– О господи! – ахнула Элизабет. – Эшлинг…
Они стояли на площадке огромной изогнутой лестницы из мрамора, оставив резную дверцу маленького лифта открытой, и даже не слышали звоночка вызова снизу. Стояли, обхватив друг друга руками и бросив чемоданы на пол. Эшлинг прижалась к Элизабет здоровой щекой, и они обе повторяли:
– Все хорошо… Все хорошо…
Они заваривали чай чайник за чайником, и Эшлинг не столько перечисляла злодеяния Тони, сколько сумбурно рассказывала о жизни в Килгаррете. Планов нет, стратегии нет, представления о будущем нет. Сожалений тоже нет, как и разных «вот если бы только». Тони оказался человеком, которому в принципе не стоило жениться ни на ком. Эшлинг ничего не скрывала, но и не делала из случившегося трагедию. Похоже, она рассматривала импотенцию Тони всего лишь как еще одну причину непригодности для брака.
– Ему следовало бы стать священником, как брат. Я серьезно.
– С его-то склонностью к выпивке… Не думаю, что он смог бы.
– Я не хочу сказать ничего дурного про духовенство, но, похоже, смог бы, – возразила Эшлинг. – Взять хотя бы того преподобного отца в Уотерфорде, который помог Тони. Он ведь тоже выпивал по две бутылки в день, а посмотри на него теперь! Священнослужители заботятся друг о друге, и если кто-то пристрастился к выпивке, то другие ему помогут, возьмут на себя часть его обязанностей, не будут искушать его соблазнами. У них нет семей, которые могут распасться, пьяные священники не… Кого по-настоящему жаль, так это женатых пьяниц.
Элизабет рассказала про звонок Эйлин.
– Я не стану с ней встречаться! Она снова разложит все по полочкам и начнет меня убеждать. Нет, не хочу.
– Но ты хотя бы позвонишь ей? – Элизабет содрогнулась, увидев, как Эшлинг сморщилась от боли в губе при попытке улыбнуться.
– Позвоню, конечно. Не могу же я оставить маманю сидеть в пустой конторе и ждать. Да только ничего хорошего из моего звонка не выйдет.
Генри вернулся домой в шесть вечера.
– Она тут? – прошептал он в прихожей.
– Да, уснула. Я сказала, что разбужу ее в десять часов, чтобы позвонить матери.
– Она сильно пострадала? – встревожился Генри.
– Только лицо. Выглядит жутко, но она говорит, что у нее всего лишь синяк и разбитая губа распухла. Какой кошмар…
– Ее лицо?
– Да, лицо тоже кошмар, но я про ситуацию в целом. Похоже, все думают, что она должна терпеть и жить с ним. Они там с ума посходили. Его надо за решетку посадить, для его же собственного блага.
– Тогда почему родственники не отправят его в лечебницу?
– А они не видят в этом ничего страшного. Не знаю, что именно там произошло, но ей пришлось пойти на отчаянные меры и сбежать.
– Он что, может приехать за ней и избить ее еще сильнее?
– Нет, если Эшлинг попытается переехать обратно к родителям, то будет огромный переполох, по крайней мере так она говорит.
– Может, все успокоятся через какое-то время, и тогда она вернется?
– Она никогда не вернется к Тони, я знаю наверняка. Вопрос в том, сможет ли она вернуться в Килгаррет и не жить с ним. Я думаю, да. Все-таки они там не настолько застряли в Средневековье, как считает Эшлинг, но она ужасно расстроена… Я предложила ей пожить у нас столько, сколько она захочет, ты не против?
– Разумеется, ты так великодушна с друзьями.
– Эшлинг всегда очень хорошо относилась ко мне, заботилась обо мне.
– Ты имеешь в виду, когда ты жила у них в семье во время войны?
– Да, но не только.
Элизабет сначала сама поговорила с Эйлин:
– Травма не особо серьезная. Выглядит пугающе, но на самом деле ничего страшного, и скоро заживет.
– Спасибо тебе огромное, детка. А с тем, чтобы позвонить мне, проблем не возникло? – настороженно поинтересовалась Эйлин.
– Нет, никаких проблем. Я сейчас передам ей трубку. Эшлинг пьет чай, чтобы проснуться. Она проспала четыре с половиной часа. Хотя встретиться с ней, может быть, сложно… Секундочку, я позову ее.
Элизабет и Генри ушли на кухню и закрыли дверь, когда Эшлинг подошла к телефону. Генри сказал ей, чтобы она не переживала о стоимости и разговаривала столько, сколько понадобится. Он чувствовал себя неловко при виде ее изувеченного лица и отводил глаза, из-за чего Эшлинг склоняла голову еще ниже.
– Это пройдет, Генри. Сегодня и завтра будет хуже всего, но к Новому году все заживет.
Эшлинг стояла в мягко освещенной прихожей и разговаривала с матерью. Никто из них не знал, где сейчас Тони.
– Я попросила тебя позвонить не для того, чтобы отругать тебя, – сказала маманя.
– Знаю.
– И я слышала, что, хотя вид ужасный, все пройдет и шрама не останется.
– Да, так мне сказали. Я объяснила, что упала и ударилась о стул.
– Понятно. Мне бы очень хотелось поговорить с тобой.
– Маманя, я же тебе позвонила. – (В трубке послышались сдавленные звуки.) – Маманя, ты плачешь? Маманя?
– Нет, конечно нет. Я просто высморкалась.
– Ну тогда ладно.
– Ты сможешь вернуться?
– Чтобы жить у вас и работать в лавке?
– Нет, ты знаешь, что я имею в виду.
– Тогда не вернусь.
– Ты можешь пожить у нас немного.
– Или навсегда, или совсем никак.
– Ты ведь знаешь, ничего не бывает навсегда. Разве Ниам будет всегда? Или Донал? Или Имон? Что навсегда?
– Я хочу остаться дольше, чем ты бы согласилась.
– Я бы с удовольствием согласилась оставить тебя навсегда, и папаня тоже, но…
– Но – что?
– Но так будет неразумно. Ты должна попробовать другой способ.
– Я уже пробовала.
– Недостаточно.
– А сколько им будет «достаточно»? Я чуть без глаза не осталась!
– Нет никаких «их», Эшлинг… Я думаю только о тебе.
– Маманя, «они» есть, должны быть, иначе почему мы на тарабарском языке разговариваем?
– Ты знаешь почему, и это совсем другое.
– Маманя, просто оставьте меня в покое. Я буду тебе звонить, буду тебе писать. Я буду отправлять письма на адрес магазина, вложив их в коричневый конверт, чтобы они выглядели как квитанции.
– Детка, давай не будем строить такие планы, словно проблема затянется на долгое время.
– Маманя, но ведь так и есть. Проблема будет тянуться бесконечно долго в том, что касается… касается прошлой ситуации.
– Если бы ты согласилась поговорить со мной, если бы вы оба согласились поговорить со мной… Я виню себя. Не знала, насколько далеко все зашло.
– Нет, маманя, нет! Я не буду сидеть и ждать, пока сработает кратковременное чудо из Уотерфорда, а надо мной по-прежнему висит опасность… упасть на другой стул. Ни за что!
– Я приеду к тебе в любое место.
– Знаю, но не надо.
– Тогда чем я могу тебе помочь?
– Здесь мне гораздо лучше и спокойнее. Завтра вечером я буду в состоянии поговорить с тобой. Или послезавтра. Нужно написать некоторым людям. Например, мне придется связаться с Джимми Фаррелли.
– С кем?
– С Джимми, по поводу договоренностей, финансов и прочего. Не переживай, мне много не надо. Я возьму гораздо меньше, чем мне полагается, но своего добьюсь. Муж Элизабет – юрист. Он мне поможет.
– Нет, не надо! Слишком рано решаться на такое, ведь обратно не вернешь.
– Я тебе давно говорю: чем раньше я это сделаю, тем лучше. И я напишу его матери. Она славная женщина. Ты ведь знаешь, со временем я совершенно изменила свое мнение о ней.
– Да, знаю.
– Вот тут ты могла бы мне помочь. Просто будь с ней поласковее. Ее очень легко отвлечь, так сказать. Ты могла бы увести ее внимание в сторону от главного вопроса.
– Да.
– А затем делай то, что будет лучше для вас. Что вызовет минимум проблем.
– Хорошо.
– Вот и все.
– А ты ничего не забыла? – ледяным тоном спросила Эйлин.
– Да вроде нет.
– Как насчет другой части сделки, обещания и согласия? – (Эшлинг промолчала.) – Ты меня слышишь?
– Да. Я пытаюсь забыть ту часть. Надеюсь, у меня получится, хотя будет непросто. Возможно, когда мое лицо заживет, я начну пытаться всерьез.
– Но…
– Лучшее, что я могу сделать, – это забыть обо всем. Если я буду помнить, то придется с этим что-то делать.
– А там у тебя все будет хорошо?
– Да. Элизабет такая чудесная, просто нет слов! И Генри тоже. Они мне искренне рады и выделили отличную комнату. Я в ней спала как младенец. Все прекрасно. Я и правда чувствую себя гораздо лучше.
– Я рада за тебя, детка. Рада, что ты с Элизабет. Когда ты с ней, я могу быть спокойна за тебя.
– Да, но я не задержусь надолго. Найду себе собственное местечко.
– Нет, пока не надо.
– Ну, не на этой неделе. Я позвоню тебе завтра, маманя. Или послезавтра вечером?
– Послезавтра. Я сама тебе позвоню. Не хочу, чтобы Элизабет потратила кучу денег на телефон.
– А что ты скажешь папане? Почему ты сидишь в лавке так поздно?
– Я ему правду скажу: хочу поработать с финансами, когда тихо и спокойно, и именно так и сделаю.
– Маманя, я хотела бы, чтобы все было совсем не так…
– Спокойной ночи, Эшлинг. Господь тебя благослови! Ложись спать…
Прежде чем Эшлинг поговорила с маманей во второй раз, в гости заглянул Саймон и пришел в ужас, увидев лицо Эшлинг. Она объяснила, что упала и ударилась о стул. Саймон также огорчился, услышав никак не связанную с падением новость, что ей пришлось уйти от мужа.
– Это тот самый жизнерадостный тип, который пел на свадьбе, верно?
– Тот самый, – подтвердила Эшлинг.
Джонни тоже зашел в гости и принес Элизабет огромную подставку для комнатных цветов.
– Тебя магнат избил? – сочувственно спросил он у Эшлинг.
– Да, но мы всем говорим, что я ударилась о стул.
– Ну еще бы, именно так мы всем и скажем! – согласился Джонни. – Но я бы с удовольствием врезал ему в его тупую толстую морду. Я уже на свадьбе понял, что с ним проблем не оберешься.
– С ним и правда проблем не оберешься…
Элизабет была готова всячески поддержать подругу.