Мне бы очень хотелось послушать их разговор, но они были достаточно осмотрительны и молчали до тех пор, пока за мной не закрылась дверь в ванную комнату.
Глава 11
Я наскоро принимаю душ, следя за тем, чтобы не намочить волосы. Тем более что со вчерашнего дня они у меня еще чистые, а на улице утром довольно свежо. И если нам предстоит путешествовать по открытому пространству, я не хочу простудиться и заболеть. Мне очень трудно избежать соблазна – так и хочется подольше постоять под струйками горячей воды в ванной Уорнера.
Я быстро одеваюсь, схватив с полки сложенный стопкой наряд, который подобрал для меня на сегодняшний день Уорнер. Это темные джинсы и мягкий темно-синий свитер. Свежие носки и нижнее белье. Здесь же я обнаружила новенькие тенниски.
И все размеры точно под меня.
Ну, в этом я даже не сомневалась.
Я не носила джинсы столько лет, что поначалу их ткань кажется мне какой-то странной. Они такие узкие. Такие тесные. Мне даже приходится несколько раз согнуть и выпрямить ноги, чтобы джинсовая ткань чуточку растянулась. Но к тому времени, как я просовывала голову в ворот свитера, я уже чувствовала себя в джинсах вполне комфортабельно. И хотя я иногда скучаю по своему специальному костюму, все же как это приятно – носить обыкновенную одежду для обыкновенных людей. Никаких вечерних платьев или, наоборот, огроменных штанов с карманами, которые носят грузчики. И разумеется, никакого спандекса! Только джинсы и свитер, как ходят очень многие. Странно ощущать себя такой, как все.
Я бросаю взгляд на свое отражение в зеркале, часто моргая. Жалко, что тут нет ничего, чем можно было бы заколоть волосы. В «Омеге пойнт» я привыкла убирать их от лица. Наконец, отвернувшись от зеркала и тихо вздохнув, тайно желаю, чтобы побыстрее начался этот день моего побега. Но как только я распахиваю дверь ванной, то понимаю, что до меня доносятся голоса тех, кто остался в комнате.
И замираю на месте, прислушиваясь.
– …уверены, что это безопасно, сэр?
Это голос Делалье.
– Ну, тогда простите меня, – быстро добавляет он. – Не хочу показаться наглым, но меня слишком заботит…
– Все будет хорошо. Только удостоверься в том, что наши войска не патрулируют этот район. Нас не будет, самое большее, несколько часов.
– Слушаюсь, сэр.
Тишина.
И потом:
– Джульетта! – доносится до меня голос Уорнера, и от неожиданности я чуть не падаю, попадая прямо на унитаз. – Выходи к нам, любовь моя. Подслушивать нехорошо.
Я медленно выхожу к ним. Лицо у меня раскраснелось от горячей воды и еще от того, что меня застали за таким постыдным детским занятием. Внезапно я понимаю, что мне некуда деть свои руки.
Уорнер наслаждается моим замешательством.
– Ты готова на выход?
Нет.
Нет, конечно же, нет.
Меня душит надежда и страх, и мне приходится снова и снова напоминать себе о том, что надо все время дышать. Я не готова встретиться лицом к лицу со смертью своих друзей и с разрушениями, которые мне предстоит увидеть. Разумеется, я совсем не готова.
Но вслух я довольно уверенно и громко произношу:
– Да.
И мысленно собираю себя воедино, чтобы выстоять перед правдой, какой бы та ни оказалась.
Глава 12
Уорнер оказался прав.
Провезти меня в тележке по Сектору 45 оказалось гораздо проще, чем я могла предположить. Никто ничего не заметил, а пространства под тележкой оказалось достаточно для того, чтобы я смогла устроиться там довольно удобно.
И только когда Делалье приподнял одну «полу» покрывала тележки, я начинаю понимать, где мы находимся. Я быстро осматриваю территорию и оцениваю ее как то самое место, где стоят все военные танки базы.
– Быстро, – шепчет Делалье. Он указывает на один из танков, стоящий ближе всех к нам. Я вижу, как изнутри кто-то открывает дверцу. – Торопитесь, мисс. Нельзя допустить, чтобы вас тут кто-то заметил.
Я выбираюсь наружу.
Выпрыгнув из-под покрывала тележки, я оказываюсь на открытой местности, но тут же ныряю в распахнутую дверцу танка и проворно забираюсь на сиденье. Дверца за мной тут же запирается. Я оглядываюсь и вижу только заботливые слезящиеся глаза Делалье. В этот момент танк трогается с места.
И я чуть не падаю вперед от неожиданности.
– Пригнись и не забудь пристегнуться, любовь моя. Эти танки строили не для удобства пассажиров.
Уорнер смотрит вперед и при этом улыбается. Руки у него затянуты в черные кожаные перчатки, тело накрыто шинелью стального серого цвета. Я пригибаюсь на сиденье, нахожу на ощупь ремни и пристегиваюсь, как умею.
– Значит, тебе известно, как туда добраться? – спрашиваю я.
– Конечно.
– Но твой отец говорил, что ты ничего не помнишь из того, что может касаться «Омеги пойнт».
Уорнер смотрит на меня через плечо и хохочет:
– Как нам повезло, что неожиданно ко мне вернулась память, правда?
– Послушай, а как тебе вообще удалось оттуда сбежать? – удивляюсь я. – Как же ты прошел мимо охраны?
Он пожимает плечами:
– А я просто сказал им, что у меня есть разрешение выходить из своей комнаты в любое время.
Я только открываю рот в изумлении.
– Ты это серьезно?
– Весьма.
– Но как ты вообще нашел выход? – спрашиваю я. – Тебе удалось миновать охранников, допустим. Но само это место хуже любого лабиринта. Я там путалась каждый раз, хотя прожила целый месяц.
Уорнер проверяет какие-то данные на приборной доске. Он нажимает на какие-то кнопки, но я ничего в этом не понимаю.
– Я не совсем находился без сознания, когда меня доставили к вам, – поясняет он. – Я силой заставлял себя смотреть по сторонам и все запоминать, особенно все то, что касалось входа. В моей памяти осталось множество ориентиров. Потом я запомнил, сколько времени потребовалось, чтобы отнести меня от входа в медицинский отсек, а потом оттуда – до моей комнаты. Всякий раз, когда Касл провожал меня в туалет, я пытался прикинуть, сколько времени мне потребуется, чтобы добраться до выхода, и в какую сторону следует двигаться.
– Значит, – хмурюсь я, – ты мог бы справиться с охранниками и убежать от нас гораздо раньше. Почему же ты этого не сделал?
– Я уже тебе говорил. Мне показалось, что быть таким пленником, как я, – это самая настоящая роскошь, которой надо воспользоваться. Появилась прекрасная возможность хорошенько отоспаться за месяцы. Мне не нужно было бесконечно работать, думать и разрабатывать военные планы. Но конечно, самый очевидный ответ, – тут он выдыхает и подытоживает свою речь, – такой! Я оставался там только потому, что имел возможность видеть тебя буквально каждый день.
– Ах, вот оно что…
Уорнер смеется, на секунду даже зажмуривается.
– А тебе же по-настоящему никогда не хотелось оставаться там, да?
– Что ты хочешь этим сказать?
Он качает головой:
– Если ты собираешься выживать в той или иной обстановке, – поясняет он мне, – ты не можешь оставаться безразличной ко всему тому, что тебя окружает. И никогда нельзя рассчитывать на то, что о тебе в случае чего позаботятся другие люди. Ты ведь не можешь гарантировать, что они поступят правильно и не ошибутся ни при каких обстоятельствах.
– Я не понимаю, о чем ты вообще говоришь?
– Тебе было все равно, – начинает он заново свои объяснения. – Ты находилась там, под землей, целый месяц вместе со всеми повстанцами, обладающими сверхъестественными способностями. Но они умели только разглагольствовать о высоких идеях спасения мира. Что же касается тебя, если верить твоему утверждению, ты вообще не смогла запомнить там все ходы и выходы. Это потому, что тебе было все равно. Ты не хотела участвовать в их жизни, присоединяться к их идеям. Если все это было не так, ты бы постаралась узнать как можно больше про свой новый дом. Тебя бы охватило восхищение, после которого ты ни секунды не сидела на месте. А ты пребывала в апатии. Утонула в полном безразличии к происходящему вокруг.
Я открываю рот, чтобы возразить ему, но он не представляет мне такого шанса.
– Я ни в чем не обвиняю тебя, – говорит Уорнер, – хотя бы потому, что их идеи были утопичны. Им не хватало реализма. Мне, например, все равно, на какую длину у тебя вытягиваются конечности или сколько предметов одновременно ты можешь сдвинуть с помощью силы мысли. Если ты неправильно понимаешь своего противника или, что еще хуже, недооцениваешь его – ты непременно проиграешь. – Он крепко сжимает зубы. – Я не раз повторял тебе, что Касл поведет своих людей на погибель. Он был слишком оптимистичен, слишком уж поверил в свое безупречное лидерство. Не хотел даже предположить, что все обстоятельства выстроились против него. Кроме того, он слабо представлял себе, как Оздоровление борется с повстанцами и какие силы готово бросить против мятежников. Оздоровление, – продолжает Уорнер, – вовсе не намерено проявлять доброту, даже притворяться, что оно обладает милосердием. Гражданское население для них – рабы, вечные труженики, выполняющие тяжелую и грязную работу. Им нужна только власть, и еще они хотят развлекаться. Им вовсе не интересно решать проблемы гражданского населения. Им только требуется постоянно убеждаться в своем благополучии, а мы можем в это время копать себе могилы.
– Нет.
– Да. Все предельно просто. Все остальное не имеет для них большого значения. Книги, артефакты, языки. Им надо просто запугать людей, держать их в покорности и смирении и лишать их индивидуальности. Они должны представлять собой послушное стадо, которое служит их собственным целям. Вот почему они будут подавлять один мятеж за другим. И у них есть на это средства. И вот этот факт твои друзья никак не хотели воспринимать как реальность. Вот они и пострадали из-за собственного невежества.
В этот момент он останавливает танк.
И выключает двигатель.
Открывает мою дверцу.
А я до сих пор не могу приготовиться увидеть все то, что я должна буду сейчас увидеть.