Эшлинг всерьез забеспокоилась и плеснула в стакан новую порцию шерри:
– Выпей-ка еще! Что ты имеешь в виду? Какое решение? Ты ведь не собиралась в такое вляпываться?
– Нет, мне нужно принять решение сейчас, – зашмыгала носом Элизабет. – Понимаешь, я жить без него не могу. Никогда в жизни я ничего не хотела так отчаянно. Я умру, если останусь без него. Я не хочу жить, если рядом нет Джонни…
– Хорошо-хорошо. – Эшлинг опешила, услышав подобные слова от Элизабет. – Он будет с тобой, куда же он денется? Он ведь не сказал, что разрывает отношения. Я имею в виду, если вы работаете в одном месте, и нравитесь друг другу, и вы встречались, и… гм… спали вместе и так далее… Он ведь не бросит тебя просто так, верно?
Элизабет внезапно перестала плакать:
– Вот именно это мне и нужно тебе объяснить, на что может потребоваться целая ночь. Именно поэтому я и умоляла тебя приехать, ведь ты моя лучшая подруга. Мне нужно избавиться от беременности. Нет, ты дослушай сначала. Я решила, что должна это сделать, но мне страшно. Ну, наверное, я боюсь умереть от кровотечения. Боюсь чем-нибудь заразиться и умереть. Боюсь, что будет невыносимо больно, и я буду орать, и она перестанет…
– Кто перестанет? – Эшлинг заговорила шепотом.
– Миссис Норрис. Она медсестра, и акушерка, и все такое, и у нее там очень чисто. Так мне говорили.
Эшлинг застыла, не донеся стакан до губ.
– Ты… ты ведь не имеешь в виду, что собираешься пойти к какой-то женщине, чтобы избавиться от ребенка? Ты хочешь, чтобы она сделала тебе аборт?
– Ничего другого мне не остается.
– А как считает Джонни? Он одобряет?
– Послушай, он ничего не должен узнать. Я так и думала, что ты про него спросишь. Мне пришлось объяснять самой себе вслух, и я все еще не могу понять это логически, но мне нужно как-то донести до тебя, что Джонни не ввязывается ни в какие проблемы, не принимает участия в жизни других людей или в чем-то, что ему не нравится… Он так устроен…
– То есть ты собираешься избавиться от его ребенка, потому что тебе кажется, что Джонни так устроен… Ну что за глупости!
– Налей-ка мне еще вина, ночь будет долгой, – сказала Элизабет.
И ночь действительно оказалась долгой. Они поднялись в спальню Элизабет, на случай если отец, вернувшись, захочет продолжить приятную болтовню, которая ему так понравилась. Они слышали, как он пришел домой и поднялся к себе в комнату. Позже они снова спустились на кухню, приготовили суп и сэндвичи. Часы показывали четыре утра.
Теперь глаза покраснели не только у Элизабет, но и у Эшлинг. А когда за окном забрезжил рассвет, она дала следующие обещания:
– никогда не говорить Джонни о случившемся;
– постараться поддерживать жизнерадостную атмосферу в Кларенс-Гарденс и не задавать лишних вопросов;
– поехать к миссис Норрис вместе с Элизабет и остаться там столько, сколько разрешат.
– Я на все согласилась, – сказала засыпающая на ходу Эшлинг, когда они снова поднялись наверх и добрались до постели. – Я думала, у меня сильный характер, но теперь я согласилась на все, с чем не согласна. Я не понимаю, почему ты не хочешь родить ребенка. Я абсолютно уверена, что он бы на тебе женился… А даже если бы не женился, то все равно не понимаю… Если он увидит, что ты, счастливая и довольная, живешь здесь с ребенком, то будет восхищаться тобой еще больше, и не важно, насколько он безалаберный. А если ты все-таки решишься на аборт… тогда ты невероятно смелая и сильная, и я не понимаю, почему ты не хочешь, чтобы он тебя похвалил и поздравил с этим… А ты собираешься увидеться с ним на следующей неделе, как будто ничего не произошло! По-моему, ты совсем спятила, а он выглядит как самый жестокий, самовлюбленный осел, который…
Элизабет слабо улыбнулась:
– Нет, он просто очень честный и говорит, что делает только то, что хочет, а теперь я учусь у него. Я делаю то, что хочу. Это ты у нас альтруист, поскольку собираешься помочь мне, хотя не считаешь, что я поступаю правильно. Ты, наверное, думаешь, что я еще и смертный грех совершаю.
– Господи! Я почти забыла про грехи на фоне всего остального, но ты права, помимо всего прочего, это еще и самый настоящий смертный грех.
Для них обеих дни пролетали как в тумане. Сначала они сходили в антикварный магазин, чтобы познакомиться с мистером Ворски, который пришел в восторг от Эшлинг – от ее волос и ее имени. Оно такое волшебное, такое прекрасное… не могли бы вы его записать? Мистер Ворски позвал Анну из подсобки, и она тоже восхитилась. Они уже слышали от Элизабет про чудесные годы в Ирландии, и сердце Эшлинг снова растаяло, когда она увидела, как много они знают про Килгаррет, большую семью О’Коннор и гибель брата на войне.
Потом они повидались с Моникой Харт, которая работала в магазине одежды. Нынче они с Элизабет уже не были близкими подругами, однако Моника обрадовалась встрече с Эшлинг.
– Вы ведь назвали котенка моим именем, верно? – спросила она.
Эшлинг оглядела довольно тощую девушку в черном платье продавщицы, с пышными кудряшками, маникюром и ярко-оранжевой помадой на губах.
– Да, назвали. Котенок превратился в огромную кошку, она уже старенькая и теперь принадлежит Ниам, моей младшей сестре. Когда Элизабет вернулась сюда, то кошку отдали Ниам, как одежду, из которой выросли.
В обеденный перерыв Моника пошла с ними в кафе выпить чашку кофе.
– Я теперь почти не вижу Элизабет, и все из-за этого Ромео в антикварном магазине. Ты с ним уже познакомилась?
– Нет, – ответила Эшлинг. – Он вернется только после ланча. С нетерпением жду знакомства! Скажи-ка, Моника, он и правда красавчик? И действительно так хорош, как про него рассказывают? – Она говорила шутливым тоном, словно не замечая Элизабет.
– Да, он и правда очарователен… настоящий сердцеед. Если бы он снимался в кино, то у него были бы рабыни!
– Слава богу, жизнь не кино! – воскликнула Эшлинг, многозначительно поглядывая на Элизабет, которая отвела глаза.
Они накупили подарков для торжественного обеда следующим вечером. Эшлинг купила юбиляру яркий галстук и платок к нему в тон. Элизабет выбрала изящную заколку для галстука и запонки. Потом они вернулись в антикварный магазин, рядом с которым уже стоял большой фургон.
– Не забудь, что ты мне обещала! – хрипло прошептала Элизабет.
– Не забуду…
Джонни Стоун легко сбежал по ступенькам, чтобы поприветствовать девушек. Эшлинг оторопела от его теплоты и доброжелательности. После многочасовых разговоров прошлой ночью она ожидала увидеть кого-то холодного и высокомерного, разговаривающего отрывистыми фразами, подобно лордам и аристократам из бесчисленных фильмов, которые она посмотрела в Килгаррете.
– Ну-ка, ну-ка, дай мне хорошенько тебя рассмотреть! Стефан и Анна должны бы заниматься инвентаризацией того, что я привез в прошлый раз, а вместо этого они охают и ахают, восхищаясь прелестными медными волосами. Пойди-ка сюда, дай мне посмотреть на них на солнечном свете. Должен признаться, выглядит потрясающе, но ты не блондинка. Я люблю блондинок, с ними легко иметь дело.
Он нежно приобнял сразу обеих девушек.
У Джонни было прекрасное мужественное лицо, совсем не похожее на Кларка Гейбла: более вытянутое и худое. И в самом деле весьма привлекательный мужчина. Эшлинг подумала, что заниматься сексом с таким мужчиной очень опасно и увлекательно, и попыталась вообразить, как Элизабет это делает, но ее воображения не хватило.
– Пошутили, и хватит! Эшлинг, мы очень рады видеть тебя в Лондоне. Что мы можем сделать, чтобы тебе здесь понравилось и ты бы всегда вспоминала нас, когда вернешься обратно на Изумрудный остров?
Помня данное ею обещание, Эшлинг подавила нервный смешок и желание сказать, что раз уж она принимает участие в тайном сговоре, в незаконной операции и бог знает в чем еще, то уж точно не забудет поездку в Лондон!
– Ты будешь бесконечно разочарован, узнав, чем я хочу заняться в Лондоне. Я хочу сидеть и болтать с Элизабет про последние четыре года. Весь Килгаррет хочет знать, чем она занималась все это время, а я хочу рассказать ей про свои приключения…
– Уверен, приключений хватало, – сказал Джонни.
– О да, можно сутками разговаривать! Скучать нам точно не придется.
Джонни понравился Эшлинг. Он не пытался с ней флиртовать, хотя и вел себя исключительно любезно, как и с любой новой знакомой. Она впервые встретила столь очаровательного и непринужденного молодого человека. Эшлинг не завидовала Элизабет, она просто не могла понять, как любовь может быть столь самозабвенной и рабской. Однако она ясно видела, что если хочешь, чтобы Джонни Стоун оставался рядом с тобой, то и сама должна быть весьма привлекательной: никаких неудач, уныния или упаднических настроений – ничего, что могло бы его расстроить.
Эшлинг оставила свои мысли при себе и только восторженно улыбнулась, когда он сказал, что угостит их обеих кофе с пирожными, чтобы отпраздновать приезд гостьи.
Визит к миссис Норрис был назначен на утро понедельника, так что впереди еще целые выходные.
– Тебя не тошнит по утрам? – спросила Эшлинг в субботу утром, когда принесла Элизабет чашку чая в постель.
– Слава богу, нет! Я читала про тошноту, но еще слишком рано. Сейчас пока ничего нет, я имею в виду внутри, так что и причины нет.
– Понятно…
– Это еще не человек, не ребенок, а всего лишь крошечный комочек.
– Да, конечно…
– Кстати, – сменила тему Элизабет, – ты не представляешь, как давно мне никто не приносил чай в постель. Нет, у мамы точно нет, хотя Гарри предлагал, но я встала. Последний раз, помнится, это было в Килгаррете, когда мы болели корью.
– Боже мой, точно! Мы так ужасно выглядели, а с моими волосами я и вовсе походила на чучело. Представь, каково пришлось мамане ухаживать за нами всеми, ведь и Пегги свалилась тоже. Иногда я просто не представляю, откуда она берет столько сил…
– Похоже, теперь вы с ней ладите гораздо лучше. – Элизабет села в кровати и принялась пить чай.