– Никак не связаны? Совсем никак? Черт побери, мы с тобой любовники! Неужели ты не считаешь это связью?
На них начинали с любопытством оглядываться. Орущие друг на друга с утра пораньше симпатичный загорелый мужчина и разъяренная рыжая девушка развлекали прохожих.
– Эшлинг, заткнись! Ты делаешь то, что ты хочешь, а я делаю то, что я хочу! И так будет всегда.
– Отлично! Сейчас я хочу пойти на работу, поэтому пропусти меня! Пропусти или я позову полицию!
– Ну что ты как ребенок…
– Полиция! – во все горло завопила Эшлинг, и юный полицейский, вздрогнув, огляделся.
– Этот мужчина мешает мне идти по своим делам! – с важным видом заявила Эшлинг.
– Да иди ты к черту! – заорал Джонни.
– Элизабет, я чувствую себя такой дурой! – рыдала Эшлинг на кухне подруги. – Я такая лицемерная дура! Со смерти мамани еще и десяти дней не прошло, а я уже все глаза выплакала из-за твоего бывшего парня и пришла к тебе просить совета, как вернуть его обратно.
– О, вернуть его не сложно, – ответила Элизабет.
– Что мне делать? Я готова на что угодно!
– Все просто, но несправедливо. Ты можешь его вернуть и играть по его правилам. Он вернется, если ты напишешь ему веселую записку с извинениями за сыгранную драму и скажешь, что уже пришла в себя. И предложишь угостить его вкусным ирландским рагу и «Гиннессом», а он расскажет тебе про поездку в Грецию.
– И тогда все снова будет хорошо? – спросила Эшлинг, вытирая слезы.
– Ну, зависит от того, что ты подразумеваешь под «хорошо». Возможно, ему придется уйти пораньше, потому что у него встреча с каким-то другом, которого он встретил в Греции… И так оно и будет продолжаться.
– То есть на самом деле он ко мне не вернется.
– Если ты будешь вести себя правильно, то вернется. Отпускной роман ему надоест, или она захочет больше, чем Джонни может дать. И тогда, если ты будешь милой и жизнерадостной девочкой и не станешь ничего от него требовать, он вернется к тебе.
– Что за чушь, это невыносимо! Как можно терпеть подобное поведение?
– Терпела же я как-то почти семь лет. Чуть ли не четверть своей жизни, если посчитать.
Саймон появился во вторник вечером, когда Генри ушел на урок бриджа.
– Ты его чуть-чуть не застал, – сказала Элизабет.
– Знаю, именно поэтому я и пришел.
Саймон выглядел настолько расслабленным и учтивым, что Элизабет решила сыграть с ним в предложенную игру.
– Должна ли я понимать твой визит как ужасно неосторожное проявление запретной страсти ко мне, или ты собираешься сделать Генри сюрприз и организовать в офисе вечеринку по поводу его дня рождения?
– Ни то ни другое, моя дорогая. На первое я бы не решился, а что до второго, то в нашем занудном офисе дни рождения отмечать не принято. Нет, просто одинокий холостяк искал, где бы выпить чашечку кофе с очаровательной гостеприимной хозяйкой. Внезапно в голову пришла мысль про жену коллеги, красавицу Элизабет, вот я и пришел.
Она сварила ему кофе, он полюбовался спящей Эйлин, поболтал про Эшлинг, отца и магазин Стефана, а потом сказал:
– Я переживаю за дела Генри в офисе, именно об этом я и хотел с тобой поговорить.
Элизабет напряглась. Она не хотела ничего слышать, ей не нравилось поведение Саймона.
– Что касается офисных дел, то разве не следует обсудить их с Генри лично? – ответила она с беззаботным видом, но с явной настойчивостью.
Менее смелый человек понял бы намек и отступил, однако Саймон продолжал упорствовать:
– Нет, я не собираюсь трепаться и пересказывать слухи, чтобы просто посудачить. Меня беспокоит его работа. Он делает все слишком медленно и постоянно расстраивается…
– Саймон, я говорю тебе на полном серьезе: я знаю, что ты хочешь как лучше и тобой движут самые благородные чувства, но ты должен понять, что я не могу и не буду обсуждать работу моего мужа в вашей фирме. Вы с ним давние друзья, знаете друг друга целую вечность. Ты и сам можешь ему сказать, в чем проблема, – что будет куда проще, чем разговаривать со мной.
– Так в том-то и дело, что он не желает меня слушать!
– Я тоже не желаю тебя слушать и не желаю оказаться в положении, когда мне придется решать, передавать ли ему твои слова. Нет, это несправедливо, и ты не должен так поступать со мной. Если бы у меня на работе возникли проблемы, я бы обсудила их с тем, кто к ним причастен, и не стала бы вовлекать жен и мужей. И тебе следует сделать то же самое.
– Да говорю же тебе, я пытался! Я обратился к тебе как…
– А если бы оказалось, что человек не в состоянии меня выслушать, то я бы написала ему письмо. В письменном виде проще все перечислить.
– Некоторые люди настолько чувствительны, что им везде мерещатся оскорбления и грубости, поэтому они могут подумать, что письмо – это худший способ высказать свое мнение.
Элизабет с усилием улыбнулась:
– Ну что же, полагаю, если бы я оказалась в подобной ситуации, то приложила бы максимум усилий, чтобы найти какой-нибудь другой выход, не предполагающий коварства или предательства.
– Ты невероятна! – признал Саймон.
– Так, значит, ты все же пришел, чтобы меня соблазнить! – Она выдавила из себя смешок, но ее сердце похолодело от страха.
– Увы, нет. Я бы не рискнул снова нарваться на отказ, но если бы ты вышла замуж за меня, то мы стали бы отличной парой! И могли бы вместе покорить весь мир. Почему ты не вышла за меня замуж?
– Хм… надо подумать. А-а-а, знаю, потому что ты не предлагал.
Саймон театрально хлопнул себя по лбу:
– Ну конечно же!
– А еще потому, что я очень люблю Генри, поэтому и вышла за него, – с ноткой предостережения добавила Элизабет.
Саймон нотку услышал, и они еще немного поболтали. Стоит ли покупать телевизор? Саймон боялся, что в таком случае он будет все вечера просиживать дома, вместо того чтобы шляться в поисках приключений. Элизабет опасалась, что приклеится к экрану так, что не оторвешь. Саймон поинтересовался, что Эшлинг думает о новом папе римском, и Элизабет ответила, что единственный комментарий Эшлинг сводился к тому, что в возрасте семидесяти шести лет папа вряд ли соблаговолит аннулировать ее брак. В последнее время ее интерес к папам только этим вопросом и ограничивается.
– Она отказалась от католичества? – спросил Саймон, подражая интонациям Эшлинг.
– Сложно сказать, с католиками не поймешь. Похоже, они глубже пропитаны своей верой, чем можно подумать. Даже когда они не верят, то внутри все равно остается что-то, заставляющее их думать, что они все еще верят.
– Для меня такое звучит слишком заумно, слишком по-иезуитски. Пожалуй, мне пора!
Он мило и шутливо распрощался и, энергично помахав, легко сбежал по широкой мраморной лестнице, больше не упоминая вопрос, который пришел обсудить.
Доналу и Анне пришлось отложить свадьбу до весны, чтобы не омрачать ее похоронами мамани. Анна начала работать в лавке.
– Что она там делает с ее-то дипломом? – услышав новости, заворчала Эшлинг. – Она бакалавра получила, так какого черта роется в нашей с маманей бухгалтерии?
– Так почему бы тебе не поехать туда и не разобраться с ней? – засмеялась Элизабет.
– Возможно, именно так я и сделаю, – нерешительно ответила Эшлинг.
– Ты хочешь поехать домой на Рождество?
– Не знаю. Джонни пока ничего не говорил. Возможно, у него есть планы, как в прошлом году.
Элизабет знала, что планы действительно есть, только в отличие от прошлого года включают в себя Сьюзи. Конечно, ей не следовало подталкивать Эшлинг к выводам, но она не могла бы вынести неприкрытого разочарования подруги.
– Я думаю, в Килгаррете обрадовались бы твоему возвращению. Для дядюшки Шона предстоящее Рождество будет далеко не счастливым.
– Я знаю, но не хочу объявить, что приеду, а потом Джонни внезапно скажет, что мы должны поехать в Испанию или куда-нибудь еще. В последнее время он часто говорит об Испании.
Элизабет знала, что так и есть. Она слышала, как он бронировал поездку на Майорку для себя и Сьюзи.
– Тебе нужно прямо спросить, что он собирается делать, а не ждать у моря погоды. Нет смысла морочить всем голову. – Голос Элизабет прозвучал резче, чем обычно.
Не стоит ли ей поменьше болтать про Джонни? – подумала Эшлинг. Кто его знает, как Элизабет на самом деле теперь к нему относится.
Эшлинг уехала домой в Килгаррет, где, к своему огромному облегчению, услышала, что миссис Мюррей проведет Рождество в Дублине вместе с Джоанни.
– Ты знаешь, что твоя машина все еще здесь? – спросил Имон. – Я удивился, увидев, что ты выходишь из автобуса. Я думал, ты поедешь на своей машине… ну… если бы она была в Дублине.
– Моя машина? – Эшлинг напрочь забыла о кремового цвета «форде-Англии», который подарил ей Тони, чтобы отпраздновать получение ею водительских прав. – Где она?
– Стоит на заднем дворе. Давным-давно охранники сказали Мюрреям, что машину бросили в аэропорту, и в конце концов кто-то перегнал ее сюда. Мистер Мид решил, что она останется тут. Маманя запретила нам на ней ездить. Это машина Эшлинг. О’Конноры не будут ездить по Килгаррету на машине, которую Тони Мюррей купил для Эшлинг. Я с ней даже спорить не стал.
– Имон, ты много пьешь? – внезапно спросила Эшлинг.
– В каком смысле? – Он растерялся и разозлился одновременно.
– Ну, раньше ты выпивал. Не так, как Тони, но частенько надирался у Ханрахана.
– Нет, раз уж ты спросила, то я не так много пью. У меня стал стремительно расти пивной живот, ну и в этом году мне уже тридцатник стукнет. Я подумал, что могу пристраститься и после… после…
– После всего, что случилось с Тони?
– Да, после того несколько наших образумились.
– Ладно, тогда можешь на ней ездить.
– Что? Я не ослышался? Неужели ты отдаешь мне свою машину?
– Еще две минуты назад я понятия не имела, что она у меня есть, так что забирай. Тол