Он сидел в саду под надзором медбрата. Вид у него ужасный: одновременно полнее и худее, чем раньше. Лицо выглядит опухшим, а шея – тонкой и покрыта складками кожи. Он меня не узнал. Тогда я напомнил ему, что мы познакомились на твоей свадьбе, но, похоже, он все забыл.
Я сказал, что живу неподалеку и могу заглянуть к нему разок-другой, и он ответил, что как мне будет угодно. Когда старая карга, которая там вроде как командует, увидела, что я его действительно знаю, то немного оттаяла и разговорилась. Она заявила, что он никогда оттуда не выйдет. Не в открытую сказала, но смысл именно такой. Элизабет, там еще хуже, чем в больнице, где была твоя бедная мама, так как они притворяются обычным санаторием, а на самом деле среди пациентов везде ходят медбратья, стараясь не бросаться в глаза. У меня от этого места мурашки по коже, и если ты не против, то я бы предпочел больше туда не ходить. Тони уже не человек, от него одна видимость осталась.
Целую тебя, Генри и прелестную Эйлин,
– Я попросила Гарри сходить посмотреть на Тони, – сказала Элизабет.
– Зачем? – удивилась Эшлинг.
– Тони занимает слишком много места в твоей жизни, чтобы просто отрезать и выбросить.
– Только не говори мне, что ты хочешь, чтобы я к нему поехала… После всего, что я тебе рассказала…
– Нет, конечно, но… мы должны знать, как у него дела.
– И что по этому поводу говорит Гарри?
– От него одна видимость осталась.
– Боже!
Джонни предложил Эшлинг попросить отпуск на месяц, чтобы поехать в Грецию.
– На такой работе, как у меня, никто не получает отпуск на целый месяц. Мне еще повезло, что они согласны дать мне три недели. Я уже брала две недели на Рождество, помнишь, когда мы ездили в Корнуолл.
– То было в прошлом году, а это в этом!
– Да, но я не могу уехать на целый месяц…
– Сентябрь в Греции прекрасен.
– Я спрошу, но даже не знаю… Не хотелось бы их разозлить.
– Послушай, я уезжаю на месяц, а ты поедешь на столько, на сколько сможешь, хорошо? Тогда никаких проблем не будет.
Разумеется, Джонни был прав, но Эшлинг почему-то разозлилась. Ей казалось, что причина для поездки в Грецию вовсе не в том, что Джонни хочет провести время с ней. Он поехал бы туда в любом случае.
Отец сожалел, что Эшлинг бросила учиться играть в бридж. Она очень смышленая, и из нее получился бы хороший игрок. Элизабет объяснила, что причина в отношениях Эшлинг с Джонни Стоуном.
– Не может быть! – поразился отец. – С твоим парнем Джонни Стоуном?
– Да, он когда-то был моим парнем, но сейчас, очевидно, им не является.
– Ну-ну, – буркнул отец, – надеюсь, с ней он обойдется лучше, чем обошелся с тобой.
На Элизабет нахлынули обида и раздражение. Ей захотелось заорать на отца, но она знала: с точки зрения окружающих, встречаться с девушкой семь лет и не сделать ей предложения непорядочно по отношению к девушке. И возможно, во многих смыслах это действительно подло.
– Ты что-нибудь рассказываешь тетушке Эйлин о Джонни в своих письмах? – спросила Элизабет.
– Господи, да что ж я могу ей рассказать?
– Ну, что ты счастлива, что встречаешься с ним. Я не имею в виду говорить ей, что ты с ним спишь.
– Если маманя узнает, что я встречаюсь с мужчиной, то придет в ужас. Для нее я все еще замужняя женщина, ты ведь знаешь. Про Джонни я ей ни слова сказать не могу. Для мамани встречаться с мужчиной можно только перед тем, как пойти с ним к алтарю, а пока существует Тони, я не могу выйти замуж за Джонни, поэтому мамане ничего говорить нельзя.
Элизабет чувствовала, что независимо от существования на свете Тони пойти к алтарю с Джонни будет невозможно, но промолчала. И даже внезапно подумала, что может быть не права. А вдруг Джонни решит остепениться? Может, он уже нагулялся? И захочет жениться на Эшлинг и завести ребенка.
От таких мыслей она расстроилась – и разозлилась на себя за то, что расстроилась.
Эшлинг все же рассказала Доналу про свой роман с Джонни. В конце концов, они ведь встречались на свадьбе Элизабет, и Доналу Джонни понравился. А еще он слышал краем уха, что когда-то Элизабет с ним долгое время встречалась. Донал был польщен тем, что ему доверили секрет, но в его словах поддержки и радости звучали нотки предостережения, которые Эшлинг предпочла не заметить.
Донал обручился с Анной Барри. В сентябре она должна получить степень бакалавра с отличием, а в октябре они поженятся. Донал очень хотел бы увидеть Эшлинг на свадьбе, но если она не сможет приехать, то он поймет. Он рад, что она счастлива и влюблена в Джонни Стоуна, но надеется, что она не попадет в неприятности. В конце концов, Джонни может легко воспользоваться женщиной, которая недавно приехала в Лондон из-за неудачного брака. Он надеется, что Эшлинг не наделает глупостей. Ведь Джонни долгое время пользовался Элизабет, а в итоге ей пришлось его бросить. Он уверен, в конечном счете все обернется к лучшему. Маманя поправилась и с нетерпением ждет свадьбы, поскольку организовывать ее придется семейству Барри. Дом, где жили Эшлинг и Тони, продали кузине мистера Мориарти, которая говорит, что с ним очень легко управляться. Впрочем, Эшлинг, наверное, уже и так знает. Он надеется, что она найдет в Лондоне много новых друзей, помимо Джонни. Анна передает привет.
«Вот ведь маленький поганец! Учить меня вздумал!» – разъярилась Эшлинг, но потом остыла. Донал не виноват. Он все тот же милый нежный мальчик, просто насквозь пропитанный представлениями Килгаррета. Он немножко провинциал. Ее замечательный братик Донал превратился в узколобого провинциального аптекаря.
По словам Джонни, в Грецию нужно ехать на поезде и на корабле, что займет почти пять дней в одну сторону – и пять дней обратно. Именно поэтому им нужен хотя бы месяц. Эшлинг еще не отпрашивалась в клинике и, вообще-то, подумывала даже отправить им телеграмму уже из Греции, сочинив себе какую-нибудь болезнь. Она размышляла, будут ли они путешествовать как муж и жена. Прежде такого не случалось. Коттедж, в котором они останавливались в Корнуолле, принадлежал друзьям Джонни, и нужды притворяться не было. Прошел уже целый год после того, как с ней приключилось то несчастье на предыдущее Рождество, которое Эшлинг встретила в одиночестве, зато потом ей повезло найти очаровательного мужчину, и он увез ее на далекий морской берег, в сельскую тишину. Впрочем, она чувствовала себя одинокой и раньше – даже тогда, когда встречала Рождество в родительском доме.
А настоящий летний отпуск – это же совсем другое дело! Эшлинг ждала его с нетерпением. Элизабет завидовала:
– О, я просто позеленела от зависти! Нет, я никогда не ездила в Грецию, ни с Джонни, ни с кем-нибудь еще…
– А он сказал, что всегда путешествовал…
– Да, но без меня. Я не могла поехать то из-за папы, то из-за мамы, то из-за работы… В отличие от тебя, у меня не было возможности бродить по Европе налегке.
– Может, тебе все равно стоило бы поехать…
– Может быть… – Элизабет прижала к себе Эйлин, которая всегда улыбалась точно в нужный момент, словно на заказ. – В любом случае, если бы я поехала, все могло бы сложиться иначе, и, возможно, у меня не было бы тебя… И это было бы узясно, дя?
– Элизабет, ты же обещала говорить по-человечески!
– Ах да, я забыла. Да ты с ней и сама вчера сюсюкала.
– Это совсем другое дело! У Эйлин скоро день рождения, а на день рождения всем можно немножко посюсюкать.
На торте зажгли одну свечку, и все запели песенку с поздравлением – Генри, Элизабет, Джонни и Эшлинг, Саймон и отец. Эйлин подняла обе ручонки и помахала. Они ели торт, когда зазвонил телефон.
– Эшлинг, это тебя, твой отец, – сказал Генри.
Элизабет подскочила одновременно с ней.
– Господи! Должно быть, что-то с маманей…
– Да мало ли что, не паникуй! – Элизабет попыталась ее успокоить.
В прихожую они вошли плечом к плечу.
– Что нам делать? – спросила Эшлинг.
– Поговори с ним. Может, ничего серьезного.
Когда Эшлинг взяла трубку, Элизабет держала подругу за руку.
Собравшиеся в гостиной видели, как они стоят рядом в луче солнечного света – обе напряженные, словно в ожидании удара.
– Да, папаня. Конечно, правильно, что ты позвонил… И когда они тебе сообщили?.. А ей рассказали, она знает?.. Боже… Господи боже мой!.. И как долго… Что они говорят?.. Ох, нет, ну должны же они сказать еще что-то?.. Папаня, ей больно?.. Да, конечно. Завтра. Нет, не переживай. С этим я сама разберусь. Завтра.
В клинике отнеслись с пониманием. Эшлинг благодарила судьбу, что не успела попросить отпуск на месяц и не навлекла на себя подозрений в легкомысленности. А то ведь могли бы и в историю об умирающей матери не поверить.
Она провела два часа, записывая четкие указания для своей замены, которую пришлют из секретарского агентства.
– Выберите старушку вроде меня, а не легкомысленную девчонку, – посоветовала она доктору Штайнеру.
– Да сколько же вам лет? – засмеялся он.
– О, в моем личном деле все записано! Вы же знаете, мне двадцать восемь.
– Вам повезло провести столько лет с мамой… по сравнению с некоторыми, – мягко сказал он.
– Да, но я от нее сбежала… Вот отчего тяжело…
– Но вы ведь возвращаетесь теперь, когда она в вас нуждается.
– Да, и Элизабет тоже со мной поедет, и это прекрасно.
Генри изумился, когда Элизабет объявила, что хочет поехать в Ирландию:
– Ты не можешь уехать! Что мы будем делать с Эйлин?
– Я возьму ее с собой.
– Да ты с ума сошла! Милая, ты просто расстроена. Ну нельзя же тащить годовалого ребенка через море в Ирландию, чтобы посмотреть на умирающую женщину.
– С моей точки зрения, ситуация выглядит иначе. Я хочу поехать.