Для начала Николас ни на ком еще не видел такого броского, просто пламенеющего багрянцем пальто. Даже там, где все бандиты носили кричащие цвета и блестящие побрякушки, этот человек выделялся. Кроме того, он был мал, очень мал ростом, куда ниже среднего, но что-то в нем – возможно, аура? – создавало ощущение, что он гораздо выше.
Еще у него были ярко-зеленые, просто неземные глаза, сверкающие, как драгоценные камни.
А его манеры… нет, Николас даже не знал, как их описать. Казалось, что Чеширский не вполне привязан к этому миру, что тело его тут, а душа и разум временами витают в совсем другом месте.
Николас неуверенно переминался перед маленьким человечком. Рядом стояли Мик и Дэн. Чеширский оглядел Николаса с головы до ног, несколько весьма неловких мгновений пристально всматривался в его глаза, после чего кивнул и повернулся к Дэну.
– В нем что-то есть. О да, в нем что-то есть, – мечтательно протянул Чеширский, медленно покачиваясь с носка на пятку. – Хотелось бы мне прочитать его историю, когда она будет написана полностью. Думаю, это будет хорошая сказка.
– Но ты можешь помочь мальчику? – спросил Дэн. В голосе его звучало едва сдерживаемое нетерпение.
Чеширский пожал плечами:
– Как знать? Я могу помочь ему, если он хочет, чтобы ему помогли, но, возможно, он этого не хочет. Ему сейчас не слишком комфортно. Он не знал, что посыпан волшебной пыльцой, что он – один из избранных.
Слово «избранный» в устах Чеширского не походило на комплимент. Оно вышло сладким и кислым одновременно, как сочное яблоко с червячком внутри.
– А может, ему просто неуютно рядом со мной, – заявил Чеширский, выпучив глаза.
Улыбка его растянулась практически от уха до уха, продемонстрировав как-то уж слишком много зубов.
Николас чувствовал: надо бы что-то сказать, но вежливая ложь была не в его характере, и он смолчал.
А Чеширский рассмеялся, и смех его безумным эхом разнесся по пустому залу.
– Ой, он мне нравится, даже если я и не нравлюсь ему, даже если его будущее красно, как мои розы.
Тут Николас вздрогнул, и перед глазами его мелькнула странная картинка: он сам, сжимающий топор, тяжелое дыхание обжигает горло, а повсюду вокруг – кровь, много крови.
Дэн раздраженно крякнул:
– Ты можешь научить его, как пользоваться предвидением, или нет?
– Никто не может ничему научить, если ученик не хочет учиться, – ответил Чеширский. – Ты хочешь учиться, дражайший Николас?
– Да.
Чеширский подался вперед и погрозил Николасу пальчиком:
– Я думал, ты не лжец.
Дэн перевел взгляд с Николаса на Чеширского и обратно:
– Какая еще ложь? Ты же хочешь выиграть бой, не так ли, мальчик?
– Да.
– Но он не хочет жульничать, – объяснил Чеширский. – Он полагает, что это обман.
Николас не представлял, как Чеширский узнал об этом, но сам факт смутил его. Значит, вот на что способны волшебники? Может, Чеширский и мысли его читает?
Чеширский вновь рассмеялся:
– Зачем мне твои мысли, глупый мальчишка, если передо мной твое лицо? У тебя такое честное лицо. Лицо, которое все расскажет тому, кто умеет смотреть.
Он сделал шажок к Николасу, заслонил ладошкой рот и прошептал, будто бы по секрету:
– Но ты не волнуйся. Большинство людей смотреть не умеет.
Но Николас не успокоился. Было в Чеширском нечто такое, что заставляло чувствовать себя книгой, которую крошечный человечек листает, разыскивая любимые отрывки.
– Ну снова-здорово, – раздраженно буркнул Дэн. – Я же говорил тебе, мальчик. При чем тут обман? Это дар, и ты будешь дураком, если растратишь его впустую.
Чеширский лукаво покосился на Николаса:
– Возможно, он предпочитает быть перемолотым на ринге? Остаться изувеченным, зато сохранить свою благородную гордость?
Кровь прилила к лицу Николаса.
– Дело не в гордости, – пробормотал он.
– Ты хочешь победить или нет?! – рявкнул Дэн. – Если хочешь, то сделаешь все, что для этого потребуется.
«Все, что потребуется», – мысленно повторил Николас. Переступит ли он черту, если использует свое предвидение – каким бы оно ни было?
Потом он подумал о той девушке, голубоглазой девушке, привязанной к запястью Кролика. Может быть – ну, только может быть, – если он победит, он сумеет… нет, глупости, и вообще рано об этом. Сначала надо победить.
Победить – вот что главное. Без победы все его мечты – зыбкие призраки, существующие лишь в его голове.
– Хорошо, – сказал Николас. – Я попробую.
Дэн хлопнул его по плечу, и все началось.
Пользы от Чеширского, как от учителя, оказалось немного. Пока он просто стоял в сторонке, молча наблюдая за Николасом и Миком, стоял неподвижно, и лишь его сверкающие изумрудные глаза юркими птахами перепархивали с одного бойца на другого, следя за их движениями.
Поначалу Николаса сильно смущал новый зритель, и он ставил под сомнение каждую возникшую у него идею, задаваясь вопросом, а не предвидение ли это? Или он просто читает язык тела Мика? Размышления и колебания отвлекали его настолько, что Мик несколько раз получал ощутимое преимущество.
Через некоторое время Дэн объявил перерыв и, хмурясь, обратился к Николасу:
– Что с тобой, мальчик? Дерешься как салажонок.
Николас вытер пот со лба и нервно перевел взгляд с Чеширского на Дэна:
– Извини.
– Думаю, – вмешался Чеширский, – что мы пошли не тем путем. А всем известно: чтобы чего-то добиться в интересующем нас вопросе, нужно выбрать правильный курс.
Мик, Дэн и Николас уставились на коротышку, который словно и не заметил их явного замешательства.
– Дэн – боец, и потому он думает, что ответ в твоих руках. Но это не так. А ты подозрителен, Николас, и потому полагаешь, что ответ тут, наверху. – Чеширский постучал себя пальцем по виску. – Но предвидение исходит не от тела и не от разума. Оно зарождается в животе и расцветает в сердце. Твое сердце сжато крепче твоих кулаков.
– Положим, но ты же не указываешь ему, что делать, – сердито заметил Дэн.
Чеширский кротко взглянул на него:
– Я не думаю, что должен «указывать» ему, как ты выразился. Я могу лишь направить, и не моя вина, что он не следует за мной.
– Чтобы ты его направлял куда-то, я тоже не вижу, – сказал Дэн. – Ты просто стоишь и только, уж не знаю как, мешаешь мальчику. Еще вчера он был отличным бойцом, как всегда, а сегодня – ну чисто новорожденный младенец.
– Единственный, кто может мешать Николасу, это сам Николас. Я не в ответе за тех серебристых рыбок, что мечутся у него в голове.
«И впрямь похоже», – подумал Николас. Верткие рыбки бились в его мозгу, перескакивая с идеи на идею.
– Я привел тебя сюда, чтобы ты помог ему! – взорвался Дэн. – Его убьют, если ты не поможешь!
– Это, – очень четко произнес Чеширский, – не мое дело. Ты не заносись, Дага-Дэн. Я здесь только потому, что это отвечает моим интересам. И если этот спектакль перестанет быть интересным, я в любой момент отправлюсь смотреть другую пьесу.
Странно, однако, – несмотря на то, что тон Чеширского был мягок и сладок как мед, Николас не сомневался: в нем таится угроза.
Дэн пристыженно потупился, и это поразило Николаса больше всего, потому что таким своего босса он никогда не видел.
Меж тем Чеширский дважды хлопнул в ладоши:
– Пойдем-ка прогуляемся, мальчик Николас. Думаю, нам с тобой нужно перемолвиться парой слов под открытым небом, каким бы оно там ни было. Иногда здесь, в Старом городе, и неба-то не видно, только дым да кривые здания, взирающие на нас сверху вниз неприветливыми великанами.
Николас посмотрел на Дэна, и тот, кивнув в знак согласия, резко развернулся и удалился в свой кабинет, громко хлопнув дверью.
– А я, пожалуй, позавтракаю, – сказал Мик, почесывая затылок.
Николас вытер обнаженный потный торс полотенцем, после чего натянул рубашку и жилет. Чеширский стоял у входа, насвистывая какую-то песенку – довольно фальшиво, почти не попадая в ноты, но у Николаса создалось впечатление, что делал он это нарочно. В душе что-то дрогнуло, словно мелодия задела какую-то струну воспоминаний, вызвав смутный образ темноволосой женщины, укачивающей его.
«Но это не Бесс. У Бесс, сколько я ее знаю, никогда не было темных волос».
Мать? Он никогда не видел ее, ну или по крайней мере не помнил, что видел. Она подкинула его Бесс прежде, чем он начал ходить или говорить. Бесс, если и упоминала о ней, то с одним лишь гневом да горечью, и всегда обрывала внука, не позволяя задавать слишком много вопросов, – и он перестал спрашивать. В любом случае это не имело значения. Мать ведь так и не вернулась за ним, хотя бы чтобы убедиться, что он все еще жив.
Размышляя обо всем этом, он подошел к двери, не вполне осознавая, что делает. Чеширский опять наблюдал за ним. Николасу показалось, будто в глазах человечка на миг промелькнула жалость, но, наверное, ему все же померещилось. Нет, сердечность и сочувствие – это точно не про Чеширского.
Коротышка забрал у Пайка оставленную на хранение трость – лакированную, сияющую глянцем даже в тусклом свете прихожей, – на рукояти которой красовалась искусно вырезанная роза. Крутанув тросточку, как крутят жезлы цирковые гимнасты, Чеширский указал ею на дверь:
– Идем туда, юный Николас, в мир, чтобы увидеть то, что мы должны увидеть.
Николас молча последовал за ним. Давно уже он не чувствовал себя таким неуверенным, но что-то в Чеширском делало его косноязычным школяром.
А Чеширского, похоже, вполне устраивала прогулка в тишине. В этот час Николас обычно отправлялся на пробежку. Ему нравилось время, когда все ночные пташки отправлялись на покой. Бандиты и шлюхи залезали под одеяло до позднего вечера – и лишь тогда вылезали из-под них, как мотыльки из своих коконов. Только некоторые торговцы уже раскладывали свои товары: фрукты, рыбу и мясо. Из ближайшей пекарни плыл теплый аромат хлеба, и желудок Николаса заурчал так громко, что Чеширский услышал и с показным удивлением покосился на живот Николаса.