– Я хочу сделать тебе предложение, – сказал Николас.
– Говори. – Кролик скрестил ноги и откинулся на спинку стула. – Что ты можешь мне предложить, кроме своей свирепости, Николас?
– Могу сэкономить тебе часть денег из тех, что ты мне посулил. Уверен, ты не прочь купить себе побольше бархатных камзолов и блестящих цилиндров.
На миг лицо Кролика побелело, и Николас понял, что нечаянно задел Кролика за живое.
«Глупец, глупец. Ты все испортишь, потому что не можешь держать свой дерзкий язык за зубами».
Но Кролик внезапно расслабился и, резко хохотнув, проговорил:
– Ну-ну, продолжай. Расскажи, как ты собираешься позаботиться о моем гардеробе.
– Я соглашусь на твою работу – и на три четверти предложенной тобой суммы. Но я хочу Хэтти.
Брови Кролика приподнялись:
– Ты хочешь Хэтти? И что же заставило тебя думать, будто я готов отказаться от нее?
– Она не важна для тебя, – медленно проговорил Николас. – Ты только и хотел, что сломать ее. Назабавившись вдосталь, ты все равно выбросишь ее, засунешь в одно из своих заведений и отправишься на поиски новой игрушки. А все, чего я прошу, – это не выбрасывать Хэтти, а отдать ее мне.
Собственные речи были ему ненавистны, с души воротило оттого, что Хэтти слышит, как он говорит о ней, словно о выставленной на продажу лошади. Он надеялся лишь на то, что Кролик согласится, и тогда Николас сможет потом объяснить: он не имел в виду ничего такого, он только хотел, чтобы она обрела свободу.
Кролик бросил на Николаса задумчивый взгляд:
– Ты прав, милый Николас. Мне с ней уже скучно. Но я не понимаю, почему должен отказаться от нее за столь скромную сумму, что ты предложил. Ее отец, знаешь ли, должен мне гораздо больше.
Николас ждал. Он понимал, что Кролик захочет поторговаться. Вот почему не стал изначально предлагать себя слишком дешево. Не нужно, чтобы Кролик увидел, как ему это важно. Нужно, чтобы Кролик почувствовал себя удовлетворенным, уверился, будто это он контролирует ситуацию.
Кролик резко отпустил руку Хэтти:
– Половина предложенного мной жалованья, и она твоя.
Николас выдержал паузу. Ни к чему показывать свое нетерпение.
– Что ж, это тоже неплохая сумма. А со временем, полагаю, появятся возможности ее увеличить.
Кролик рассмеялся – такого искреннего смеха Николас еще от него не слышал. Хохоча так, главарь банды становился настораживающе похожим на обычного человека.
– Всегда старайся не упустить шанса, а? Отличная позиция, мне нравится, – заявил Кролик, встал и развернул Хэтти, поставив ее перед Николасом. – Что ж, она вся твоя, наслаждайся.
Николас смотрел сверху вниз на макушку Хэтти. За весь разговор она ни разу не подняла глаз. Интересно, слышала ли она вообще что-нибудь?
– Даю тебе две недели, пока ты хромаешь с этим костылем, – сказал Кролик. – Потом приходи ко мне в Хиттаун.
Николас кивнул:
– Приду.
Кролик приподнял шляпу, прощаясь, и неторопливо вышел из комнаты, оставив Хэтти с Николасом.
Теперь, получив девушку, Николас понятия не имел, что с ней делать. Она стояла неподвижно, как статуя, все так же скрестив перед собой руки, глядя куда-то под ноги Николаса.
Он откашлялся, прочищая горло.
– Слушай. Я ничего такого в виду не имел, ну, когда сказал, что ты, мол, игрушка – так вот, все это чушь. Я хочу, чтобы ты это знала. Я просто хотел, чтобы Кролик отпустил тебя, вот мне и пришлось говорить так, чтобы он понял.
Она не пошевелилась, не подняла лица, не сказала ни слова.
– Тебе не нужно оставаться со мной, если ты не хочешь, – продолжил Николас, хотя сердце его ничего иного не желало. – Ты можешь вернуться к своим родителям или куда захочешь. Я не хочу принуждать тебя быть со мной. Я не такой, как он.
– Почему?
Это единственное словечко было таким тихим, мягким и хрупким, что Николас почти решил, будто оно ему почудилось.
– Что – почему? Почему я заставил его отказаться от тебя?
Ее голова едва заметно качнулась. Кивнула?
Все, что он перечувствовал с тех пор, как впервые увидел ее, застряло у него внутри, спуталось, делая слова бессмысленными, бесполезными.
– Потому что ты выглядела такой печальной, – выдавил он наконец. – Потому что я никогда не видел таких грустных глаз, как твои. И потому что он обращался с тобой, словно ты пустое место, привязывал тебя за руку, и у тебя кровь текла.
Хэтти издала сдавленный, полузадушенный звук.
– Кровь у меня текла не только из руки.
Николас не знал, что и ответить. Ему хотелось прижать девушку к себе, погладить по волосам, уверить, что теперь все наладится, что никто и никогда больше не причинит ей такую боль. Но он не хотел касаться ее, пока она хотя бы не взглянет на него. Он хотел знать, что она разрешает ему это сделать. И хотел, чтобы она знала: он не станет брать у нее то, что ему так хочется взять, как это делал Кролик.
– Знаю, у тебя нет никаких причин верить мне, – проговорил он. – Но я хочу уверить тебя, что не сделаю тебе больно. Никогда, никогда.
Она все-таки подняла взгляд, и он увидел дорожки слез на ее щеках.
– Как ты можешь обещать такое? Все мужчины делают больно. Я видела, что ты сотворил с тем человеком на ринге.
– Он тоже не особо церемонился. – Николас взглянул на свои сломанные руку и ногу. – Но это другое. То был бой. Любой мужчина, который делает что-то подобное с женщиной, – не мужчина.
– Мне хотелось бы верить тебе, – вздохнула она. – Хотелось бы.
Тогда он взял ее за руку – осторожно и нежно, как самую хрупкую фарфоровую вещицу. Взял – и приложил ее ладошку к своему сердцу.
– Обещаю. Обещаю, что никогда, ни за что не причиню тебе боли. Я буду беречь тебя. Все, чего я хочу, это увидеть твою улыбку.
Несколько секунд она пристально смотрела ему в глаза. И он чувствовал, что все, чем он когда-либо был, стало для нее открытой книгой, в которой она читала всю правду о его жизни.
– Ты не обязана оставаться со мной, – повторил Николас. – Я не буду тебя заставлять, никогда.
– Вот поэтому, – сказала она, – я и верю тебе.
И улыбнулась.
Очистилище
Долгая зима закончилась. Алиса поймала себя на том, что каждое утро взгляд ее все дольше и дольше задерживается на горизонте, а мысли – на том, что может лежать за ним.
Ей было хорошо в этом лесном домике, хорошо и безопасно, а великодушие ведьмы – ибо женщина, живущая здесь, действительно была ведьмой, и звали ее Оливией – несомненно, сохранило ей жизнь. Порой оно хранило и жизнь Тесака, когда тот возвращался из своих диких странствий, чтобы повидаться с Алисой.
Однажды ночью ей приснился сон, все тот же сон, который она видела несчетное число раз.
Она стояла на берегу большого прозрачного озера, чистая голубая вода которого сверкала под солнечными лучами. На другом берегу высились скалистые горы с покрытыми снегом пиками. Но здесь, в лощине, все зеленело и буйным цветом цвели полевые цветы. Позади Алисы стоял уютный маленький дом из плитняка, и, повернувшись, она увидела в дверном проеме Тесака с черноволосым малышом на руках.
Проснулась Алиса с лицом, залитым слезами. Она рыдала во сне.
И Алиса поняла две вещи. Во-первых, что пришла пора покинуть ее лесное прибежище.
А во-вторых, она узнала, что ее ребенок родится в конце лета.
Алиса попрощалась с Оливией, не дожидаясь Тесака. Он не возвращался в лесную хижину уже несколько дней, но в этом не было ничего необычного. Алиса волновалась бы больше, если бы то видение во сне не принесло ей ощущение безопасности. Она знала, что Тесак будет с ней там, в маленьком домике у озера, окруженном цветущими полями.
Алиса надела новые штаны и рубаху, которые старательно шила сама долгими холодными днями. Она чрезвычайно гордилась этой рукотворной одеждой, ведь в свое время, когда она была юной, никто не удосужился научить ее подобным вещам, и сейчас ей нравилось чувствовать себя самостоятельной, способной и прясть, и ткать, и шить.
Еще Оливия показала, как ухаживать за растениями, даже зимой, когда немного зелени и овощей можно выращивать в цветочных горшках. Ведьма объяснила, как летом заготавливать на зиму продукты, как сохранить урожай, как солить и вялить мясо, чтобы хватило до весны.
Естественно, все это делалось и в ее доме, когда Алиса была маленькой, но слугами, которых избалованная младшая дочь хозяина едва ли замечала.
Теперь никаких слуг не было, да и зачем они? Алисе нравилось все делать своими руками, чувствовать теплую радость от хорошо выполненной работы.
Конечно, Оливия учила ее не только домашнему хозяйству. Она учила Алису, как пользоваться магией, как принимать то, что можешь и не можешь совершить, как заставить магию приходить на зов – или лежать тихо, когда в ней нет нужды.
Многое из того, что ей объясняли, казалось Алисе очень знакомым, как будто эти знания скрывались где-то внутри, под кожей, ожидая, когда она заглянет в себя.
Алиса взяла один большой походный мешок с вещами, необходимыми ей и Тесаку – включая его топор и одежду. Из той злосчастной метели она извлекла один важный урок: в плохую погоду очень трудно нести два мешка разом. Тесак все равно бол́ьшую часть времени проводил в волчьем обличье, и Алисе пришлось бы тащить его поклажу, пока он рыскает по лесам.
Поправив лямки заплечного мешка, Алиса повернулась к стоящей на пороге Оливии.
– Даже не знаю, как мне тебя благодарить, – сказала Алиса.
– Не стоит благодарности, – ответила Оливия. – Я была рада тебе. В хорошей компании и перезимовать легче.
Алиса все собиралась спросить Оливию, почему она поселилась тут, в полном одиночестве – собиралась не раз, но всегда решала, что вопрос слишком бесцеремонен. Если бы Оливия хотела, чтобы Алиса знала, она бы сама сказала, но Оливия не говорила, так что Алиса и сейчас придержала язык. Кроме того, если бы ведьма не жила здесь, в этом уединенном месте, как бы она помогла Алисе, когда та столь сильно нуждалась в ее помощи?