Я сама дико удивилась сказанному, и в чем-то оно пошло мне на пользу. Я ведь никогда открыто не признавала этого, даже в разговорах с тобой, верно? Хотя с тобой мы болтали обо всем на свете. Внезапно мне показалось, будто я тебя обманывала, скрывая что-то. Я не хотела. Думаю, мне просто суеверно казалось: если я не признаю, что с общепринятой точки зрения моя страсть к Джонни безнадежна, то, может быть, останется какой-то шанс. Если я продолжу вести себя как обычно, то, кто его знает, вдруг Джонни изменится.
В каком-то смысле мне стало легче от понимания, что намеки, завуалированные вопросы, вежливые выражения недоумения больше не имеют значения. Я призналась самой себе, что у моей сказки не будет счастливого конца. Я не услышу звона свадебных колоколов, которые прозвенели для тебя… Даже если бы Джонни захотел жениться, то он не согласился бы на венчание. Мы бы просто расписались в загсе. Без огромной толпы счастливых родственников, поскольку их нет. Никаких свадебных подарков и медового месяца в Италии. Джонни – человек нового поколения. Ну или мне так кажется. Это поколение не хочет обязательств, уз брака и обещаний. Оно не врет, так как ему нет надобности врать.
Звучит немного футуристично, но забавно. С тех пор как я решила принять подобные взгляды, мы с Джонни стали гораздо счастливее. Разумеется, я не буду расписывать все свои мысли Джонни, мужчины не любят откровенные разговоры, но последние несколько недель наши отношения лучше, чем когда-либо. Джонни настоял на том, чтобы съездить со мной в Престон, и даже пошел повидать маму. Он сказал, что она похожа на сломанную куклу. Он отлично поладил с Гарри. Когда Джонни вышел, чтобы купить с полдюжины бутылок пива – Гарри теперь живет с парой соседей, – Гарри спросил, собирается ли Джонни узаконить наши отношения, и я смогла честно и без малейшей неловкости признаться, что о браке и речи не идет.
Если я продолжу вываливать на тебя все свои мысли и проблемы, то, боюсь, ты мне больше никогда не напишешь. С другой стороны, ты как-то пожаловалась, что я слишком сдержанна в письмах. Ну и вот, я вылила на тебя целый водопад всего.
Расскажи мне про ваш медовый месяц во всех подробностях, а потом я сожгу твои письма. Расскажи про папу римского, про возвращение в новый дом, как там тетушка Эйлин и дядюшка Шон… Они будут по тебе сильно скучать, впрочем ты и сама знаешь. И про свекровь тоже напиши. У меня здесь все прекрасно, но иногда очень хотелось бы оказаться там, у вас. Эх, если бы у меня был личный самолет и куча денег!
Целую тебя и Тони,
Дорогая Элизабет,
конечно, все прекрасно, все именно так, как я и мечтала. Дом совсем легко убирать, в нем нет никаких ужасных темных углов. Впрочем, получается, что нет и уголков, куда можно замести и спрятать грязь. По четвергам я делаю генеральную уборку. Свекровь приходит по четвергам на чай, и тут я повела себя предельно жестко. Первую неделю она заявлялась через день, поэтому я делала вид, что как раз ухожу. Садилась на велосипед и предлагала договориться о конкретном дне, когда она будет к нам приходить. Бедная старая корова! Отчасти я ей сочувствую, но она такая зануда и зазнайка и всегда делает все напоказ. Сожги это письмо!
Ну что еще? У меня есть дурацкая поваренная книга, где рассказывается, как разделать рыбу, сварить бульон и приготовить пудинг на пару. В ней нет ничего, что мне нравится. Посылаю тебе два фунта. Купи мне, пожалуйста, хорошую поваренную книгу и вышли почтой, ладно? Ничего слишком мудреного, никакой трески и вареной баранины. От их запаха у меня в носу свербит, когда я еще только рецепт читаю.
Нельзя сказать, что Тони привередлив в еде, он ест все подряд. Точнее, он почти ничего не ест, учитывая, как легко набирает вес. На завтрак он только пьет чай, ланч проводит в гостинице с Шеем и компанией ребят, домой приходит часов в восемь. Говорит, что съедает обед в середине дня, поэтому опять только чай с хлебом. Но на уик-энд мне хотелось бы готовить что-нибудь вкусненькое.
Ты упомянула, что мне, должно быть, целыми днями заняться нечем, разве что письма писать. Я тоже так думала и собиралась писать тебе дважды в неделю, но творится какая-то странная ерунда: не происходит ничего, о чем стоило бы упомянуть, однако на это «ничего» уходит куча времени. Я никогда не сижу за письменным столом, как делала твоя мама. Время идет, а я не знаю, куда оно девается. Я вспоминаю, сколько всего успевала, когда работала с маманей и папаней: весь день на работе, всегда нарядная, в обеденный перерыв книжки читала, приходила домой и помогала Ниам с уроками или мамане на кухне, после чая снова наряжалась и шла в кино с Тони или немного прогуляться с ним и домой. А потом еще, может быть, садилась и писала тебе длинное письмо, прежде чем лечь спать. Теперь же у меня нет ни сил, ни дел, ни времени.
Наверное, такое случается с замужними женщинами: они как бы бросают якорь, чтобы не сбежать и не наделать глупостей.
Я уже пять месяцев замужем и, честно говоря, с трудом могу припомнить хотя бы одно стоящее событие. Такое ощущение, что все требует невероятных усилий. Именно поэтому замужние женщины такие зануды. Не стоит ничего менять в твоих отношениях с Джонни, так тебе же лучше будет. Я не имею в виду, что несчастна, не подумай ничего такого.
Может быть, на следующей неделе мне полегчает, и я напишу тебе подробнее.
Целую,
Дорогая Эшлинг,
сегодня получила твое письмо и сразу же решила написать тебе. Меня вдруг осенило: а не беременна ли ты? Может быть, этим все и объясняется? Я не большой специалист по части беременности, но в свое время много книжек прочитала и помню, что беременность вызывает апатию. Держись! Возможно, ты станешь мамой. Больше пока ничего не напишу, буду ждать вестей. Пожалуйста, ответь мне хоть что-нибудь, ладно?
Целую,
Дорогая Элизабет,
нет, я не беременна. Утром, в день получения твоего письма, меня настигли празднички. Все равно спасибо. Вполне логичное предположение. Напишу тебе на следующей неделе.
Целую,
Дорогая Эшлинг,
мы с Джонни приехали в Корнуолл отдохнуть. Пишу на почтовой бумаге из отеля. Здесь такая красота! Море бурное, все выглядит чужим, словно мы за границей.
Уже несколько недель от тебя нет ни одной весточки. Надеюсь, у вас все хорошо. Ты же знаешь, я становлюсь совсем глупой и слишком чувствительной, а может быть, веду себя нелепо, но когда я не получила от тебя ответа, а потом вспомнила, каким сухим и коротким было твое последнее письмо, то невольно подумала, что могла тебя обидеть. Я ведь так стремительно отправила тебе записку с предположением о беременности. Возможно, мне не следовало говорить такое столь прямолинейно. Мне просто показалось, что это может объяснить твое состояние. Ты всегда казалась мне жизнерадостной и полной сил. И любила писать письма.
Пожалуйста, напиши мне и успокой свою глупышку Элизабет.
Дорогая моя глупышка,
конечно же нет, я не отвечала тебе сухо, а ты вовсе не прямолинейна. Мы ведь не старые леди, чтобы быть сухими и прямолинейными, и к тому же между подругами такого не бывает. Нет, дело в том, что в отличие от тебя писатель из меня никакой. Меня всегда неверно понимают. Сестра Маргарет говорила, что однажды я написала про школьный пикник так, словно рассказывала про похороны папы римского. Если я пробую описать повседневные события, то вгоняю всех в тоску. Неудивительно, что ты подумала, будто я в унынии и сама не своя.
Твои новости меня порадовали. Все прекрасно, правда. Я всегда счастлива. Тони очень преданный и любящий, и мы с ним заключили сделку. В обмен на то, что каждый четверг я угощаю его старую каргу-мамашу чаем со сконами (как бы моими, но на самом деле испеченными маманей), он приезжает домой к концу чаепития, отвозит ее обратно, остается у нее и пропускает там рюмочку, словно никогда и не покидал дом. Она показывает ему трещины в стенах, потеки и сырость, и он тут же про них забывает. Потом он забирает меня, и мы едем к Махерам, чтобы выпить с папаней и маманей, а затем пообедать в гостинице. Каждый четверг. Помнишь, каким праздником когда-то был для нас поход к Махерам?
Судя по всему, Морин завидки берут из-за обедов в гостинице. Честное слово, не могу же я всю жизнь потратить на то, чтобы не дать ей повода зеленеть от зависти? Я ведь тебе говорила, что она снова ждет ребенка? Она почти все время ужасно выглядит. Если бы она перестала ныть, я бы заезжала за ней, чтобы отвезти ее куда-нибудь, но, боже правый, она только и делает, что плачется! Когда я приезжаю к ней на машине, то как же здорово иметь машину под задницей. Если я прихожу к ней без машины, то что за чудеса такие, иметь машину и ей не пользоваться? Я уже неплохо вожу, но терпеть не могу сдавать назад. Признаться, на площади я проезжаю по всему кругу, лишь бы не разворачиваться.
Ну а теперь, моя глупышка, ты веришь, что я жизнерадостная, а не сухая? Пожалуйста, напиши мне, когда вы вернетесь из вашего любовного гнездышка в Корнуолле.
Директор колледжа спросил Элизабет, не хочет ли она вести занятия для взрослых после Рождества. Элизабет ответила, что не против, но усомнилась, способна ли справиться с задачей.
– Милая моя, какая же ты глупенькая! – сказал Джонни. – Эти бедолаги в принципе ничего не смыслят в искусстве. Можно не бояться направить гения на ложный путь, как могло бы случиться с ребенком, или нарваться на кучку всезнаек среди студентов. Учить взрослых вообще раз плюнуть. Одинокие старички и старушки будут приходить, чтобы приятно провести вечер, и будут безумно тебе благодарны за все, чему ты их научишь.