— Да.
— Сколько вам тогда было лет?
— Не знаю. Десять, или около того.
— О! Вам было около девяти лет. Самый возраст для кекса. (Бурный хохот в зале.) И мистер Дункан Фарл говорит, что вы ему выбили зуб.
— Выбил.
— А он на вас порвал одежду.
— Было дело.
— Он говорит, что запомнил этот факт, потому что у вас на шее обнаружились две родинки.
— Да.
— Есть у вас две эти родинки?
— Да. (Невероятное волненье в зале).
Пеннингтон помолчал.
— И где они расположены?
— У меня на шее, под воротничком.
— Будьте добры, положите на это место руку.
Прайам приложил руку к шее. Волнение в зале было чрезвычайное.
Пеннингтон снова помолчал. Но, убежденный в том, что Прайам самозванец, он продолжал с издевкой:
— Быть может, если моя просьба вам не представится слишком наглой, вы снимете воротничок и покажете свои родинки суду?
— Нет, — отчеканил Прайам. И в первый раз прямо взглянул мистеру Пеннингтону в лицо.
— Быть может, вы предпочли бы снять воротничок в комнате Его Чести, если Его Честь не возражает?
— Я нигде не стану снимать воротничок.
— Однако же… — начал судья.
— Я нигде не стану снимать воротничок, Ваша Честь, — выговорил Прайам громко. Снова на него нахлынули возмущенье и обида. Его прямо-таки взбесили эти эксперты, объявившие его картины ловкой, но ничего не стоящей подделкой его же работ! Если собственные картины, якобы написанные после его смерти, не могут доказать, что он — это он; если слово его отметается с издевкой этими хищными зверями в париках — почему какие-то там родинки должны доказывать, что он — это он. Он решил не сдаваться.
— У свидетеля, господа присяжные заседатели, — с торжеством провозгласил мистер Пеннингтон, — имеются две родинки на шее, как раз в том самом месте, на которое указывает мистер Дункан Фарл, но он не желает нам их приоткрыть!
Двенадцать юридических умов благородно задались вопросом, могут ли закон и правосудие Англии принудить свободного человека снять воротничок, если тот отказывается снимать воротничок. Судопроизводство однако продолжалось. Шестьсот, не то семьсот фунтов в день следовало отработать, и оставалось еще множество свидетелей. Следующей вызвали Элис.
Глава XII
Выступление Элис
Вызвали Элис, она поднялась на трибуну, добродушно кивнула старичку-приставу, поцеловала книгу так, будто это пухленький племянник, — и общее настроение вдруг переменилось, вдруг всем захотелось улыбаться. Она заметно припарадилась, надела все выходное, и тем не менее, глядя на нее, вы никогда бы не сказали, что перед вами жена сверхзнаменитого художника. В ответ на соответственный вопрос, она сообщила, что до того, как вышла за Прайама Фарла, была вдовой подрядчика в строительной конторе, его весь Патни знал, и Уэндсуорт. Вот именно — вдова подрядчика в строительной конторе, которого весь Патни знал, и Уэндсуорт. То-то и оно, и сразу видно!
— Как вы встретились со своим нынешним мужем, миссис Лик? — спросил Крепитюд.
— Миссис Фарл, я извиняюсь, — весело поправила она.
— Ну хорошо. Миссис Фарл.
— По-моему, — раздумчиво сказала Элис, — это даже чудно, ей-богу, что вы меня миссис Лик называете, когда вам деньги платят за то, чтоб вы доказывали, что я миссис Фарл, мистер… ой, фамилию забыла.
Это уязвило мистера Крепитюда. Уязвило его и то, что свидетельница, давая показания, ведет себя так, будто у себя на кухне разговаривает с посыльным из мясной лавки. Мистер Крепитюд к такому поведению допрашиваемых не привык. Вдобавок, хоть Элис была его свидетелем, свидетелем защиты, он злился на нее уж потому, что злился на ее супруга. Мистер Крепитюд покраснел. Судейские сзади увидели, что шея у него вся побагровела над невыразимо белым воротничком.
— Не будете ли вы любезны мне ответить… — выговорил он.
— Я встретилась со своим мужем перед Сент-Джордж-Холлом, как было условлено, — сказала Элис.
— Но еще прежде. Как вы познакомились?
— Через брачное агентство.
— А-а! — заметил Крепитюд и решил этой тропой далее не следовать. Он начал понимать, что многого от Элис не добьется. Впрочем, она и сама оказалась в чрезвычайно трудном положении, ибо Прайам строго-настрого ей запретил вступать в переговоры с поверенными и секретарями поверенных, а потому Крепитюд не знал, какие западни ему сулит этот допрос. Он из нее вытянул подтверждение тому, что муж ее действительно Прайам Фарл, но никаких доводов она не приводила, и даже, кажется, не отдавала себе отчета в том, как ему необходимы эти доводы.
— Есть ли у вашего супруга родинки? — ни с того ни с сего спросил Крепитюд.
— Есть ли..? — Элис вся подалась вперед.
Водри, к. а. так и подскочил.
— Прошу отметить, ваша честь, что мой высокоталантливый собрат задает наводящие вопросы, — объявил Водри, к. а.
— Мистер Крепитюд, — проговорил судья, — вы не могли бы поставить свой вопрос иначе?
— Имеются ли у вашего супруга родимые пятна… э-э… на теле? — снова приступился Крепитюд.
— А-а! «Родинки», вы сказали? Можете не беспокоиться. Есть у него родинки, рядышком, вот тут на шее, — и в наступившей тишине она точно показала место. Потом, заметив общее молчание, она прибавила: — Вот все, что я знаю.
Крепитюд, решив окончить допрос на этой выигрышной ноте, сел на свое место. И Элис пришлось отчитываться перед Водри, к. а.
— Вы познакомились со своим мужем через брачное агентство? — спросил он.
— Да.
— И кто же из вас первым прибегнул к услугам этого агентства?
— Я прибегла.
— И с какой же целью?
— Мужа, конечно, я найти хотела. А для чего ж еще люди в брачное агентство ходят?
— Вы здесь не для того, чтоб задавать вопросы, — отрезал Водри.
— Ну да, я-то думала, вы знаете, для чего люди ходят в брачное агентство. Что ж, век живи, век учись, — она весело вздохнула.
— И вы полагаете, что брачное агентство — самый лучший способ…
— А это смотря что вы имеете под «самый лучший», — сказала Элис.
— Ну, женственный.
— Да, — сказала Элис. — Полагаю. А если вы будете мне тут доказывать, что я не женственная, так я вам тоже скажу, что не мужественный вы.
— Итак, вы заявляете, что впервые встретились со своим мужем перед Сент-Джордж-Холлом?
— Да.
— И прежде никогда его не видели?
— Да.
— И как же вы его узнали?
— По фото.
— О, так он вам фотографию свою прислал?
— Да.
— С письмом?
— Да.
— И как было подписано письмо?
— Генри Лик.
— И это было до смерти того человека, который похоронен в Вестминстерском аббастстве?
— На пару дней пораньше. (Волненье в зале)
— Итак, ваш муж себя называл Генри Ликом еще до той смерти?
— Да нет, не называл он себя. Письмо-то написал тот человек, тогда-то ведь он пока еще не умер. А муж нашел мой ответ и фото мое у того в бумажнике, потом уже. И шел случайно мимо Сент-Джордж-Холла, как раз когда я вроде…
— Так-так. Шел случайно мимо Сент-Джордж-Холла, как раз, когда вы вроде… (Смешки в зале).
— Ну, я его увидела и с ним заговорила. Понимаете, я ж тогда подумала, это тот самый, который письмо мне написал.
— Что же заставило вас так подумать?
— У меня фото было.
— Значит, тот, кто вам написал письмо и потом умер, послал вам не свою фотографию. Он вам послал чужую фотографию — а именно фотографию вашего супруга?
— Ну да. Чего ж тут непонятного? Я думала, вы поняли уже.
— И вы всерьез рассчитываете на то, что присяжные поверят вашему рассказу?
Элис с улыбкой повернулась к присяжным.
— Да нет, не то чтобы. Я и сама-то долго поверить не могла. Но это правда.
— Итак, сначала вы не верили, что ваш супруг — действительно Прайам Фарл?
— Ну да. Понимаете, ведь он же мне ничего такого и не говорил. Только вроде как намекал.
— А вы не верили?
— Не верила.
— Вы считали, что он лжет?
— Нет, просто — думаю, мало ли, что человек в голову себе забрал. Знаете, мой муж ведь не такой, как другие джентльмены.
— Готов себе представить, — сказал Водри. — И когда же вы впервые поверили, что ваш супруг — настоящий Прайам Фарл?.
— Вечером это было, в тот день, когда мистер Оксфорд к нему приехал. Тогда он мне все и рассказал.
— Ara! В тот самый день, когда мистер Оксфорд ему заплатил пятьсот фунтов?
— Да.
— Как только мистер Оксфорд заплатил ему пятьсот фунтов, тотчас же вы и поверили, что ваш супруг подлинный Прайам Фарл. И вам это не кажется предельно любопытным?
— Так уж было, — только и сказала Элис.
— Вернемся однако к этим родинкам. Вы указали место на шее справа. А вы уверены, что родинки эти не с левой стороны?
— Постойте-ка, — она нахмурилась. — Когда он утром бреется, он теперь пораньше встает, я вижу его в зеркале, и в зеркале родинки эти слева. Ну да! Значит, на нем-то они с правой стороны. Да. Все сходится.
— И вы никогда не наблюдали их иначе, как в зеркале, любезнейшая? — вмешался вдруг судья.
Элис почему-то покраснела.
— По-вашему, это очень остроумно, — отрезала она и тряхнула головой.
В публике думали, что сейчас обрушится потолок. Но потолок не рухнул, благодаря премудрой глухоте судьи. В самом деле, не напади на его Честь внезапная глухота, трудно сказать, как бы сумел он совладать с возникшим положением.
— Можете ли вы как-нибудь нам объяснить, — осведомился Водри, — отчего ваш муж отказывается представить свою шею на обозрение суда?
— А я даже и не знала, что он отказывается.
— Но он отказывается.
— Ну, — сказала Элис, — если б вы меня не выгнали из зала, когда его допрашивали, может, я вам и подсказала бы. А так чего уж. И поделом вам.
И на этом кончилось выступление Элис.
Недовольство публики
Суд встал, в карманы знаменитых артистов хлынули еще семьсот фунтов стерлингов. По тону вечерних объявлений, по содержанию вечерних газет, по соображениям в набитых пригородных поездах очевидно было, что все разбирательство уперлось в вопрос о родинках. Есть у Прайама эти родинки — значит, он истинный Прайам. А нет — так значит, он самый обыкновенный жулик. Публика взяла дело в свои руки. Неподкупный здравый смысл публики нашел себе применение. В целом, надо признаться, неподкупный здравый смысл был настроен против Прайама. Большинство считало, что вся и