое позвякивание, и я громко позвал своего друга.
Хотя я и разбирался немного в особенностях наших исследований, тем не менее не был подготовлен к словам, прозвучавшим из этой зловещей ямы. Причем сказаны они были более взволнованно, чем я когда-либо слышал от Гарли. Именно Уоррен, только что оставивший меня с таким олимпийским спокойствием, теперь настороженным