Прошло тепло, стоят цветы поникши,
Уйдешь, уйдешь, а мне глядеть в окно.
Все остальные принялись ей подпевать:
Но ты вернись, хоть летним днем по лугу,
Хоть по долине, что тиха в снегу,
И днем и ночью ожидать я буду,
О Дэнни мой, о Дэнни мой, тебя люблю[23].
Все, включая Джонни, прослезились.
«Господи, – подумала Элизабет, – ну почему я вечно все порчу?» Разве нельзя было спеть какую-нибудь веселую песню, чтобы все смеялись? Ведь все остальные исполнили что-то забавное! Почему же она выбрала самую тоскливую песню на свете? Впервые после возвращения из Килгаррета она попала на вечеринку и закончила ее на столь печальной ноте.
Они начали мыть посуду, двигать стулья и расставлять все по местам. Все говорили, что вечер удался на славу. Мама суетилась, собирая одеяла и простыни для Джонни. Гарри сказал, что им лучше выехать до шести утра, чтобы не попасть в пробки и не столкнуться с большими грузовиками на узких улочках.
Элизабет не спала, постоянно просыпаясь посреди кошмара, в котором Джерри Спаркс в инвалидной коляске держит ее за руку и раз за разом кричит:
– Зачем ты приехала меня навестить, если не собираешься выйти за меня замуж?
Элизабет начинала убегать, а миссис Бенсон и Гарри кричали ей вслед:
– Все вы одинаковы! Ввязываетесь, не подумав, и причиняете боль!
Во второй половине дня они заехали в последний пункт назначения – в сиротский приют, где Джонни купил четыре ящика столовых приборов. Дождь лил стеной, стеклоочистители не справлялись с потоками воды, поэтому они остановились на обочине в ожидании, когда ливень утихнет. К окну их фургона подошел полицейский с фонариком:
– Дорога впереди затоплена, вам не проехать. Мы всех заворачиваем. Отвезите свою барышню обратно в ближайший городок, до него всего пара миль. В Лондон вам сегодня не попасть.
– Ну что же, ты будешь моим свидетелем! Я честно пытался доставить тебя домой! – добродушно засмеялся Джонни, разворачивая машину.
Насквозь промокший полицейский махнул рукой, пропуская их.
– Что нам теперь делать? – спросила Элизабет, завидуя способности Джонни относиться ко всему спокойно и жизнерадостно.
Ее голова уже лихорадочно прокручивала всевозможные проблемы. Что скажет отец, когда она не появится дома? Надо ли позвонить ему в банк, пока он не ушел с работы? В какое время она сможет вернуться завтра? Как объяснить свое отсутствие в колледже? Не подумает ли мистер Ворски, что они с Джонни просто приятно проводили время, путешествуя в его фургоне?
– Я думаю, нужно поесть и найти местечко, где можно переночевать, – ответил Джонни.
В маленькой гостинице имелся бар и горел камин. Джонни занес их сумки и пошел поговорить с администратором, пока Элизабет грелась у огня. Вернувшись, он обнял ее за плечи:
– Нам повезло, нашлась одна комната.
Женщина с большим ключом в руке посмотрела на Элизабет: ни кольца, ни перчаток.
– Вы с женой не хотите пройти наверх и осмотреть номер? – спросила она с такой ухмылкой, что разъяренная Элизабет не обратила внимания на расползающийся по лицу румянец.
– Нет, я уверен, что с номером все в порядке, – беспечно ответил Джонни. – Мы бы пропустили в баре по глоточку, раз уж устроились у вас, а еще Элизабет нужно позвонить.
Наконец-то оставшись в одиночестве на несколько минут, Элизабет дозвонилась до банка. Отец терпеть не мог, когда его беспокоили на работе по всяким пустякам. Он раздраженно рявкнул, что да, да, он все понял, хорошо, увидимся завтра. До свидания. Ни сочувствия, что ее застигло наводнение, ни вопросов о том, как прошла поездка в Престон, ни намека на то, что он по ней скучал.
Он и понятия не имел, что его дочери в следующие несколько минут нужно будет принять одно из самых важных решений в жизни.
Элизабет стояла в темной телефонной будке, сжимая трубку в руках и раздумывая, что теперь делать. Наверняка она сама виновата, дала Джонни повод думать, что она из тех, кто спит с мужчинами, и поэтому можно взять номер на двоих. Если она собиралась вести себя как взрослый человек, настаивать на своем и отказаться от его предложения, то сделать это следовало немедленно. Чем дольше она будет откладывать разговор, тем более неловкой станет ситуация.
Джонни сидел за столиком с кружкой пива и бокалом шенди.
– Я подумал, что ты предпочтешь не просто пиво, а с лимонадом, – улыбнулся он, надеясь, что сделал правильный выбор.
– Ты угадал, – ответила Элизабет.
Они сидели в уголке, в стороне от всех. Возможно, зимним вечером дешевенький бар гостиницы наполнится местными дамами, пьющими портвейн с лимоном, но до вечера еще далеко, за столиками никого нет, так что скандала на людях не будет.
– С лимонадом ты угадал, но, Джонни, как насчет номера? Я должна сказать тебе… – начала Элизабет.
– Моя милая Элизабет, я тоже собирался сказать тебе кое-что. Там две кровати, по цене вполовину меньше, чем за два отдельных номера, к тому же свободный номер оставался только один. Мне так и заявили, прежде чем я успел рот открыть, поэтому…
– Да, но…
– Поэтому у меня не было возможности попросить их подождать, пока я узнаю мнение дамы. – Джонни вовсе не выглядел расстроенным, а просто объяснял некие очевидные вещи. – Я отвернусь, когда ты будешь надевать ночнушку, а ты пообещай за мной не подглядывать!
– Но…
– Мы будем на расстоянии нескольких метров друг от друга. Прошлой ночью мы спали на расстоянии нескольких метров друг от друга, и никто из нас не вышел за границы дозволенного.
Элизабет невольно рассмеялась:
– И то правда!
– Вот и прекрасно! – С точки зрения Джонни, вопрос явно закрыт.
Элизабет уставилась в бокал. Если продолжать настаивать на двух номерах, то может показаться, что она считает, будто Джонни безнадежно в нее влюблен и собирается соблазнить. Поскольку он заявил, что ни о чем таком не думает, то она будет выглядеть самонадеянно и даже жалко. Однако, если допустить, что на самом деле он с ней играет и что, соглашаясь спать с ним в одной комнате, означает, что она согласна и на большее…
Джонни сказал, что ему нужно позвонить мистеру Ворски и он вернется через минуту. Не хочет ли Элизабет переодеться? В конце коридора есть ванная, но если хочешь принять ванну, то нужно попросить администратора за стойкой, и она отправит кого-нибудь включить водонагреватель.
И ушел.
Элизабет помчалась наверх, переодела блузку, умылась в ванной ледяной водой и с беспокойством уставилась на свое отражение в зеркале, испещренном темными пятнышками там, где отвалилось зеркальное покрытие. Увиденное ей не понравилось. Слишком прямые волосы и совершенно бесцветные. У настоящих блондинок волосы золотисто-желтые, а у нее чисто-белые, словно у старухи или альбиноса. А лицо… Боже, почему у кого-то лицо равномерно залито одним цветом, а у нее покрыто пятнами красного и белого?!
Уперев руки в боки, она критически осмотрела видимую в зеркале часть фигуры и решила, что выглядит очень неуклюже. Грудь слишком маленькая и заостренная вместо красивой выпуклости, от которой у прохожих брови поднимаются. Честно говоря, она скорее похожа на высокую школьницу, чем на взрослую женщину.
Чувствуя облегчение и разочарование одновременно, Элизабет поняла, что Джонни никак не мог ей увлечься. И слава богу, что она не стала устраивать нелепые сцены.
Они поужинали жареной рыбой и картошкой в рыбной лавке на углу улицы. Она показалась им более уютной, чем обеденный зал в гостинице, хотя до нее пришлось бежать под проливным дождем. Они разговаривали о том, что скажет мистер Ворски о каждой купленной ими вещи, и что Элизабет будет делать в следующую субботу в магазине, и почему у Гарри и Вайолет нет никакой хорошей мебели, все современное, новое и дешевое. У матери Джонни мебель была превосходная, но зато она сама не отличалась теплотой и гостеприимством. Она бы никогда не стала стараться ради того, чтобы кто-нибудь приехал к ней в гости, она просто ожидала, что сын всегда будет с ней, и разочарованно хмыкала, когда он с ней не оставался.
Элизабет рассказала Джонни про Монику, про изощренные истории, которые та придумывала для матери, когда ходила на свидания с парнями. Монике приходилось записывать свои выдумки в блокнот, чтобы не проколоться. Джонни ответил, что Моника ведет себя глупо; ей нужно прямо сказать матери, что она собирается жить своей жизнью и надеется, что при этом они все останутся добрыми друзьями. Тогда ей придется мириться только с тем, что временами мать будет хмыкать.
– Для девушек все по-другому, – вздохнула Элизабет.
– Да уж, все так говорят, – согласился Джонни. – Может, стоит вернуться в гостиницу и дать тебе возможность отдохнуть? Завтра будет долгий день, пока доедем, пока разгрузимся, а потом тебе еще и в колледж?
– Да, пожалуй, мне надо бы отдохнуть, – ответила Элизабет.
Они оба намеренно избегали слова «спать».
Возвращаться обратно в гостиницу снова пришлось под дождем.
Элизабет села на краешек своей кровати, где заранее положила под подушку синюю ночную рубашку, и огляделась. Плотные фиолетовые обои с узором, огромный уродливый туалетный столик, маленький узкий платяной шкаф, пропахший нафталином и настолько забитый одеялами, что не оставалось места для одежды. Всего один белый стул, на который им обоим придется сложить свои вещи.
Элизабет печально посмотрела на ноги:
– Я насквозь промокла, надо пойти помыться.
От холодной воды ноги превратились в ледышки, но Элизабет еще и ополоснулась, на случай если Джонни… Ну, не хотелось бы вонять жареной рыбой и картошкой!
В ванной она переоделась в ночнушку и, осторожно выглянув за дверь, решила, что в коридоре достаточно безопасно, чтобы добежать до номера. Джонни не воспользовался тактично предоставленной возможностью раздеться и читал газету, сидя на уродливом белом стуле.