– Тебе хорошо говорить, – прервал ее размышления Шей. – Тебе-то толкать речь не надо. А мне нужно поздравления зачитывать… и еще сказать что-нибудь умное.
– Уверена, вы скажете потрясающую речь, – заверила его Элизабет.
– Потъясающую ъечь, – передразнил он ее британский акцент. – Вот уж точно, потрясение будет то еще… – Шей повернулся к жениху. – Как ты там, старина Тони, проказник ты этакий! Давай наворачивай побольше, скоро тебе понадобятся силенки…
Миссис Мюррей, поглощенная разговором с отцом Махони, посмотрела на Шея и нахмурилась, а Эшлинг улыбнулась.
– Все верно, Эшлинг, накорми его получше, да пусть мяса побольше ест! – продолжал Шей, ободренный ее улыбкой. – Никакой курицы и ветчины, а настоящее мясо!
Он засмеялся, раздуваясь от гордости, и тут наконец-то принесли вино. Шей осушил бокал одним глотком и, прежде чем официантка успела передать Джоанни ее бокал, выпил и его тоже.
– Так-то лучше, – сказал он и рыгнул.
Когда десерты закончились, чайники вновь наполнили и бармен пришел открывать шампанское, дядюшка Шон с ним о чем-то пошептался, потом встал:
– Я хотел бы сообщить вам, что семья Мюррей любезно предоставила первоклассное шампанское, чтобы наполнить ваши бокалы… когда время придет.
Шей схватился за сердце:
– Господи, этот старый клоун меня напугал! Я уж подумал, он слетел с катушек и собирается речи говорить.
Элизабет решила не возражать ему и не возмущаться тем, что он назвал дядюшку Шона старым клоуном. В любом случае время для выступлений почти пришло, но сначала отец Махони должен произнести молитву, поэтому все снова встали, потом сели, слегка отодвинув стулья.
Шей зачитал вслух семнадцать телеграмм, спотыкаясь на именах, а некоторые из них так коверкал, что никто не понял, кого он имеет в виду.
– Что еще за Джин и Джилли Макферсон? – спросил отец Риордан у Джоанни, перегнувшись через Элизабет и за стулом Шея, чтобы та могла его услышать.
– Должно быть, он имеет в виду Джоан и Джимми Маттерсон из пекарни. Он просто читать не умеет.
Затем Шей сказал, что, согласно книге по этикету, он должен похвалить очаровательную подружку невесты, поэтому ему хотелось бы, чтобы все присутствующие обратили внимание на ее красоту и обаяние. Жаль, что его старый друг Тони Мюррей попался в сети и оказался связан по рукам и ногам узами брака, но, по крайней мере, ему повезло иметь такую красавицу-жену. Шей выразил надежду, что вскоре Мюрреи снова сыграют свадьбу и выдадут замуж прелестную Джоанни. Он поблагодарил гостиницу за великолепный завтрак и сказал, что рад видеть здесь столько представителей Церкви, особенно отца Махони в таком отличном настроении. Зная семью Мюррей, он не удивлен, что они прислали марочное шампанское, ведь они известны как одна из самых щедрых семей в Ирландии. Он рассказал историю о жителе Килгаррета, который приезжал в Дублин и возвращался домой пешком. Этот житель был удивлен, что вдоль дороги стоят надгробия мужчин разного возраста, но из одной семьи. Их всех звали Миль из Дублина. Одному было двадцать пять, а чуть дальше по дороге лежал его брат, тоже Миль, которому было тридцать. Гости объясняли шутку друг другу, и за столом долго не смолкали смех и аплодисменты.
Дядюшка Шон тоже сказал несколько слов, только чтобы предоставить слово отцу Махони. Для жителей Килгаррета это привилегия и утешение иметь отца Махони, который крестит их, когда они приходят в этот мир, потом проводит для них мессы и причащает их всю жизнь, а в конце мирского пути дает им свое благословение. Им всем очень повезло, что сегодня отец Махони благословил брак Эшлинг и Тони Мюррея… а еще дядюшка Шон хотел бы поблагодарить мисс Доннелли и весь персонал гостиницы за отличное обслуживание… а теперь не мог бы отец Махони сказать несколько слов…
И отец Махони много чего сказал. Он вспомнил, как Тони учился в начальной школе при монастыре, прежде чем уехал в колледж иезуитов, вспомнил брата Тони Джона, который вскоре, слава Богу и с Божьей помощью, станет отцом Джоном… из него получится прекрасный молодой священник… Он упомянул дочь семейства Джоанни и выразил уверенность, что совсем скоро будет проводить ее венчание… впрочем, конечно же, торопиться некуда. Он сказал, что миссис Мюррей, овдовев, держится так же стойко, как и в замужестве.
Отец Махони пространно рассуждал о Мюрреях как о столпах общества в Килгаррете… вряд ли какой-нибудь город может существовать без такого внутреннего стержня, ведь столько горожан работают в их фирме, а Мюрреи так хорошо о них заботятся… и к тому же являются образцом того, какой должна быть католическая община… замечательный семейный бизнес, который ведется по христианским заветам.
Про О’Конноров он тоже говорил. Элизабет задумалась, не слишком ли остро она реагирует на его слова. Ей показалось, что отец Махони отзывался об О’Коннорах далеко не так хвалебно, как о Мюрреях. В конце концов, именно О’Конноры проводили свадьбу, именно их дочь выходила замуж, и они на все четыреста процентов лучше, чем Мюрреи!
Затем наступил черед Тони. Он поднялся, раскрасневшийся и вспотевший. Элизабет ощутила прилив симпатии к нему и понадеялась, что он хорошо справится со своей речью.
– Давай, Тони, наберись храбрости! – крикнул Шей и, повернувшись к Элизабет, продолжил: – Господи Иисусе, да он и впрямь уже набрался! Он выпил пять бокалов джина с лимонадом, прежде чем прийти сюда… а вино на их конце стола лилось рекой…
Тони заговорил, но с огромным трудом, постоянно поглядывая в свои записи. Он поблагодарил родителей Эшлинг, при этом забыл их имена и сверился со шпаргалкой. Он выразил надежду стать хорошим мужем для Эшлинг. Затем зачитал список родственников, которых будет рад видеть, спотыкаясь еще сильнее, чем Шей при чтении телеграмм. Он поблагодарил свою мать за помощь и поддержку и сказал, что предвкушает поездку в Рим с молодой женой и, если получится – Господи помоги! – еще одну поездку туда же в следующем году на рукоположение брата. Всем огромная благодарность за ценные подарки. Он надеется, что все получили удовольствие от свадьбы.
Тони плюхнулся на место, и после аплодисментов наступило неловкое молчание. Элизабет заметила, как миссис Мюррей снова смотрит на часы, Шей заерзал. Тетушка Эйлин склонилась к дядюшке Шону и что-то ему сказала, после чего он снова встал:
– Давайте попросим отца О’Доннелла спеть нам куплет из песни… Мы все знаем, какой у него чудесный голос.
Предложение вызвало громкие аплодисменты и одобрительные возгласы.
Отец О’Доннелл, уже заранее сложив руки и состроив благообразную мину, запел «Bless This House»[27], а потом: «Прекраснее стихов я не найду, чем дерево в Твоем, Господь, саду»[28], но это не слишком вдохновило слушателей. Словно осознав, что аудитория заскучала, отец О’Доннелл сказал, что маленькая птичка попросила его спеть одну, последнюю, песню в качестве особого подарка жениху и невесте. Когда звенящий голос взял высокие ноты «Danny Boy», Элизабет почувствовала странное пощипывание в глазах и в носу. Она посмотрела на Эшлинг, которая улыбнулась ей сквозь фату и рыжие локоны. Когда-то Элизабет рассказывала ей про то, как спела «Danny Boy» для мамы, Гарри и Джонни. Эшлинг заметила, что это было вполне естественно. Все плакали, когда слышали эту песню.
Затуманенными от слез глазами Элизабет оглядела присутствующих. Все смотрели на молодого священника и, очевидно, отчаянно старались не показать эмоций. Когда дошло до последнего куплета, все вздохнули с облегчением и дружно подтянули:
Но ты вернись, хоть летним днем по лугу,
Хоть по долине, что тиха в снегу,
И днем и ночью ожидать я буду,
О Дэнни мой, о Дэнни мой, тебя люблю[29].
Гости вытирали глаза, шмыгали носом и поспешно глотали чай или вино, потом захлопали. Элизабет улыбнулась Эшлинг в ответ, сглатывая слезы, и подумала, что свадьба достаточно душещипательное событие и без того, чтобы петь на ней подобные песни.
Тетушка Эйлин сказала, что ее ноги увеличились вдвое и по возвращении домой туфли с них придется срезать. Дядюшка Шон заявил, что от сладкого вина у него перехватило горло и только пара пинт пива может его спасти. Эшлинг отпустила Имона. Он помялся и сказал, что тут не так уж и плохо, а раз он уже столько времени здесь провел, то вполне может и еще подождать до проводов молодоженов. Именные таблички валялись на полу, вокруг стола носились дети, родственники разбились на группки и обсуждали друг друга.
Шей Фергюсон, подхватив два больших стакана виски одной рукой и еще зацепив мизинцем стакан с водой, загудел, как приближающийся поезд:
– Ту-ту-у-у, с дороги! Мне нужно подготовить жениха к долгому путешествию…
Тони переодевался в кабинете мисс Доннелли, меняя роскошный свадебный костюм на повседневный.
Морин злилась, так как Брендан хотел уже уходить домой.
– Ну так и пусть сам идет, а ты вернешься позже, – предложила Элизабет.
– Вот сразу видно, что ты не замужем! В браке есть правило: куда один, туда и другой. – На щеках Морин горели пятна румянца – от вина и злости.
– Можно подумать, тебя потом до дому не довезут. Скажи ему, пусть уходит один, тогда вы оба будете довольны.
– Тогда мы оба будем недовольны. А если я пойду с ним, то доволен будет хотя бы один из нас. Давай ты его отвлечешь? Поговори с ним о чем-нибудь, о чем угодно.
Морин выглядела расстроенной. Элизабет решила не спорить о принципах и подошла к Брендану, который переминался в дверях.
– Где Морин? Она только о себе и думает! Моя бедная маманя с утра возится с Бренданом-младшим. Не понимаю, чего тут все слоняются, вместо того чтобы домой пойти…
За их спинами послышался шум, и Эшлинг с Тони вместе спустились в холл. Из столовой вышли женщины, а из бара – мужчины с пивом в руках. Эшлинг надела костюм, который, как она объяснила Элизабет, следует называть аквамариновым, хотя на самом деле он зеленый, но многие считают, что зеленый цвет приносит несчастье.