К своему изумлению, Элизабет обняла Гарри прямо на глазах прохожих. Обняла того самого человека, которого называла ужасным мистером Элтоном, того самого, кто много лет назад пришел, чтобы украсть маму.
– Эх, Гарри, старый ты дурак! – обхватив его трясущиеся плечи, воскликнула она. – Гарри, ты старался для нее изо всех сил. Она любит тебя, сходит по тебе с ума, так за что ты извиняешься? Представь, каково бы ей пришлось, если бы у нее сдали нервы в Кларенс-Гарденс. Как одиноко она бы себя там чувствовала!
По щекам Гарри тоже текли слезы.
– Элизабет, ты такая замечательная девочка! Все на тебе держится. Даже не знаю, как бы мы все уживались без тебя…
Мама обрадовалась приходу Элизабет, но не более чем радовалась перерыву на работе во время войны или занятию по изготовлению корзинок на трудотерапии. Она выглядела бледной и усталой и мало чем интересовалась. Элизабет попыталась найти какую-нибудь тему, способную вернуть блеск безжизненным глазам. Она вспомнила, как когда-то думала, что мама слишком легко возбуждается, нервничает и дергается по пустякам и, словно птичка, реагирует на каждый шорох вокруг, заражая всех напряженностью и беспокойством.
Элизабет попробовала напомнить ей ту непростую жизнь, но ничего путного не вышло.
– Я часто читаю твои письма, мама, про чудесные времена в двадцатые годы. Должно быть, было здорово ходить на всякие вечеринки. Я имею в виду на чаепития с танцами… Помнишь, ты писала мне про них? Как ты надевала сиреневое платье и там играл небольшой оркестр из пяти-шести музыкантов? – (В ответ мама улыбнулась мягко и уклончиво.) – И как подходили к твоему столику и говорили высокопарные слова, что почтут за честь развеять с тобой скуку…
Вайолет смотрела на нее, вежливо кивая, словно не совсем понимала, что ей говорят.
– А помнишь того мужчину, который спросил, как тебя зовут, и ты ответила «Вайолет», а он сказал: «Фиолетовое платье, фиолетовые глаза и даже зовут Вайолет», а потом убежал и вернулся обратно с шестью букетиками фиолетовых фиалок от цветочницы, отдав за них целых десять шиллингов? Ты наверняка помнишь, ты часто рассказывала мне про это в детстве, а недавно снова написала в письме. Такое и вправду случилось, верно?
– Да, конечно, дорогая, раз ты так говоришь. – Мама, с надеждой на спасение в глазах, оглядывалась в поисках медсестры.
– Мама! – закричала Элизабет. – Мама, ты такая молодая, такая красивая, а твои волосы свалялись. Давай я их помою и расчешу и дам тебе губную помаду, у тебя ведь такое милое лицо, мама!
– Сестра! – позвала мать, повышая голос.
Вошла пожилая женщина с настолько морщинистым лицом, что оно походило на засохшую грязь, растрескавшуюся под солнцем.
– Не надо будоражить ее, милочка. Не пытайтесь забрать ее отсюда, ей тут хорошо, вы же видите. Она не хочет, чтобы ее расстраивали и смущали.
– Ей всего лишь нужно напомнить, какая она на самом деле! – набросилась на медсестру Элизабет. – Она забыла, кто она есть, вот в чем проблема!
– Я знаю, – ответила медсестра. – Но она счастлива в своем беспамятстве.
Увидев, что Элизабет возвращается, Гарри тут же повесил на дверь магазина табличку «Закрыто».
– Все равно покупателей почти нет, – объяснил он. – Как она себя чувствует? Обрадовалась твоему приходу?
– Гарри, сними табличку! Не надо лишать людей возможности купить полфунта маргарина. – Она перевернула обратно табличку на дверях, сняла пальто и попробовала надеть висевший на крючке бежевый халат продавщицы, но не смогла его застегнуть, – видимо, он принадлежал маме.
– Нет, я хочу послушать, расскажи мне! – Расстроенный Гарри раскраснелся.
– Нечего тут рассказывать, честное слово. Она понятия не имела, о чем я говорю. Мама выглядит счастливой, старухи в палате говорят, что она счастлива, медсестра утверждает, что она счастлива. Она не помнит, кто она есть, вот в чем загвоздка. Она забыла, как быть живой, словно из нее утекла вся жизненная сила.
Глаза Гарри затуманились от слез.
– Как ты думаешь, она сможет оправиться? Сможет снова стать собой?
– Завтра я поговорю с врачом. Сегодня у него не было времени, к тому же он заявил, что будет со мной разговаривать, только если я пообещаю не просить о чудесном исцелении. Я подумала, что он ведет себя надменно и покровительственно, но скромно промолчала.
– Так в чем причина болезни? Почему Вайолет потеряла всякий интерес к жизни?
– Не знаю. И мама не знает. Уверена, и тот напыщенный доктор тоже не знает. Как бы то ни было, Гарри, если ты хочешь заработать на оплату автобуса до больницы, нам лучше держать магазин открытым. А вот и покупатели… Это кто?
– Миссис Парк, вдова, самая прижимистая женщина к северу от Манчестера. Покупает по одной сигарете и по две унции сливочного масла.
В лавку вошла низенькая женщина в черном.
– Добрый вечер, миссис Парк! Чего изволите сегодня? Вы знакомы с моей падчерицей Элизабет?
– Как поживаете, миссис Парк? Гарри только что говорил, что вы постоянный покупатель.
Миссис Парк перевела взгляд с Гарри на Элизабет:
– Да, я тут часто бываю, прихожу поддержать местный бизнес. Мистер Элтон, дайте мне, пожалуйста, унцию твердого сыра, больше из серединки, не с краю, и две сигареты.
– У вас какой-то праздник, миссис Парк? – спросил Гарри, и Элизабет пришлось закусить край маминого халата, чтобы не расхохотаться.
Доктор сидел напротив Элизабет и объяснял, какие болезни являются психотическими расстройствами, а какие – шизофреническими. Скорее всего, у Вайолет второе, латентная шизофрения. Обычно подобные расстройства проявляются гораздо раньше, в молодости. Элизабет кивнула. На ее лице никак не отражалось презрение к доктору, который важно сложил кончики пальцев вместе и расставлял акценты на словах, разговаривая с двадцатилетней дочерью одной из своих пациенток. Интересно, он когда-нибудь перестает умничать и выделываться?
– Простите, а что такое раздвоение личности? Означает ли это, что у мамы две личности, как пишут в романах?
Доктор воспользовался шансом разразиться смехом:
– О боже, нет, милочка! Доктор Джекилл и мистер Хайд – это очень глупая обывательская идея. Нет, раздвоение личности означает, что человек утратил связь с реальностью, перестал понимать, где факты, а где лишь его собственное воображение, и живет в мире фантазий.
– А каким образом вы пытаетесь вылечить маму? – Ровный молодой голос Элизабет врезался в его хорошо поставленный монолог.
– Мы делаем то, что считаем наиболее подходящим в ее случае. – Теперь и в его голосе появились резкие нотки. – Используем успокоительные, создаем для нее условия, где она может вести упорядоченную жизнь под наблюдением, чтобы утихомирить ее, если фантазии слишком разгуляются. Есть новые лекарства. Ларгактил применяется уже два года, мы испытываем его на многих наших пациентах.
– Вот как? Вы экспериментируете с новым препаратом на маме? – Элизабет усилием воли заставила себя говорить вежливо и уважительно. – Будем надеяться, это хорошее лекарство.
– Нет, я не экспериментирую. Ларгактил используется по всей Британии. Мы докладываем о наших результатах. В случае с вашей мамой, честно говоря, лучшее, на что мы можем рассчитывать, – это сделать ее жизнь как можно более безмятежной.
– Вы хотите сказать, что с моей стороны глупо ожидать, что она когда-нибудь придет в себя? Доктор, ей всего сорок девять! Вы предлагаете мне сказать отчиму, что мама останется здесь навсегда?
– Вы выглядите более зрелым человеком, чем… – он заглянул в бумаги, – чем мистер Элтон. Думаю, с вами можно говорить откровенно. Он заверил меня, что будет уделять ей больше времени и внимания. И что обеспечит лучшие условия жизни. Насколько я понимаю, ваша мама была вполне довольна вашим отчимом как мужем и он удовлетворительно обеспечивал семью.
– Она в нем души не чаяла!
– Верно. Поэтому делать подобные заявления бесполезно. Нам остается лишь надеяться, что она может иногда быть в состоянии поехать домой на денек или даже на выходные. В некоторых случаях эти лекарства показали поразительные результаты, так что нет ничего невозможного.
– Кроме одного: надеяться, что мама полностью придет в себя.
– Верно. Подобные надежды просто безумие и приведут только к разочарованию.
Элизабет посмотрела на него повнимательнее. Возможно, он не такой уж лицемер и обманщик. В конце концов, он предупреждает ее и пытался предупредить Гарри не питать несбыточных надежд. Она встала:
– Я пойду еще разок повидаюсь с мамой. Благодарю вас, доктор. Я поговорю с отчимом и постараюсь донести до него сказанное вами.
– Спасибо, мисс Уайт, и… гм… приятно поговорить со столь уравновешенным человеком. В нашем деле, как вы понимаете, это очень помогает.
– Да, доктор, понимаю, но на самом деле я не уравновешенная, а практичная.
– Верно. Кстати, вашему отцу, ее первому мужу, нет смысла приезжать к ней. Я имею в виду, вы ведь заметили, что она практически не упоминает ту часть своей жизни?
– Да, в самом деле, но я и не собиралась ничего подобного предлагать. Я все объясню ему на случай, если он думает, что может чем-то помочь.
– Прекрасно! Ну что же, до свидания, мисс Уайт.
Он пошел по коридору, излучая авторитет и солидность. Элизабет порадовалась, что сумела держать себя в руках и не вела себя подобно многим безутешным родственникам его душевнобольных пациентов. Она собралась с духом и постучала в дверь маминой палаты.
Медсестра сказала, что прошлой ночью мама проспала восемь с половиной часов, но она все равно выглядела усталой, когда подняла голову и слабо улыбнулась. Одетая в кардиган поверх ночной сорочки, мама сидела на стуле возле кровати, сложив руки на коленях. Волосы ей причесали и убрали назад, связав ленточкой, отчего еще сильнее бросалось в глаза исхудавшее лицо.
Элизабет села и молча взяла в руки тонкую мамину ладонь. Вайолет посмотрела на нее с тревогой, словно ожидая, что Элизабет сделает что-нибудь странное или начнет говорить неприятные вещи. Сло