– Ты тоже сделала Тони счастливым…
– Нет, не сделала. Никто не смог бы дать ему счастье, и я уж точно не смогла. Только еще больше все испортила…
– Не стоит так думать. – Теперь голос Элизабет звучал так же сильно и ясно, как обычно. – Он тебя хотел, и он тебя получил. И это единственное, что дает нам надежду во всем, что случилось. Если люди получили то, чего хотели…
– Элизабет, что я могу для тебя сделать? Ты же знаешь, для тебя я готова на все.
– Знаю. Конечно знаю. Ты всегда… всегда спасала меня…
– Нет, это ты спасала меня. Ты спасла меня много лет назад. Если бы у меня не было такого друга, как ты, то что бы у меня было? Морин, Ниам… Джоанни Мюррей… тоже мне друзья… после всего, что произошло…
– И мы никогда не ссорились. За все эти годы мы ни разу не поругались по-настоящему.
– Точно, ни разу. Когда ты сначала уехала из Килгаррета и вернулась сюда, меня иногда злило, что ты отдалилась… Я не знала…
– И я не знала… Когда вы с Тони только поженились и ты писала такие сухие письма, я тоже злилась, но я же не знала…
– Элизабет, так что я могу для тебя сделать? – снова спросила Эшлинг.
– Скажи мне, что будет дальше.
– Будет следствие… и коронер скажет…
– Что скажет?
– Что слышал, как Генри расстроился и… ушел в загул… вернулся домой, и произошел несчастный случай… как он упал…
– Так что в итоге скажет коронер?
– Не знаю… Думаю, выразит соболезнования… вроде бы, именно так и происходит, когда читаешь про следствия. Они скажут, что хотели бы выразить соболезнования семье и друзьям погибшего.
– Что-то вроде некролога?
– Наверное.
– Ясно.
– А потом все закончится… и тебе придется начать…
– Да.
– Боже мой, Элизабет! Мне так безумно жаль…
– Я знаю, знаю… Мне тоже безумно жаль…
Следствие было кратким и чисто формальным.
Эшлинг читала про подобные случаи в газетах, когда еще жила в Килгаррете. Маманя говорила, что появление репортеров, которые записывают каждое слово и выдумывают невесть что, для несчастной семьи, которая и так страдает, становится настоящей напастью.
Она оглядела маленький и пыльный зал судебного заседания. Двое мужчин что-то писали в блокнотах – наверное, репортеры, хотя не особо на них похожи. Впрочем, сегодня все сами на себя не похожи и выглядят очень странно, как будто играют в какой-то пьесе, которую плохо отрепетировали. Именно такое у нее возникло ощущение, и наверняка Элизабет тоже так думает. Ужасно непривычно, но сегодня впервые невероятно трудно понять, о чем же Элизабет думает на самом деле. Ее лицо застыло, словно маска.
Лицо Элизабет оставалось неподвижным, зато мысли метались туда-сюда, и ей казалось, что она должна бежать за ними и собирать в кучку, как рассыпавшиеся стеклянные шарики. Она вспомнила, что в больнице, где умерла мама, тоже проводили следствие. Да, там царили суматоха и беспокойство, все врачи и медсестры дико нервничали. Все знали: пациентка, лежавшая в палате рядом с маминой, была совершенно не в себе и ухитрилась исключительно ловко, не вызвав подозрений, выманить стакан и перерезать себе запястья. Все были уверены, что никто из сотрудников не виноват, но все возненавидели следствие. Элизабет вспомнила, как они рассказывали ей про это и говорили, что какой смысл проводить расследование, только всех расстраивать, ведь бедняжку, которая покончила с собой, уже не вернуть с того света. Говорила ли она про тот случай с Эшлинг? Эшлинг сидела прямо напротив и выглядела очень уверенно. Тот редкий случай, когда ее руки неподвижно лежали на коленях.
В какое невероятное место занесло их обоих! На суд коронера. Зал заседаний такой маленький и обшарпанный, что наверняка должен быть временным, подумал Гарри Элтон, и совсем не похож ни на залы суда, которые показывают в кино, ни на Олд-Бейли, Центральный уголовный суд в Лондоне. Просто пыльная комната. Конечно, в сотый раз повторил он себе, это ведь не уголовный суд, а значит, и настоящий зал заседаний не нужен. Здесь всего лишь оформят бумажки, вот и все. Это для настоящего суда нужен настоящий зал заседаний – в том случае, если произошло преступление.
Саймон Бёрк огляделся по сторонам и узнал знакомые книги по юриспруденции уже по их корешкам. В комнате было немного пыльно. Если бы он здесь командовал, то велел бы хорошенько убирать каждую неделю. Никогда не помешает придать законности немного лоска, а не превращать присутственные места в подобие кладовки второсортного книжного магазина. Интересно, что остальные про это думают? Эшлинг и Элизабет обе сидят не шелохнувшись, бледные как смерть. Он вспомнил, как впервые увидел Элизабет, когда они с Генри пошли записываться на ее курс по изобразительному искусству. О боже, бедный Генри!..
Джонни показалось, что Эшлинг улыбнулась ему, и он улыбнулся в ответ, но она на него даже не смотрела, а всего лишь повернулась в его сторону, не глядя ему в глаза. Господи боже мой, что здесь творится!.. Кто бы мог подумать, что они окажутся вовлечены в расследование. И не в какое-нибудь, а по делу о смерти Генри. Что за бред! Генри должен быть жив и здоров, должен делать, что ему вздумается, и поменьше налегать на алкоголь. Просто невозможно смотреть на этих девушек… то есть женщин… Эшлинг и Элизабет. Подумать только, у обеих мужья погибли так или иначе из-за выпивки. В голове не укладывается, как такое вообще может быть! Бедняга Генри, что за напасть!.. Чем скорее все закончится, тем лучше.
Элизабет думала, что, по словам Эшлинг, все должно быть очень быстро и формально. Господи, пусть так и будет! Я больше не могу здесь сидеть, ни одной минуты больше не выдержу.
Эшлинг думала, что если процесс не начнется совсем скоро, то она с ума сойдет. Ну сколько можно здесь сидеть, глядя, как он перекладывает бумажки с одного края стола на другой?! Господи боже мой, да начинай ты уже! Ведь вся процедура должна быть чистой формальностью, всего лишь слушанием официальных свидетельских показаний. Неужели нельзя перейти наконец к делу? Хватит строить из себя невесть что, олух ты царя небесного!
Коронер наконец навел порядок на своем столе и был готов начать процедуру – готов выслушать показания свидетелей…
Показания давали полицейские, медики скорой помощи и швейцар. Все они ровным и размеренным тоном описали, что произошло и в какое время. Кроме них, вызвали только Гарри Элтона и Саймона Бёрка.
Гарри Элтон, отчим миссис Мейсон… гостил у нее дома. Абсолютно ничего не слышал, пока в дверь не забарабанил швейцар и не рассказал, что случилось. Бедняжка Элизабет убита горем. Какое несчастье… счастливая семейная жизнь…
Саймон расстался с Генри, находившимся в состоянии опьянения, на углу Грейт-Портленд-стрит и Мортимер-стрит. Нет, он не сказал, куда собирается пойти. Саймон Бёрк посоветовал ему взять такси и поехать домой, а Генри ответил, что так и сделает. Нет, Саймон Бёрк понятия не имел, куда он мог отправиться после этого.
Эшлинг О’Коннор, подругу миссис Мейсон, для дачи показаний не вызвали.
Джонни Стоуна, друга и коллегу миссис Мейсон, про телефонный звонок тоже не спросили, потому что никто не упомянул ни про визит, ни про телефонный звонок.
Поэтому они сидели в зале заседаний и молчали, пока коронер не постановил, что произошел несчастный случай и смерть наступила в результате падения с лестницы, после избыточного употребления алкогольных напитков.
А потом они все вышли на солнышко.