что не поднимала шума, когда он встречался с другими женщинами, и хотела бы, чтобы он сыграл роль ревнивого любовника ради меня. А он заявил, что я выбрала неподходящего актера для такой пьесы.
– Гм… ну… он хотя бы признался прямо и честно… – выдавил обескураженный Гарри.
– Да. На чем все и закончилось. Больше ничего не будет. Любовь, надежды – все кончено. Наши отношения шли только в одну сторону – от меня, а с его стороны он не давал ничего. Я ему не нужна.
– Так вы с ним еще встречаетесь? – забеспокоился Гарри на случай, если его друга Джонни бросают из-за сумбура в запутанных женских чувствах.
– О да, конечно. Мы видимся у Стефана, а иногда утром в воскресенье. Мы покупаем газеты и проводим утро в постели. Я всегда думала, что это наше с ним время…
– А Генри… он не думает, что…
– Я не сплю с Генри. Но он мне очень нравится. Он боится признаться в серьезности своих намерений. Вдруг я отвечу, что предпочитаю Джонни. Я знаю, звучит нелепо, но именно так обстоят дела. Все мы ходим по канату – все, кроме Джонни…
– Я уверен, что в итоге все обернется к лучшему. – Гарри потрепал ее по руке.
– Да, я тоже в этом уверена, – задумчиво согласилась Элизабет. – Однако, как почти во всех случаях в жизни, именно Элизабет Уайт придется принять решение о том, что именно будет лучшим. Никто другой за нее этого не сделает.
Случилось так, что тетушка Эйлин узнала про маму, поскольку Эшлинг позвонила в Кларенс-Гарденс, чтобы поболтать, и отец объяснил ей, почему Элизабет нет дома. Когда Элизабет предложила отцу рассказать про похороны, он и слышать ничего не захотел, заявив, что для него мама умерла давным-давно.
– Мамина подруга, мать Эшлинг, прислала мне весьма любезное письмо, – с удивлением сказал он. – Очень здравое и по существу. Там лежит еще одно с ирландской маркой, для тебя. Видимо, она написала нам обоим. Она и впрямь говорит совершенно разумные вещи, без всяких глупостей.
Элизабет задумалась, что же написала тетушка Эйлин, что отец такой довольный, поскольку в ее собственном письме содержался только поток чувств и воспоминаний. Эйлин вспоминала все хорошее, что случилось с ними в молодости, и как мама написала ей о рождении Элизабет и в больнице сказали, что впервые видят столь идеального ребенка, и как Эйлин посмеялась, потому что в больнице Килгаррета ей говорили то же самое про Шона и Морин. Эйлин просила Элизабет помнить про маму только хорошее и отодвинуть плохое. Именно так она сама поступила с воспоминаниями о Шоне: всегда помнила его смеющимся и энергичным, приносящим ей букет на день рождения или поглощенным чтением книги и никогда не вспоминала его ссоры с отцом, обиды и, самое худшее, как его разорвало на кусочки взрывом мины. Элизабет должна постараться думать о матери как о ком-то похожем на нее саму: отчасти серьезную и практичную, а отчасти – взбалмошную, но не как о человеке в психиатрической лечебнице. Только не это.
Эйлин добавила, что, строго по секрету, в последнее время Эшлинг сама не своя. И если у Элизабет есть хотя бы малейший шанс приехать погостить, то сейчас ее визит пришелся бы очень кстати. Элизабет и сама развеется после всех печальных событий, и Эшлинг тоже не сможет ходить с вытянутым лицом, когда ее подруга улыбается. Только, пожалуйста, осторожнее, не стоит говорить про это Эшлинг.
Предложение звучало невероятно заманчиво, но от него придется отказаться. Нужно столько всего наверстать в школе, в колледже и в магазине. Нет, уехать сейчас в Ирландию совершенно невозможно. Пока Элизабет размышляла, стоит ли позвонить в Килгаррет, раздался звонок телефона.
Джонни поинтересовался: не хочет ли Элизабет пойти послушать скиффл, или после всего произошедшего там будет слишком громко и весело? Элизабет с энтузиазмом согласилась и предложила встретиться в клубе. Скиффл будет весьма кстати, поможет отвлечься.
– Все было так плохо, улыбашка? – спросил Джонни.
– Да. Совсем не радостно.
– Знаю. Я не стал писать или посылать телеграмму, потому что какой в этом толк? Лучше уж запомнить ее как гламурную красотку. Именно такой я увидел ее, когда мы познакомились.
– Да, верно…
– Как там старина Гарри? В конце концов, для него это наверняка стало облегчением? Лучше ведь ей не становилось…
– Да, думаю, ты прав.
– Ладно, тогда увидимся в девять?
– Отлично!
Телефон снова зазвонил.
– Я знаю, что ты не хотела бы идти в ресторан, веселиться и развлекаться, но, если хочешь, я приготовлю тебе ужин, и мы просто посидим и поговорим, – предложил Генри.
– Нет, – медленно произнесла Элизабет. – Спасибо за предложение, но у меня еще есть дела.
Генри тут же начал извиняться и говорить, что не подумал и сейчас еще слишком рано ее тревожить и как насчет встретиться через пару дней.
– Я могу прийти завтра, если ты свободен, – ответила Элизабет.
Генри пришел в восторг и пообещал заехать за ней. Как мило! Джонни никогда за ней не заезжал. Элизабет сказала, что с нетерпением ждет завтрашний вечер.
Когда она встретилась с Джонни в клубе, у нее слегка болела голова. Джонни сказал, что знает, как ее вылечить, и заказал кофе с ромом и палочкой корицы. Удивительно, но Элизабет действительно полегчало.
– Как это действует? – спросила она.
– Сжигает головную боль, – ответил Джонни, взял ее за холодную руку и повел к группе за столиком.
Похоже, он знал всех присутствующих и представил каждого по имени. Элизабет стало любопытно, с кем из девушек он теперь встречается. Может быть, со смешливой малышкой? Но она наверняка замужем за сидящим рядом мужчиной: он положил руку ей на плечо, а у нее на пальце обручальное кольцо. Интересно, что меняет замужество? В любом случае если у них с Джонни роман, то долго он не продлится. Джонни приобнял Элизабет, и она прижалась к нему, потягивая кофе.
– Здорово, что ты вернулась, киска, – сказал он, поглаживая ее по шее. – Пойдем потом ко мне?
– Да, конечно, – согласилась Элизабет и решила, что ей почудились многозначительные взгляды между Джонни и смешливой малышкой.
Держа Элизабет в объятиях, Джонни счастливо вздохнул – и она осознала, что это единственный намек на ее внезапную печальную поездку в Престон, на другой конец страны: ни утешений, ни сожалений, ни соболезнований. Джонни не любил говорить о грустных вещах, поэтому никогда о них не думал. О чем и сказал ей много-много лет назад. Все просто, верно?
На следующее утро у нее снова началась небольшая головная боль, но она ничего не сказала Генри, который ей позвонил, так как побоялась, что он может отменить планы на вечер или предложит выпить аспирин или горячее молоко. Такая скукота по сравнению с изобретательным Джонни! Генри зашел на пять минут и поговорил с отцом: достаточно, чтобы проявить вежливость, но не навязываться. Пока Элизабет надевала пальто, она слышала их разговор.
– Мистер Уайт, боюсь, я не знаю, как принято выражать соболезнования по поводу смерти бывшей жены, но мне искренне жаль, что мама Элизабет умерла.
Похоже, отец хорошо умел поддерживать подобные формальные беседы. Видимо, часто вел их в банке.
– Спасибо, Генри, – ответил он. – У мамы Элизабет была очень непростая и нервная жизнь. Будем надеяться, теперь она наконец обрела спокойствие.
– Да, конечно, – вежливо поддакнул Генри.
Элизабет дала им несколько секунд тишины, прежде чем появилась перед ними.
– Ну что же, мистер Уайт, мы поедем. Я не задержу ее слишком поздно, – сказал Генри.
Элизабет почувствовала, что у других девушек, должно быть, все именно так и происходило – десять лет назад. А она все пропустила и никогда не знала, что такое ухаживания, молодые люди, приходящие домой, свидания и необходимость вернуться в определенное время. По какой-то странной причине она снова почувствовала себя юной и счастливой.
Генри все приготовил для ужина: вылил в одну кастрюлю томатный суп из консервной банки, а в другую положил четыре очищенные картофелины; на сковородке лежали два каре ягненка и четыре половинки помидоров. На подносе стоял кувшинчик с мятным соусом, а также тарелочка с хлебом и сливочным маслом.
– Еда совсем простая, но я подумал: тебе будет приятно, что не надо самой готовить. – Генри выглядел наивным и почти испуганным, словно ей не понравятся его приготовления.
Элизабет расплылась в широкой улыбке:
– Как чудесно, когда кто-то о тебе заботится! Ты такой внимательный и отзывчивый.
Генри зарделся от удовольствия:
– Я всего лишь хотел, чтобы ты расслабилась после всех тех событий. Расскажи, что случилось. – Он налил ей вина и усадил перед газовым камином в гостиной, а сам сел на пол напротив нее. – Расскажи мне про все… ты уехала отсюда на поезде… – Он с интересом ждал ее ответа и желал знать, через что ей пришлось пройти.
На его лице отражалось искреннее сочувствие. Он и правда хотел услышать ее историю. И Элизабет потихоньку начала рассказывать. Когда она стала говорить, какой маленькой выглядела мама, словно высохшая кукла, и как рыдал Гарри, на глазах Генри выступили слезы… и тогда Элизабет тоже почувствовала слезы на глазах и долго-долго плакала на груди у Генри, сидя возле газового камина. Потом они оба громко высморкались, Элизабет ушла в ванную, чтобы умыться холодной водой, а Генри начал готовить ужин на кухне и тщательно следил, чтобы бараньи ребрышки не подгорели.
Генри собирался поехать на Рождество к замужней сестре Джин, которая жила в Ливерпуле. Он рано остался без родителей. Отец умер в ночь перед тем, как уйти в армию в 1940 году, когда Генри было четырнадцать. Мать всю войну прожила в ужасе и постоянных тревогах и внезапно умерла сразу после победы. Генри навсегда запомнил, что война унесла его родителей, и никогда не понимал, почему многие даже с некоторой теплотой вспоминают сплоченность тех дней. Сам он никакой ностальгии не испытывал: он тогда учился в школе, его мать чуть не сошла с ума, и, как ни посмотри, лучшим временем его жизни войну назвать никак нельзя.