– Джонни Стоун – славный парень, с ним приятно общаться. Я буду рад, если он придет к нам на обед.
Да уж, подумала Элизабет, все обожают Джонни Стоуна. Осталось самое сложное – пригласить его на обед.
– Ты не подумаешь, что я собираюсь затянуть тебя в брачные сети, если я попрошу сделать мне одолжение?
Они лежали, завернувшись в простыни, на полу комнаты Джонни, читали воскресную газету и пили молоко через трубочку.
– Гм… что? Что за звуки, словно кто-то пытается подрезать мне крылья? – спросил он, не отрывая глаз от газеты.
– Нет, ничего подобного! Просто скоро отцу исполняется пятьдесят лет, а у него нет никого, кто ему действительно нравится… Я подумала, что приготовлю особый обед… по рецептам семейства Уайт… и, может быть, ты придешь, чтобы поддержать разговор?
Джонни поднял взгляд:
– О нет, милая, я там буду лишний. У вас ведь семейный праздник, день рождения.
– Черт возьми, тебе прекрасно известно, что за семейка мы с отцом!.. В нашем доме маловато традиционных родственных чувств. И вдвоем мы будем выглядеть как идиоты. Нет, нужен кто-то посторонний, чтобы создать праздничную атмосферу. Пожалуйста, приходи, милый. Ну пожалуйста!
Джонни покачал головой:
– Нет, честное слово, я вам только помешаю. От меня никакого толку во всяких формальных сентиментальностях… Ты ведь знаешь, что я терпеть не могу ездить домой к своей старухе на Рождество, потому что она хочет, чтобы все делалось по правилам, как положено.
– Но ты так здорово пообщался с мамой и Гарри…
– Лапушка, это же совсем другое дело! Просто так удачно сложился вечер. Без формальных приглашений и прочих церемоний.
– Джонни, ну пожалуйста! Я тебя умоляю!
Он снова уткнулся в газету:
– Нет, дорогая. Я буду не в своей тарелке. И не получу никакого удовольствия.
– Ты когда-нибудь делаешь то, что не доставляет тебе удовольствия? – В ее голосе неожиданно прорезалась резкая нотка.
Удивленный Джонни поднял глаза:
– Нет, не часто, а что?
– А я делаю, и очень часто, как и многие другие. Пожалуйста, Джонни, всего один вечер, чтобы доставить удовольствие мне и порадовать отца.
– Нет, дорогуша, попроси кого-нибудь еще. У тебя же есть друзья.
Вот и все. Он не придет. Не сделает ей одолжение и даже не станет что-либо обдумывать или обсуждать. Он полагает, что у нее есть друзья, столь же близкие, как и он. Он думает, что Кейт, Эдвард и Лайонел тоже приходят к ней в гости.
Ей нужно или принять такую черту в Джонни как есть, или требовать большего. Но ей только что показали, что дверь закрыта. Ничего большего не предложат. Если она станет настаивать, то ничего не получит, а также лишится того, что уже имеет. Она как-то видела Лили, которая когда-то была подружкой Джонни, когда та зашла в магазин. Ей все еще нравился Джонни, и он вел себя все так же мило, однако Лили уже однажды провалила экзамен, а второй попытки не будет. Лили устроила сцену, когда Джонни отказался пойти с ней на танцы в колледже в конце семестра. Элизабет следовало поучиться на чужих ошибках.
– Ну что ж, эгоистичный сукин сын, тогда ты останешься без хорошего обеда! – задорно сказала она.
Элизабет выглядела жизнерадостной и беззаботной. Джонни ни за что бы не догадался, какую боль причинил ей отказ. На ее смеющемся лице не отразилось и тени гнетущего осознания, к которому она только что пришла: ее любовь к нему должна быть односторонней и полной притворства, если она хочет сохранить отношения. Джонни не собирался идти ни на какие уступки и даже шага навстречу не сделает. Играть можно только на его территории и по его правилам.
Элизабет заставила себя углубиться в газету, держа на лице приклеенную улыбку. Она знала, что Джонни за ней наблюдает.
– Пойди сюда, красотка, – сказал он, разворачивая простыню. – Ты слишком привлекательная девушка, чтобы тратить время на чтение газет. Тебе следует доставлять удовольствие мимо проходящему джентльмену, вот чем тебе следует заниматься!
Счастливая, она лежала и смотрела в потолок, пока Джонни мирно дремал у нее на груди. Утреннее солнце било в окно. Скоро они оденутся и пойдут в паб у реки, где он закажет ей стакан шенди и сэндвичи.
Элизабет успешно сдала экзамен. Она могла бы надуться, или убежать в слезах, или продолжать упрашивать и разозлить его, но он бы не поддался и в конце концов ушел бы на ланч без нее.
Однако Элизабет ничего подобного не сделала, и теперь награда лежала в ее объятиях. Он все еще любит ее и хочет. И ради такого можно пойти на мелкие жертвы.
Однажды летним вечером, когда атмосфера в машине накалилась от страсти, возни, заигрываний, отказов и ерзанья, Тони Мюррей сказал Эшлинг, что хотел бы, чтобы она серьезно подумала об их отношениях.
– Я хочу, чтобы ты знала, что я никогда не встречал никого привлекательнее тебя.
– Спасибо за комплимент, Тони, но я все равно не собираюсь снимать лифчик! – ответила Эшлинг.
– И я рад, что не собираешься. Я знаю, что ты не из тех, кто пойдет развлекаться с первым встречным, и уважаю тебя за это. – Его лицо раскраснелось от натуги.
– Ну, такой уж я уродилась.
Эшлинг была озадачена, так как позволила ему зайти куда дальше, чем считала благоразумным. Конечно, она не в первый раз пересекала границы дозволенного до брака. В конце концов, при всей неопытности, Эшлинг ясно понимала, что, тиская ее, Тони удовлетворял свои низменные потребности, а монахини говорили, что именно такой путь приводит людей к смертному греху. Тем не менее Тони все еще уважал ее!
– Мне становится все труднее продолжать подобные… прогулки, – признался Тони.
– А мне нравится гулять с тобой! – ответила Эшлинг, намеренно не замечая намека.
– Нет, я не в том смысле. Ты знаешь, о чем я. То есть ты мне так сильно нравишься, что я хочу, чтобы ты всегда была со мной…
Эшлинг решила, что подобное заявление слишком похоже на предложение руки и сердца. Она посмотрела на Тони, как если бы видела его впервые.
Пожалуй, он вполне привлекательный. У него крепкая шея и красивые темные глаза. Другие девушки говорили ей, что он красавчик, да и в городе его считали хорошим человеком. Эшлинг знала: папаня возражать не станет.
«Было бы неплохо, если бы ты вышла замуж в семью Мюррей», – однажды сказал он как бы в шутку, хотя, по мнению Эшлинг, вовсе не шутил. У мамани были опасения, но только потому, что она считала дочь слишком легкомысленной.
«Я и правда слишком легкомысленная, – внезапно осознала Эшлинг. – И я не собираюсь позволить кому-нибудь втянуть меня в то, в чем я не уверена. Я не позволю ему потребовать от меня ответа „да“ или „нет“. Я отложу этот вопрос. Хоть раз в жизни сделаю что-нибудь умное!»
Она чмокнула его в лоб:
– Тони Мюррей, ты безумно привлекательный мужчина и говоришь очень приятные вещи, которые кружат мне голову. Однако ты уже взрослый и точно знаешь, что делаешь. А я нет, я… я еще нигде не успела побывать. Ты уже учился в университете, жил далеко от дома в Лимерике и Дублине, съездил во Францию и в Рим. А я дальше Дублина не выезжала, всего один раз переночевала в Дун-Лэаре, да и то вместе со всей семьей. Если я хочу, чтобы ты меня ценил, то мне нужно немного подрасти, перестать быть глупой провинциалкой из Килгаррета. И тогда ты будешь от меня без ума.
– Я и так уже без ума от тебя, – пробормотал Тони.
Эшлинг, как бы случайно, переместила его в сидячее положение и села сама, что означало конец тисканьям.
– Да, но подожди немного, пока я не наберусь опыта, тогда со мной никто не сравнится, – убеждала она.
– Я не хочу, чтобы ты набиралась опыта, – уперся Тони.
– Разве ты не хочешь, чтобы я стала более умной и утонченной? Ну сам подумай, тебе куда больше понравится умница Эшлинг, а не такая дурочка, как сейчас.
– И где ты собираешься набираться опыта? Как собираешься стать умной и утонченной? – проворчал Тони.
Эшлинг понятия не имела, что сказать, и лихорадочно соображала, какой именно ответ его удовлетворит.
– Ну… я пока не решила, но думаю, что сначала стоит немного попутешествовать. Не уезжать навсегда, а просто расширить горизонты, посмотреть мир. Мне еще и двадцати не исполнилось, Тони. Сейчас может показаться, что я замечательная, но вскоре я могу превратиться в одну из тех клуш, которых ты видишь в церкви и которые знают только то, что проповедует священник, и способны обсуждать лишь наряды соседок.
– Ты никогда…
– О, вполне может быть! Я уже замечаю в себе такое, – разошлась Эшлинг, чувствуя, что берет верх; пора переводить разговор на другую тему. – Послушай, на следующей неделе я скажу тебе, куда и когда я уеду, чтобы посмотреть мир.
Он поворчал, но согласился и неохотно отвез ее домой. Как обычно, маманя еще не спала.
– Ты припозднилась, – заметила она без особого упрека в голосе.
– Знаю. После кино мы поехали кататься, и Тони заболтался.
Эшлинг торопливо осмотрела себя в зеркале, чтобы убедиться, что помада не размазалась, а блузка застегнута на все пуговицы.
Впрочем, непохоже, что маманя приглядывалась.
– Я просто ждала, пока ты вернешься, – сказала она, складывая вязанье и начиная выключать светильники.
– Ну, маманя, зачем? Ты прекрасно знаешь, со мной все в порядке и ничего… что я не… я обязательно вернусь домой.
– Конечно знаю, деточка, но ты же моя старшенькая, верно? В твоем возрасте Морин уже уехала в Дублин, а с мальчишками все по-другому. Мне бы и дела не было, в котором часу Шон или Имон возвращаются домой.
– Но ведь я же не доставляю тебе хлопот, верно? Я прилежно помогаю в лавке, весь город завидует, что я отхватила самого видного жениха… Маманя, честное слово, я не идиотка. Сегодня я сказала ему, что слишком молода для серьезных отношений. И сначала хочу посмотреть мир.
Маманя засмеялась:
– И куда же ты собралась для начала? В Уиклоу? Может, аж в Уэксфорд?
– Маманя, я точно уеду куда-нибудь. Я просто хотела дать ему понять, что в каком-то смысле осознаю свои недостатки.