На губу понадобилось наложить всего один шов, что и сделал молодой хирург, которого Эшлинг впервые видела.
– Вы студент? – спросила она.
– Нет! – удивился он.
Впрочем, Эшлинг не собиралась его обижать, она просто думала, что никогда не узнает, как прошли танцы, куда Ниам отправилась с Тимом, и взаимны ли чувства Донала и Анны Барри, и получилось ли у Донала угостить всех напитками на пять фунтов, которые она ему одолжила.
Эшлинг была знакома с двумя медсестрами и поняла по их лицам, что они не поверили в ее историю с падением.
– Приходите на неделе, я снова осмотрю рану, – сказал юный доктор.
– Конечно, спасибо большое.
Эшлинг надела пальто и вернулась в машину. Оставила письмо мамане в лавке, а не дома, поскольку хотела, чтобы та прочитала его в тишине своего закутка, когда придет туда рано утром. Потом в последний раз оглянулась на Килгаррет и выехала на дорогу в Дублин.
Часть четвертая1956–1960
Глава 18
Это было самое счастливое Рождество в жизни Элизабет. Даже давным-давно в Килгаррете она чувствовала себя немного не на своем месте, ведь там не совсем ее Рождество, и она невольно сравнивала его с тем, которое знала раньше и к которому снова вернется. А теперь наступило ее собственное Рождество. У нее есть муж, отец и скоро будет ребенок. И свой дом у нее тоже есть. Она словно получила награду за все те рождественские дни, когда пыталась утешить отца и не переживать, что Джонни завел себе новое увлечение. Теперь переживать больше не о чем, как оно и должно быть.
Отец с удовольствием уехал на следующий день после праздника: он чувствовал себя неловко в качестве гостя. Элизабет застала его нервно расхаживающим в халате и с сумочкой для туалетных принадлежностей в руке.
– Что случилось? – спросила она, видя его растерянность.
– Я не знал, можно войти или нет, а вдруг кто-то вошел через другую дверь.
– Папа, я тебе сто раз повторила, что если мы заходим в одну дверь, то запираем и другую, чтобы избежать неожиданностей.
– Слишком сложный способ пользоваться ванной! – пробурчал он.
Генри просматривал газеты в столовой. Отец и Элизабет задержались за завтраком на кухне.
– Когда мама меня носила, она часто чувствовала себя плохо? – спросила Элизабет.
– Что? А… Даже не знаю…
– Как ты можешь не знать? Разве она не говорила тебе, что чувствует себя усталой или еще что-нибудь?
– Извини, не припомню таких мелочей. Я бы никогда не смог написать книг. Забываю все интересные детали…
Папа так пошутил или хотя бы попытался.
Элизабет стало очень грустно, что он расценивал рождение единственного ребенка как какую-то мелочь, но, возможно, она к нему слишком сурова. Не исключено, что ему просто больно вспоминать все, связанное с мамой. Лучше не задавать вопросов.
– Представляешь, бедняга Генри взял домой работу на рождественские каникулы… По-моему, он слишком уж помешан на работе. Не думаю, чтобы остальные так делали.
– Я считаю его вполне здравомыслящим, – ответил отец, и Элизабет поразилась, что у него есть свое мнение, поскольку ожидала получить в ответ односложное хмыканье. – Он весьма разумный молодой человек. Самое важное для мужчины – это достичь высот в своей профессии. Когда мужчина чувствует себя уверенно в работе, то все остальное становится на свои места.
Элизабет задумчиво посмотрела на него:
– Папа, разве в жизни самое важное работа? Самое важное – это получать от жизни удовольствие и давать его другим, а не преуспеть в карьере.
– Я не сказал «преуспеть», я сказал «достичь высот», встать у руля. – Отец вдруг оживился. – В твоей области, в искусстве, все совсем по-другому, нет такого давления, как в юриспруденции или в банковском деле.
Ну да, разумеется, мужчины живут в большом, полном неприятностей мире, пока глупые женщины балуются искусством. Элизабет не особо хотелось спорить, но хорошо, что отец в кои-то веки ожил и даже почти загорелся.
– Ты жалеешь, что в возрасте Генри не брал работу на дом? – почти в шутку спросила она и поразилась выражению его лица.
– Я пытался… Я старался продвинуться выше или хотя бы держаться наравне с коллегами. Когда мы только поженились, я хотел пойти на вечерние курсы. Хотел покупать журналы по финансам и изучать их. Я мог бы даже сдать экзамены в Институте банковского дела, было бы желание. Но Вайолет никогда не поддерживала мои устремления. Она считала… как там она говорила… она называла их скучными и жалкими, вот.
– Не может быть, папа! Мама наверняка искренне радовалась бы твоим успехам.
– Да какие там успехи? Она знала, что мне приходится из кожи вон лезть только для того, чтобы не отстать. Иногда она называла меня жалким банкиришкой. А однажды спросила, не считают ли меня в банке дурачком, которому требуется помощь там, где и ребенок справился бы. Твоя мама бывала довольно жестока…
– Разве ты не мог продолжать учебу?
– Нет, потому что это слишком раздражало твою маму и она начинала презирать меня… Не стоило ее злить…
Нотки поражения в его голосе взбесили Элизабет. Так в кино говорят слабаки, трусы, обвиняющие других в собственных ошибках. Она сочувственно хмыкнула.
– Понимаешь, Элизабет, тебе все слишком легко дается. Тут ты сильно похожа на Вайолет. Она была очень сообразительна и склонна проявлять нетерпимость к тем, кто не столь понятлив. В мире далеко не все способны схватывать на лету, помни об этом…
Неужели отец ее предупреждает? Неужели ему настолько небезразлично ее благополучие, что он дает ей советы? Элизабет ничуть не обиделась, а, наоборот, обрадовалась. Пусть он наговорил глупостей, приятно уже то, что он вообще что-то сказал. Она не хотела разрушать возникшую атмосферу, но отец сам сменил тему:
– Мы с Генри собирались прогуляться в парке, зайти в паб, выпить по кружечке и закусить сэндвичем. А потом я поеду домой в Кларенс-Гарденс.
– Папа, мы будем только рады, если ты останешься с нами.
– Я бы хотел все приготовить к завтрашнему дню, – ответил он.
Что именно он собирался приготовить? Он работает в банке тридцать четыре года. К чему тут нужно готовиться?
Генри вернулся из паба порозовевшим от морозца, быстрой ходьбы и непривычной кружечки в полдень.
– Твой отец сел на автобус, – сообщил он. – Попросил меня попрощаться с тобой от его имени и еще раз поблагодарить за все. Думаю, ему очень понравилось.
– Мне тоже так кажется, – ответила Элизабет. – А на следующий год с нами будет малыш шести с половиной месяцев. С ума сойти!
Генри сел у камина, чтобы согреть руки:
– Мне придется много работать, чтобы нас всех обеспечить, но я буду только рад.
– Дорогой, я не собираюсь бросать работу, по крайней мере не всю, разве что школу. Я продолжу работать у Стефана и в колледже.
– Милая, как знать, что случится? – Генри выглядел обеспокоенным. – А вдруг мы не найдем никого, кто будет присматривать за малышом, и тогда тебе придется сидеть дома.
– Нет. Мне нет необходимости сидеть дома. Мы ведь уже обсуждали это.
– В любом случае наши доходы упадут, а ты уже зарабатываешь больше меня.
– Генри, я не зарабатываю больше тебя.
– Сама посчитай: зарплата в колледже, зарплата в школе, жалованье у Стефана плюс курсы рисования. Разумеется, ты получаешь больше, чем платят мне.
– Не думаю… В любом случае это не мои деньги и не твои, а наши. Разве нет?
– Да, но я переживаю. Я не так беспечен, как ты. Я не верю в счастливые случайности, я скорее из тех, кто упорно пашет.
Она взъерошила ему волосы, посмеялась над ним, скорчила ему рожицу и в конце концов заставила и его смеяться над самим собой. Однако в его словах мелькнула тень предупреждения, зловещее эхо того, что пару часов назад говорил отец.
Странно, что она раньше не замечала, насколько Генри и отец сходны в своих мыслях и взглядах.
– Я пока не собираюсь оповещать весь мир, только некоторых друзей, – сказала Элизабет, когда Стефан и Анна расцеловали ее, вгляделись в цвет лица и подтвердили, что беременные женщины и правда хорошеют.
Джонни пришел в разгар объятий и поцелуев, так что ему тоже пришлось рассказать.
– Ого, разве не здорово? Новое поколение для Ворски, а? Проследи, чтобы он вырос с острым деловым чутьем. Нашей компании именно такого человека и не хватает. У нас уже есть элегантность, вкус и блестящие идеи, но никто из нас не умеет делать деньги по-настоящему. Когда Мейсон-младший пойдет в школу, убеди его стать финансистом. Поняла?
Они засмеялись.
– А если Мейсон-младший окажется девочкой?
– Тогда подождем мальчика! – пошутил Джонни.
Позже он заговорил с ней более серьезно:
– Я очень рад за тебя, лапушка. Ты ведь этого хотела, верно? Ты всегда хотела иметь дом, семью, детей…
– Я счастлива. Правда, не знаю, всегда ли я этого хотела, но сейчас однозначно хочу!
– Надо же, маленький человечек… Мне бы тоже хотелось иметь своего.
– Ребенка? – Элизабет смотрела на него в изумлении, а горло перехватило, как в старые времена.
– Да, я часто думал, что хотел бы ребенка, но без заморочек в виде брачных уз. Трудновато, правда, а некоторые считают, что и вовсе не возможно.
– Запрятал бы ребенка с матерью куда подальше, в тихое место, а временами приезжал научить его чему-нибудь и взять на прогулку.
– Да, примерно так. Не могу найти никого, кто согласился бы на подобную авантюру.
– Ну, не знаю, поищи усерднее. Попробуй предложить такой вариант, а вдруг сработает… – Она подумала, что он мог бы давно получить желаемое, и теперь ребенку исполнилось бы уже восемь лет…
Элизабет позвонила Гарри, и новости привели его в восторг. Он сказал, что сделает колыбельку. Когда-то он неплохо умел работать с деревом. А может, Элизабет уже заказала шикарную кроватку? Поддавшись сиюминутному порыву, Элизабет пригласила его приехать погостить на выходные и предложила выслать деньги на проезд, так как хочет посоветоваться с ним насчет обустройства детской комнаты.