Зато Эшлинг определенно знала, как обращаться с Тони. Она твердо сказала ему, что свадебный костюм ему слишком мал.
– Все нормально, если я втяну живот, – уперся Тони.
– Не получится. Если задержишь дыхание, то упадешь!
– Я не сяду ни на какую диету! Я не собираюсь перестать пить пиво только ради того, чтобы влезть в свадебный пиджак! – насупился он.
– А разве кто-то предлагал такое? – засмеялась Эшлинг. – Что за глупости! И все ради одного дня. Нет, я думаю, тебе не стоит даже мечтать о похудении, просто отдай его портному, пусть расширит пиджак, и тогда ты будешь прекрасно выглядеть и тебе будет удобно.
Тони на целый месяц отказался от пива. Любой дурак может не пить пиво месяц, несколько порций джина с содовой помогут держаться на плаву. За три с половиной недели он сбросил достаточно, чтобы влезть в пиджак. Миссис Мюррей пришла в восторг. Наверняка Эшлинг именно этого и хотела, когда отмахнулась от его слов. Эта дамочка умеет добиться своего!
За две недели до свадьбы Эшлинг и Тони зашли посмотреть, как продвигается обустройство их нового одноэтажного дома. Эшлинг сказала, что хочет засечь, сколько времени ей понадобится, чтобы дойти туда от родительского дома. Ушло десять минут неторопливым шагом.
– Отлично! – засмеялась она. – Если вдруг ты дашь мне ремня за что-то, то я могу быстренько сбежать в город и собрать группу поддержки!
– Что за глупости! – обиделся Тони. – Разве я когда-нибудь ударю тебя? Ты как цветочек…
Эшлинг была тронута:
– Не обижайся, у меня дурацкое чувство юмора. Ты прав, я ляпнула глупость. Очень мило с твоей стороны сравнить меня с цветочком. Давай разведем цветник! Мне нравятся дельфиниумы и люпины, но в доме на площади для них вечно не хватало места.
– Выращивай все, что захочешь! – великодушно ответил Тони.
Эшлинг почувствовала правоту мамани: Морин и в самом деле приходилось много с чем мириться. Подумать только, она вынуждена скрывать цветы от этих неотесанных Дейли!
Она взяла Тони под руку, пока они осматривали недостроенный дом. Тони злился, что водопровод так и не доделали на прошлой неделе. Эшлинг предпочла бы поменьше окон, следовательно, и возможностей для свекрови кудахтать, спрашивая про шторы, которые еще не заказывали, не обсуждали и о которых пока даже не думали.
Когда они разочарованно заглядывали в недоделанные кухонные шкафы, полные древесных стружек, Тони вдруг повернулся к Эшлинг:
– А знаешь, будет здорово.
– Конечно, ведь еще куча времени. Я имею в виду, мы проведем четыре недели в Риме, так что остается целых шесть недель, – согласилась Эшлинг, стараясь выглядеть радостной.
– Нет, я не про дом, я вообще про то, что мы поженимся… – Тони смотрел на нее с нетерпением и мольбой в глазах.
Эшлинг почувствовала себя совсем старой.
– Конечно будет здорово. А как же иначе, разве мы не самая подходящая друг другу пара в городе?
– Я люблю тебя, Эшлинг, – сказал Тони, не пытаясь к ней прикоснуться.
– Тогда мне невероятно повезло! – ответила Эшлинг.
«Мне и правда безумно повезло», – повторила она себе.
Джонни надулся, узнав, что его не пригласили на свадьбу, но Элизабет вела себя твердо и невозмутимо. Соблазн взять его с собой, конечно, очень велик. Красавчик Джонни стал бы гвоздем программы, доказательством, что застенчивая малышка Элизабет Уайт добилась успеха в жизни. Он настолько обаятелен, что даже тетушка Эйлин поддалась бы его чарам. Элизабет легко могла представить себе, как Джонни сидит на барном стуле, а дядюшка Шон с искренним интересом расспрашивает его про бизнес. В своем воображении она заходила так далеко, что представляла его визит в монастырскую школу.
Элизабет не сомневалась, что Джонни сорвет аплодисменты, но чувствовала, что брать его с собой неправильно. В любом случае еще важнее то, что грандиозный праздник будет не для нее, а для Эшлинг, а Джонни только отвлечет внимание от жениха и невесты. Однако она ничего не стала объяснять ему.
Эшлинг в нетерпении прыгала за стеклянной перегородкой в аэропорту, пока Элизабет целую вечность ждала свой чемодан. Эшлинг гримасничала, показывала пальцем в направлении двери и всячески пыталась использовать язык жестов, но Элизабет отказалась от попыток что-либо понять. Она смотрела на подругу и думала, что темно-синий блейзер и зеленая юбка в складку на ней прекрасно смотрятся. Эшлинг даже продемонстрировала ей сквозь стекло помолвочное кольцо с бриллиантами, устроив пантомиму, чтобы показать, насколько оно тяжелое, просто рука отваливается. Элизабет с облегчением поняла, что перспектива стать супругой магната всего через неделю ничуть не отразилась на ее характере.
В конце концов чемодан приехал, Элизабет вышла и стиснула подругу в объятиях, словно школьница после хоккейного матча. Через несколько минут они уже направлялись в Килгаррет и прибыли туда как раз вовремя.
Эйлин только что вернулась и, как обычно, пила чай на кухне. Чашка чая отделяла рабочий день в лавке от рабочего дня в доме. Попутно она раздавала указания юной Шивон, новой служанке, заменившей Пегги, как подавать салат:
– Шивон, не бросай все вместе на тарелку. Выложи листья салата рядами, сверху на каждый положи кусочек ветчины и кружочек помидора. Нет, дай мне, я сама сделаю… Ниам, убери свои учебники, что они делают на столе? Они же испачкаются. Отнеси их к себе в комнату, я сказала! Донал уже пришел?
И тут открылась дверь и вошла Элизабет, а за ней – хохочущая Эшлинг с чемоданом в каждой руке.
Эйлин поставила чашку с чаем на стол и встала. Неужели эта высокая стройная девушка с красивым шарфом, накинутым на плечи, с элегантной золотой булавкой и цепочкой на прелестном кремовом платье… неужели неуклюжая девчонка на велосипеде, с ободранными коленками, робкая и стремящаяся всем угодить, легко краснеющая и заикающаяся, превратилась в совершенно другого человека?
Элизабет застыла в дверях на другом конце большой кухни, а затем помчалась со всех ног, словно ребенок, обхватила Эйлин руками и стиснула так крепко, что у той перехватило дух. От Элизабет пахло дорогим мылом и пудрой, но она дрожала точно так же, как в те времена, когда жила в этом доме.
– Ты совсем не изменилась, ни капельки, – только и сумела произнести Эйлин, обнимая тоненькую девушку, прижавшуюся к ней изо всех сил.
В конце концов Элизабет выпустила Эйлин, достала кружевной платочек и принялась вытирать текущие по бледному лицу слезы.
– Какой кошмар!.. Я так старалась произвести на вас хорошее впечатление, а сама чуть не задушила нас обеих, а теперь еще и разрыдалась и размазала весь тщательно наложенный макияж… Можно я выйду и снова зайду?
– Ну что ты, Элизабет… Слава богу, что ты снова с нами! Слава богу, ты ничуть не изменилась! – Эйлин держала ее за руки, словно собиралась танцевать с ней ирландский танец.
Они сконфуженно улыбнулись друг другу.
– Маманя, вокруг меня ты никогда такой переполох не устраиваешь! – с притворной обидой пожаловалась Эшлинг и тут же рассмеялась, чтобы ее не приняли всерьез.
– И вокруг меня тоже! – с искренней завистью воскликнула Ниам, потерявшая дар речи при появлении видения в кремовом платье и шарфике и с открытым ртом наблюдавшая сцену приветствия.
Шивон тоже застыла с салатом и ветчиной в руках, глядя на хозяйку в полном изумлении.
– На тебе школьная форма смотрится куда лучше, чем когда-то на нас, – торопливо сказала Элизабет, чувствуя, что Ниам требуется внимание. – В ней что-то изменилось?
– Нет, но нам разрешили носить свои блузки, если они не слишком кричащие, как выразилась бы сестра Маргарет, – ответила довольная Ниам.
– И она вам все еще ничего такого не говорит?
– Она нам больше ничего не говорит!
Элизабет села на стул и потянулась:
– Если бы вы только знали… если бы вы только могли себе представить, как чудесно вернуться сюда…
Возвращение оказалось даже лучше, чем она могла себе вообразить в самых буйных фантазиях. Та же самая спальня, две кровати с белыми покрывалами с вышивкой «кэндлвик» и белый шкафчик между ними. Та же самая статуэтка на каминной полке, хотя на плаще Пресвятой Девы добавилось сколов. В божнице на лестничной площадке все так же горела лампада Святейшего Сердца, комнаты стали немного меньше, а лестница – немного уже, но в целом дом в размерах не уменьшился. Может быть, потому, что по любым меркам это действительно огромный дом, подумала Элизабет. И совсем обветшалый. Неужели и раньше ковер был таким же рваным и расползался на лестнице? Разве обои отслаивались? Раньше на стенах тоже были коричневые мокрые пятна или они появились недавно? Впрочем, какая разница? Казалось, что каждый уголок в доме радуется ее приезду.
Тетушка Эйлин и Ниам шли рядом с Эшлинг, когда та водила Элизабет по всему дому, и даже Шивон следовала за ними, ослепленная гостьей с английским акцентом, которая столь явно чувствовала себя здесь своей.
Донал взлетел по лестнице, прыгая через две ступеньки, чтобы поздороваться с Элизабет. Он стал высоким, тощим и таким бледным, словно ему натерли лицо мелом. Тонкие губы выглядели почти синими, а когда он улыбался и смеялся, то его лицо походило на череп. Элизабет сглотнула навернувшиеся на глаза слезы. Она надеялась, что Донал будет похож на Шона, но он совершенно отличался от старшего брата.
– Как ты думаешь, Элизабет Уайт, здорово ли я вырос? – спросил он, подсмеиваясь над собой.
– Донал, ты потрясающий! И всегда таким был, – ответила она,
– Разве я не выгляжу костлявым и изможденным? – Его голос звучал легкомысленно, но Элизабет почувствовала в нем боль и тревогу.
Она театральным жестом коснулась его лба и убрала спадающий на глаза локон:
– Ах, Донал О’Коннор, ты напрашиваешься на комплименты, но если тебе так хочется, то изволь. Ты выглядишь как поэт или художник. Кто-то вроде Руперта Брука или даже Байрона. Ты доволен? Или мне продолжить лестные речи?