Маманя взъерошила ей волосы и снова засмеялась:
– С тобой не соскучишься! Неудивительно, что Тони Мюррей без ума от тебя.
На столике в прихожей лежало письмо из Лондона. Эшлинг нетерпеливо схватила его, чтобы почитать перед сном. Похоже, Элизабет написала все в подробностях, как и обещала: конверт выглядел довольно пухлым.
Эшлинг взяла на кухне стакан молока и кусок пирога и уселась наслаждаться историей. Однако письмо оказалось совсем коротким, а толщину конверту придавали четыре пятифунтовые банкноты – английские, с портретом короля Англии, – завернутые в папиросную бумагу.
В самом письме никаких подробностей не сообщалось.
Дорогая Эшлинг,
ну не глупо ли вспоминать наши детские выходки, как ты думаешь? Ты помнишь, как мы стали кровными сестрами, смешав кровь в бутылке, и поклялись помогать друг другу в беде?
Сейчас мне нужна твоя помощь. Очень прошу тебя, приезжай в Англию. Посылаю тебе деньги на проезд. Пожалуйста, приезжай прямо сейчас. Тебе нужно добраться сюда до субботы. Будем праздновать пятидесятилетний юбилей отца, и я не смогу справиться в одиночку. Прошу тебя, приезжай! Я все тебе расскажу, когда приедешь. Не говори тетушке Эйлин, что это срочно. Сделай вид, что просто хочешь уехать отдохнуть. Пожалуйста!
«Ого! – подумала Эшлинг. – Ничего себе везение! Возможность посмотреть мир и расширить кругозор свалилась мне на голову, как только я про такое задумалась. Вот так подарок судьбы!»
Элизабет не заметила, чтобы грудь становилась больше, но обратила внимание, что месячные задержались. На целых три недели. Раньше задержка не превышала четырех дней. Она намеренно выбросила страхи из головы в надежде, что причина в нервах, напряжении или еще в чем-то подобном, как пишут в медицинских журналах.
И все же, когда в воскресенье вечером Джонни отвез ее домой в Кларенс-Гарденс и умчался, она уже не смогла отделаться от тревожных мыслей. Двадцать один день. Она еще раз проверила календарь и горестно улыбнулась, зная, что прямо сейчас множество девушек по всему миру точно так же судорожно высчитывают дни и говорят себе, что этого не может быть, с ними такое никак не могло случиться, а в сердце, как ни старайся, все туже затягивается узел страха и недоумения.
Элизабет выглянула в окно и увидела в саду отца, который бестолково суетился, пытаясь подвязать к изгороди жимолость, растянувшуюся по земле и потому спутанную. Его безуспешные попытки показались ей невыносимо жалкими, словно ему не пятьдесят, а все семьдесят. Он выглядел унылым и подавленным, как будто всегда знал, что ничего в жизни не добьется.
Если бы здесь был Джонни, то в саду кипела бы жизнь и звучал смех. Все бы пришло в движение, посыпались бы разные идеи, как справиться с непокорной жимолостью, в землю бы решительно вбили колышки. Если бы мама была здесь, причем в хорошем настроении, она бы тоже смеялась и с любопытством взялась за дело, а Гарри бы бахвалился и хохотал, насмехаясь над всеми. Отец же выглядел так, словно уже умер, а все, что он делает, не более чем печальная обязанность, отягощающая его даже после смерти.
Бедный мертвый папа! Ему незачем жить и не на что надеяться. Даже в бридже обнаружились скрытые опасности в виде жуткой вдовы Эллис, которая ему проходу не дает. Элизабет решила отложить календарь, навевающий отчаяние, и выйти в сад, чтобы помочь отцу.
– О, привет! Не знал, что ты вернулась, – увидев ее, удивился он.
– Да, с час назад пришла домой.
– Ты уже пила чай?
– Нет, я бы позвала тебя, если бы приготовила чай. Я сразу пошла к себе.
– Понятно.
– Папа, что ты делаешь?
– Дорогая, как по-твоему, что я могу делать? Пытаюсь как-то обуздать дикие джунгли.
– А конкретнее? Скажи, чем именно ты занят, вдруг я смогу помочь.
– Гм… не думаю, что сможешь… – Он выглядел как старая растерянная птица.
– Ты выпалываешь сорняки на грядке? – спросила Элизабет, стискивая зубы.
– Ну… тут все заросло… – махнул он рукой.
– Да уж, действительно все заросло. Тогда давай начнем полоть? Ты оттуда, а я – отсюда, встретимся посередине.
– Не уверен, что у нас что-то выйдет.
Огромным усилием воли Элизабет сдержалась и понизила голос на октаву, прежде чем ответить:
– Почему ты решил, что ничего не выйдет? – Она произнесла каждое слово ровно, без тени ярости на лице.
– Понимаешь, так трудно разобраться… где тут сорняки, а где цветы… сад ужасно зарос.
– Вот эта трава точно сорняк, ее можно выполоть. Закончив с ней, посмотрим еще раз и решим, что делать дальше.
Она смотрела на него с надеждой, что ее энтузиазм хоть немножко передастся и ему.
– Не знаю, – покачал головой отец.
Элизабет решительно подошла к сарайчику, достала оттуда картонку, свернула ее и положила себе под коленки. Вернулась к большому цветнику и начала выдирать из него пучки травы.
– Смотри, уже выглядит заметно лучше! – воскликнула она, но отец продолжал стоять в растерянности, не желая присоединяться к внезапному порыву. – Ну же, папа! За полчаса мы все приведем в идеальный порядок!
Он снова занялся спутанными плетями жимолости.
– Это не сорняк, а жимолость, – сказал он. – Не вырывай ее.
– Я знаю, папа. Мы уберем только траву. Давай же, если ты не начнешь сейчас, то скоро я дойду до твоего места.
– Тут такие заросли, – вздохнул он. – С ними невозможно совладать! По крайней мере, если работаешь целыми днями, как я. Без дополнительного помощника с таким большим садом не справиться.
– У тебя есть помощник, – откликнулась Элизабет со своего конца цветника. – Я тебе помогаю!
– Понимаешь, тут все запустили, а теперь нужно, чтобы кто-нибудь дважды в неделю наводил здесь порядок.
Элизабет молча продолжала полоть. Ей понадобилось сорок пять минут. Лицо заливал пот, одежда промокла. Она собрала охапку травы, плотно завернула ее в старые газеты и положила на дно мусорного бака.
– Мусорщики не любят траву, – сказал отец, который потратил сорок пять минут на возню с жимолостью.
– Папа, они не поймут, что это. – Элизабет вздохнула. – Именно потому я и использовала газеты. Мало ли что в них завернуто, а вдруг расчлененные куски трупа!
Отец даже не улыбнулся.
Убрав все в саду, Элизабет залезла в ванну. Говорят, горячая ванна может вызвать месячные, если есть задержка. Болтают даже, что не только месячные… Элизабет чуть не потеряла сознание, когда допустила такую мысль. Она погладила живот: все еще плоский. Наверное, она все придумала. Ей просто показалось. Месячные у всех то и дело запаздывают. В мире кто-то постоянно придумывает себе страшилки.
Отец накрыл на стол. На ужин были тосты с сардинами и помидорами. Элизабет решила развеселить отца. Она словно играла в игру, что-то вроде «если я не наступлю на трещины на асфальте, то получу пятерку за сочинение», только в этот раз игра называлась «если я сумею развеселить отца, то окажется, что я не беременна».
Про сад заговаривать явно не стоило. Как бы Элизабет ни хвалила уже сделанное и ни обещала уделять саду по часу каждый день, ей не удавалось развеять его уныние по поводу непокорных джунглей за дверью. Он печально качал головой, словно некие силы в саду упорно сопротивлялись попыткам любительского садоводства. Бридж лучше не упоминать на случай, если речь пойдет о миссис Эллис, но Элизабет все же попыталась.
– Как ты думаешь, папа, миссис Эллис надеется переехать к нам жить? – спросила она, аккуратно срезая корочку с тоста и посыпая помидор сухими травками.
– Понятия не имею, о чем она вообще думает! Ужасно вульгарная женщина. Со стороны мистера Вудса было большой ошибкой пригласить ее в клуб. Его неверно информировали и ввели в заблуждение.
– Если она вам так мешает, то почему бы вам всем не сказать ей, чтобы она убралась с глаз долой?
– Так нельзя! Нельзя запретить человеку приходить на игру.
– Тогда почему вы не начнете играть по новой, без нее? Просто избавились бы от нее как бы случайно, если она такая вульгарная. Я имею в виду, вы не обязаны играть в бридж с тем, кто вам не нравится. Не обязательно делать что-то, чего не хочешь делать.
С ее языка легко слетели слова и убеждения Джонни, но отец с ними не согласился:
– Ну разумеется, людям приходится делать то, чего они не хотят, а как иначе? Все всегда делают что-то такое, что предпочли бы не делать… Элизабет, дорогая, пожалуйста, не добавляй всякие травки и специи на мои помидоры, они только вкус портят… Спасибо… Никто не может всегда делать только то, что ему вздумается.
– Но, папа, если она никому из вас не нравится и попала к вам по ошибке, то что теперь, вы так и будете терпеть ее вечно?
– К сожалению, да.
Элизабет соскребла сухие травки с помидоров, предназначенных для отца, и, пока он не видел, положила помидоры на место, затем поставила тарелки на стол.
– А расскажи мне о времени, когда ты был в моем возрасте или немного старше, лет так в двадцать с хвостиком. Разве в те времена люди никогда не делали то, что хотели?
– Я не понимаю, что ты имеешь в виду.
– Например, когда ты начинал работать в банке, все делали что хотели или только то, что должны были? Ты должен то, ты должен сё?
– Не знаю даже…
– Папа, ну как ты можешь не знать? Вспомни! Неужели ты забыл, каково быть двадцатилетним?
– Конечно нет…
– Ну и каково же?
– Очень печально. Все только что вернулись с войны, многие ранены или покалечены. Некоторые бахвалились, как и после этой войны. И все давали тебе понять, что ты маменькин сынок, потому что тебя не взяли в армию.
– Ты ведь не виноват, что тебя не взяли.
– Я знаю, но попробуй объясни это парням в военной форме, которые практически обвиняют тебя, что ты прятался под кроватью, а сами только и знают, что хвастаться! Когда мне исполнилось восемнадцать, я пошел на призывной пункт. Мать не хотела меня пускать, но я все равно пошел, не стал ждать повестки.