Родительские установки
Три мамы
– Это так больно, – шепотом сказала Вера, вытерев тыльной стороной ладони горячие слезы.
Подруги молчали, ожидая продолжения. Вера принялась крутить за ножку бокал, стоящий на столе:
– Это так больно – стоять на этой дурацкой линейке и видеть, что твои родители словно белые вороны. Они думали, что я ничего не пойму. Не увижу слезы мамы на кухне и не сопоставлю с поздними возвращениями папы. Я ведь про эту женщину давно знала. Гораздо раньше, чем мама, я нашла эти документы. Я не могла смотреть, как мама безответно любит папу. Я по-детски думала, что сейчас мама увидит, узнает, разведется и станет счастливой. Но нет – мама день за днем была чернее тучи.
Вера отстраненно посмотрела в окно, вспоминая то время.
– Я смотрела на маму и понимала, что никогда в жизни не буду вот так. Вот так ждать. Вот так терять молодость. Вот так любить того, кто не достоин. Получалось не всегда, но я смогла.
Вера попыталась изобразить ликование, но, увидев слезы на глазах подруг, поняла, что наконец-то можно не притворяться.
– Этот Витя… Черт… Откуда он только взялся? И зачем? Я, как старшеклассница, помчалась в эти отношения и стала… Как моя мама. Спала плохо. Платья даже перестала себе покупать, – Вера грустно улыбнулась, зная, что подруги поймут: если она отказалась от платьев, значит, дела плохи. – Он с женой остался. И хорошо… Потому что я бы превратилась в такую же, как его жена. Как моя мама. Это так ужасно. Так ужасно видеть, как женщины теряют себя, растворяются в тех, кто этого не достоин.
Марина крепко взяла Веру за руку и поцеловала в висок. Вера положила голову подруге на грудь и спокойно выдохнула.
– А у тебя с Пашей как, милая?
Вера вдруг встрепенулась и вспомнила, что Марина тоже едва зализала свежую рану на сердце.
– С Пашей? Я ошиблась, девочки. Думала, что смогу построить отношения с ним, но все эти его манипуляции, склоки, любовь к драме… Это очень выматывает. Я постоянно чувствовала себя уставшей. Не знаю… – Марина осторожно покачала головой, надеясь, что ее хотя бы не обсмеют. – Он будто высасывал из меня все жизненные силы. Вот с мамой тяжело, она сразу на личности переходит, осуждает, но там все понятно. А тут… Он то обнимал, то отталкивал. Я ехала домой с работы и не понимала, что меня ждет дома. Ужасное ощущение, – Марина растерянно заморгала.
– О-о-о, так твой Павел – махровый козел! – Катя откинулась на спинку стула. – Мой первый муж, помните? Тоже вечно устраивал театр какой-то. То ему борщ недостаточно красный, то я недостаточно стройная, то Земля недостаточно круглая.
Катя покрутила бокал и засмотрелась на винную воронку внутри. Она научилась шутить про то, что причинило ей невероятную боль и оставило огромные кратеры в сердце. Защитная реакция с детства. Девочки знали об этом и не мешали: если Кате так проще, то пусть.
– Катюнь…
Вера осторожно попыталась вернуть Катю в реальность. Катя вздрогнула, отвела взгляд от своего бокала и посмотрела на подругу.
– Как дочка? – едва улыбнувшись, спросила Вера.
– Ой, она хорошо. Растет. – По Катиным губам скользнула мягкая улыбка. – Я очень стараюсь. Я стараюсь быть другой. Стараюсь видеть и слышать больше. Хочу держать баланс. Не хочу однажды услышать от нее, что я совсем ее не знаю, что я – не мама. От такого мое сердце разлетится на миллион осколков, – Катя встревоженно посмотрела на подруг.
– Ты другая, Кать. Ты хорошая мама. И подруга отличная. Я знаю, что ты ждешь этого от мамы, но скажу я, – Марина посмотрела Кате в глаза. – Катя, ты правда замечательный человек. Ты наше сокровище.
Вера быстро закивала, чтобы подруга ни на секунду не засомневалась в сказанном.
– Знаю, родные, – Катя отодвинула бокал и протянула подругам руки через стол. Они взялись за руки и улыбнулись друг другу.
В голове Кати пронеслась мысль, что зачастую именно неродные люди дают нам то, чего мы ждем от родных. От своей мамы ласки, принятия и любви Катя так и не дождалась…
Мама Кати
– Мам, ты что, плачешь?
Катя вошла на кухню, где работала при свете лампы ее мама. Она роняла крупные слезы, которые растекались на документах чернильными озерцами.
– Нет, я не плачу, просто что-то попало в глаз. Что ты хотела? Я работаю, иди уже в комнату.
Женщина устало потерла глаза, раздраженно дернула плечом и даже не стала поворачиваться к дочери.
Желала ли Катина мама ее? Ждала ли две полоски на тесте и была ли рада, когда они появились? Скорее, нет. Это был краткосрочный роман с человеком, попытка забыть другого, бегство от деспотичных родителей и попытка самоутверждения. Мол, вот, смотрите все, меня любят, я взрослая и самостоятельная.
Катина мама – яркий пример человека, который должен был вовремя выпорхнуть из родительского гнезда, а не стать заложником, должником и собственной тенью. Родители сильно давили, манипулировали, контролировали. Папа все не выпускал Катину маму во взрослую жизнь – предпочел, чтобы полученная им квартира пустовала, но только чтобы дочь не ушла туда жить и не дышала свободно.
Был ли союз Катиных родителей неземной любовью? Однозначно, нет. Три месяца весьма странных отношений – встречи украдкой у друзей, никаких прогулок, подарков и ухаживаний; и вот Катина мама с ужасом обнаружила странные изменения в организме – вроде чувствительности к запахам – и поспешила к врачу.
На обследовании врач сказал: «Вот сердечко бьется, слушайте да решайте, что делать. Времени у вас всего неделя, вы слишком поздно обратились». Куда пропала бдительность и почему задержка в 2,5 месяца не напугала почти 30-летнюю женщину?
Катин отец не кружил ее маму в объятиях, узнав о новости. Не строил планов и не собирался узнать размер безымянного пальца. Это была не сказка, а суровая реальность: если двое занимаются любовью, в результате может появиться новый человек, который изменит их жизнь. Жизнь как минимум одного человека, который принял судьбоносное решение рожать, хотя абсолютно не был к этому готов.
Катина мама не смогла. Она всегда была боязливой, пугливой, наивной, доверчивой. Несмотря на травмирующее детство и юность, она верила в слова и не смотрела на поступки. Ей казалось, что настоящий мужчина сейчас возьмет все в свои руки, и она будет под надежным крылом, которое не дал зависимый от алкоголя и порушивший все ее отец. И вот снова отвержение, снова отказ…
Катин отец предпочел отойти в сторону и сделать вид, что он не при делах. В итоге Катина мама носила, рожала и не спала ночи одна – не только без поддержки и надежного плеча, но и под осуждение коллег, соседей и родителей. Последние, к слову, поддержали дочь лишь в самом начале. Ее отец сказал твердое: «Справимся», но это не мешало ему каждый раз макать свою дочь, как котенка, в эту неудачу. Ей казалось, что она поступила верно: родила прелестную девочку и автоматически сделалась сильной, выше всех на голову. Но…
Она работала за двоих. Пыталась везде успеть, и, соответственно, это получалось плохо. Она не помнит, как Катя пошла и как освоила горшок, ее не было рядом с дочерью, когда та сломала руку и когда впервые столкнулась с чувством влюбленности в одноклассника. Катя не слишком-то и помнит маму в своем детстве, но все понимает – надо было на что-то жить, – и потому обид на маму не держит. Не по возрасту, конечно, такие понимания, но что поделать, если все четверо – Катя, мама, бабушка и дедушка – жили в однокомнатной квартире, без права переживать все шероховатости жизни в укромном уголке.
Единственное, что хорошо запомнила Катя на всю жизнь, так это вечные слезы мамы. Дочь физически чувствовала себя виноватой в этом. Рассматривая фото мамы до беременности, она видела озорную, красивую женщину, в глазах которой плясали огоньки. И эта женщина была вовсе не похожа на ту, что сейчас сидит на кухне и плачет, роняя крупные слезы на документы, веером разложенные на кухонном столе.
Еще Катя хорошо запомнила вечную нужду. Не такую, чтобы нечего есть и нечего носить, но просить новый наряд или первую помаду Катя не решалась. Она видела, как мама ходит из года в год в одних и тех же вещах. Она видела, как тяжело далось маме изменение в Катином здоровье (за год девочка вдруг поправилась на два размера, и купленное прошлой зимой пальто предательски не сошлось на животе), и она каждый раз слышала от бабушки, которая настаивала на аборте, очередные доказательства своего мнения: если бы ее не было, Катина мама была бы счастлива.
Детство Кати
Катя любила ходить в гости. Рассматривала комнаты подружек, увешанные плакатами стены, отдельные шкафы с одеждой и столы с разбросанными карандашами – и удивлялась, что у других может быть не так, как у нее. В Катиной квартире вешать плакаты было некуда, а разбросать все на столе – невозможно. Это был общий стол, и если ты оставишь на нем карандаши, то мама или бабушка будут ужинать, небрежно сдвинув их подальше, и потом можешь не досчитаться пары штук.
До шкафа тем более было сложно добраться: бабушка стояла на охране всего бардака, который загородил путь к шкафу навсегда. И потому все Катины вещи лежали рядом с ее кроватью, представляя собой пирамиду. Да и было их немного – так, не пирамида, а пирамидка. Часто именно из-за этого контраста Катя не любила возвращаться домой. Побывав в гостях у подружек и увидев, как можно жить иначе, она чувствовала боль, возвращаясь в свою реальность.
А еще в то время многие дети росли без отцов, но у всего Катиного окружения отцы были. У кого родной, у кого отчим. Но все они, как назло, принимали активное участие в жизни своих детей. Одни – построже, другие – чуть мягче, но они не были номинальными родителями, просиживающими диваны. Они вечером приходили с работы, когда Катя сидела у подружек, звали с порога дочерей, чтоб поздороваться, радовались Кате и подмигивали ей. Она смущалась и в такие моменты еще острее ощущала, что у нее все иначе: ни плакатов на стене, ни хотя бы собственной полки в шкафу, ни отца, который после работы протянет шоколадку или просто потреплет по голове, приветствуя дочь.