– Генри, все сходится. Насер знает, чего хочет, а французские войска сидят на Кипре вовсе не для того, чтобы загорать на пляже, верно?
– Но до войны дело не дойдет. Я имею в виду, они не начнут… ну… или если они начнут, то мы не станем… Мы же не будем ввязываться?
– Нам нужен Суэцкий канал, вот и все. Британия не осталась в стороне в тысяча девятьсот тридцать девятом и не позволила некоторым разгуливать по Европе, так и сейчас в сторонке стоять не будет. Вот увидишь, все уже готовы…
– Я не думаю…
Генри выглядел таким расстроенным, что Элизабет решила наконец вмешаться:
– И я тоже так не думаю, хотя читаю газеты не менее внимательно, чем Саймон. Никто из нас не болтает по душам с премьер-министром, но ничего не случится. Люди не готовы к новой войне. Прошло всего десять лет, и никто не захочет начинать заново. Ну хватит, Саймон. Не стоит распускать слухи о войне только потому, что ты хочешь оставаться беззаботным холостяком, тогда как другой холостяк наконец поумнел и решил связать себя узами брака…
– Ты, наверное, с детства такая умная и с язычком как бритва? – поддразнил Саймон.
– Нет, – ответила Элизабет. – На самом деле в детстве я была серой мышкой.
– Да ладно, кому ты рассказываешь! – не поверил Саймон.
– Не могу представить, чтобы такая симпатичная блондинка могла быть серой мышкой, – поддакнул Генри.
– Это правда. Я была очень робкая и застенчивая, много-много лет. Пожалуй, я немного осмелела в Килгаррете. Но только после ухода мамы из дома я перестала… перестала сливаться с обоями.
– Похоже, в каком-то смысле мы все должны быть рады, что она ушла, – сказал Саймон.
Генри нахмурился, посчитав, что друг заходит слишком далеко, но Элизабет, кажется, не возражала.
– Да, звучит странно, но я действительно считаю, что уход мамы из дома многим пошел на пользу. Даже отцу. Если бы она осталась, то они не стали бы счастливее, а скорее наоборот. Я даже предположить не могла, что скажу такое вслух… Я так рыдала, когда мама ушла, думала, у меня глаза вместе со слезами вытекут… У меня все лицо болело от слез.
– Ох, Элизабет! Бедняжка моя! – Генри взял ее за руку. – Разве можно так обращаться с ребенком… бедная Элизабет…
Саймон тоже выглядел расстроенным.
Элизабет подивилась, что такого печального она сказала. Все чистая правда.
Этель Мюррей отправила священнику в Уотерфорд сто фунтов, чтобы он мог продолжать свое богоугодное дело. Она тепло его поблагодарила и сказала, что исцеление сына стало чудом. К ее огромному раздражению, священник вернул ей деньги и написал в письме:
Я знаю, что Вы хотели как лучше и проявили щедрость. Тем не менее я бы предпочел, чтобы Вы отдали эти деньги какому-нибудь благотворительному фонду в Вашем городе. Я не исцелил Вашего сына, да и сам не исцелился. Он всего лишь согласился перестать пить, если может. Пожалуйста, поймите, если он снова начнет пить, то не потому, что он такой плохой или ему на всех наплевать, а потому, что соблазн слишком велик и он не смог удержаться. Каждый день, просыпаясь утром, я боюсь, что могу напиться к вечеру.
Миссис Мюррей всерьез разобиделась и показала письмо Эшлинг.
– Лучше бы оставил деньги себе и поблагодарил вас. Слишком уж он честный! – заметила Эшлинг.
– Слишком уж он пессимистичный! Тони в полном порядке и теперь совершенно вылечился. Чудо, да и только! Эшлинг, должна тебе признаться, что в какой-то момент я думала, что он безнадежно увяз в алкоголе.
– Он и в самом деле увяз, – ответила Эшлинг, удивившись, что миссис Мюррей могла думать иначе.
– Ах нет, милочка, вовсе нет! Он уже больше шести месяцев не прикасается к выпивке. Разве это не доказательство, что он не страдает зависимостью? – торжествующе улыбнулась она.
Когда Тони перестал пить, маманя была очень довольна, но ничуть не удивлена.
– Детка, я ведь тебе говорила, что ты преувеличиваешь проблему. Теперь, когда у него есть красивый чистый дом и приличная жена, разве он не славный парень?
– Маманя, я не считаю, что красивый чистый дом имел хоть какое-то отношение к проблеме, но все равно большое тебе спасибо за то, что ты тогда помогла мне навести порядок.
– Я старалась для себя, а не для тебя. Думаешь, мне хотелось, чтобы Этель Мюррей рассказывала всему городу, что я вырастила недотепу?
– Тони вовсе не в восторге от поездки в Лондон. Он постоянно повторяет, что нет смысла идти на свадьбу, если нельзя выпить…
– Тогда почему бы тебе не поехать одной?
– Можно было бы и одной. Во многих отношениях я бы предпочла именно так и сделать, но, знаешь, тот священник сказал, что мне не следует выдергивать Тони из нормальной жизни. Нет смысла делать из него отшельника.
– Когда вы туда приедете, ему понравится, – с надеждой сказала маманя.
– Ему ничего не нравится. Он ничего не делает. Читатель из него никакой, он не будет спокойно сидеть в комнате и читать, как мы с тобой. Он даже газету не станет читать, как папаня. Просто сидит, уставившись перед собой.
– Ну ты-то с ним разговариваешь, я надеюсь? Не молча же вы сидите? – забеспокоилась Эйлин.
– Конечно, я разговариваю, хотя толку от моих разговоров никакого. Тони думает про Шея и остальных. Теперь в его жизни полная пустота.
– С Божьей помощью, когда у вас появятся дети, все изменится. Если бы ты знала, как ребенок меняет мужчину! Я помню, много лет назад, в тысяча девятьсот двадцать третьем, когда родился Шон, твой отец носился с ним как ненормальный, таскал его на руках и играл с ним. Когда появилась ты и остальные, он уже попривык, но все равно очень радовался. С Тони будет то же самое.
– Маманя, я пыталась поговорить с тобой об этом, но ты всегда меняешь тему. Не будет никаких детей.
– Ну что ты говоришь такое! Миссис Мориарти была замужем десять лет, прежде чем…
– Маманя! Я могу быть замужем сто десять лет – и все без толку.
– Говорю же тебе, никогда не знаешь… Можешь считать меня фанатично верующей, но Господь помнит про каждого из нас и знает, когда время пришло. Посмотри-ка, раз Тони бросил пить, то, возможно, Господь ждал, пока эта проблема разрешится…
– Маманя, я тебя умоляю, не надо мне рассказывать про то, чего ждет Господь! Я жду, когда у нас с Тони начнется нормальная половая жизнь. Которой у нас нет.
– Боже мой, да что такое нормальная половая жизнь? Нынче чего только не пишут в книгах и журналах! В результате люди только думают лишнее: нормальная у меня или ненормальная? Да что называть нормальным-то?
– Маманя, я полагаю, что половые сношения – это нормально, так ведь?
– Да, конечно, про то и речь!
– Не в моем случае.
– Возможно, сказалась пьянка, а потом отказ от нее…
– Маманя, никогда, ни единого разу с тех пор, как мы поженились.
– Эшлинг, не может быть! Да что ты такое говоришь?
– Еще как может. Именно так оно и есть.
– Но почему же… ни разу… что? – (Эшлинг промолчала.) – Даже не знаю, что сказать, – растерялась маманя.
– Никто не знает.
– Ты что, обсуждала это с кем-то?
– Нет. Тони на эту тему говорить не желает, а я не знаю, что делать. Однажды, давным-давно, я поделилась с Элизабет, но она не стала вдаваться в подробности, а только сказала, что, возможно, все как-то само собой наладится.
– Конечно наладится! – Эйлин ухватилась за соломинку. – Элизабет права, все будет хорошо. Ты же разумная девочка, не из тех, кто… ну… не из тех, кто поймет неправильно.
– Ты хочешь сказать, я не из тех, кто будет просто лежать и ждать? – озорно засмеялась Эшлинг.
– Да, именно так! – засмеялась в ответ Эйлин.
И тут на кухню зашел папаня:
– Как у вас тут весело! Над чем хохочете? Я бы тоже с удовольствием посмеялся, проведя целый день с твоим безмозглым братцем.
– Папаня, если бы ты знал, над чем мы смеемся, то тут же упал бы замертво, так что не скажу! – ответила Эшлинг. – Маманя, мне пора домой. Можно я возьму пирога к чаю?
– Нельзя! Сама испеки.
– Ну, маманя…
– Отрежь четвертинку. Эй, полегче, ничего себе четвертинка!
– Ты не представляешь, какой аппетит у человека, отказавшегося от спиртного.
– Эшлинг, иди уже домой.
– Да, маманя, я пошла.
В самолете Эшлинг сидела между ними. Каждая воздушная яма и малейшее отклонение от курса пробивали ее, словно током: с одной стороны дрожал Донал, с другой – трясся Тони.
– Ничего страшного, – заверила стюардесса. – Просто небольшая турбулентность. Капитан говорит, что все закончится через несколько минут.
– Угу, – ответил Тони, – боюсь, через несколько минут закончимся мы…
Стюардесса улыбнулась:
– Все будет хорошо! Могу я вам что-нибудь принести? Что-нибудь из напитков?
– Нет, спасибо, – отказалась Эшлинг.
– Да, пожалуйста, можно мне большую порцию «Пауэрса»? – попросил Тони.
– Тони, нет, не надо! – взмолилась Эшлинг, но стюардесса уже ушла.
– Только на время полета. Боже правый, ну что ты как цербер? Мне нужно успокоить нервы, пока мы не приземлимся.
– Тони, пожалуйста, я дам тебе что угодно, аспирин, у меня есть снотворное, можешь выпить его с чашкой чая, пожалуйста, не надо…
– О Эш, заткнись уже, бога ради!..
Стюардесса принесла на подносе бутылочку и стакан воды и улыбнулась всем троим:
– Только один напиток? Больше никто ничего не хочет?
– Заберите, пожалуйста! – попросила Эшлинг. – Моему мужу нездоровится, ему не следует пить.
Озадаченная девушка переводила взгляд с мужа на жену и обратно, не понимая, что же ей делать, и в итоге посмотрела на Донала в поисках выхода. Донал смутился. Он знал, что Тони не пил в последнее время, и слышал, что выпивал раньше. Однако, в самом деле, Эшлинг так неподобающе ведет себя на людях… Надо же, заявила, что Тони нельзя пить!
– Эшлинг! – прошипел Донал. – Хватит устраивать сцены. Бога ради, дай Тони выпить! Не умрет же он с одной бутылочки!