– Шесть-восемь миль от его дома, – объявила она. – Для простоты можем исходить из того, что живет он в центре Сан-Анджело. Предыдущие места преступлений этому соответствуют.
Лайонс уже отмечала на карте места поиска, а Фостер, снова схватив телефон, приказывал отправить туда всех кинологов с собаками, каких смогли найти.
Джулиет не могла дышать. Ощутила это, едва очнулась, и чувство не уходило. Тьма, кромешная тьма окутывала ее невесомым покрывалом, липла к телу, не отпускала. Перекрывала доступ воздуха.
Джулиет кричала, кричала, пока к горлу не подступила рвота, и лишь тогда усилием воли заставила себя остановиться. Во рту кляп; можно задохнуться и умереть.
Впрочем, наверное, смерть и так неизбежна.
Лежа на спине неподвижно, она могла вообразить, что находится в огромной темной комнате. Однако любое движение разрушало эту иллюзию. Стены тюрьмы смыкались вокруг нее со всех сторон. Деревянная крышка ящика – меньше чем в двух дюймах от носа. Попытавшись поднять ногу, она ударилась коленом о дерево.
В горле першило, между ног было жарко и влажно. Она обмочилась чуть раньше, когда давление в мочевом пузыре стало нестерпимым. Воспоминания о прошлом вечере были отрывочными и бессвязными. В ресторане с Тиффани и Луисом… в машине… а что потом?
Обрывки образов и ощущений вспыхивали и гасли в сознании, словно светлячки. Нож, приставленный к горлу. Чужая хватка на плече. Кислый запах чужого пота.
Она снова начала кричать. И зарыдала. А потом затихла, чувствуя, как смыкаются тьма и тишина.
И вдруг… какой-то звук. Что это? Ритмичное бам-бам-бам… Что-то очень знакомое!
Басы! Музыкальный ритм. Где-то рядом, не очень далеко, кто-то слушает громкую музыку!
И она закричала опять, напрягая все силы, чувствуя, что горло вот-вот разорвется от крика.
Музыка стихла.
Теперь ее все-таки вырвало. Рвота заполнила рот, пошла носом, перекрыла ноздри. Джулиет не могла дышать.
– Что за звук? – спросил вдруг Тейтум.
– Какой звук? – нахмурилась Зои.
Звуков вокруг было примерно миллион: Фостер и Лайонс, перекрикивая друг друга, говорили по телефонам, трещала и хрипела полицейская рация, настроенная на поисковую волну, видео включалось и выключалось еще четыре раза, и каждый раз напряжение в комнате росло так, что его можно было руками потрогать: никто не знал, вернется ли трансляция или это конец.
– Какой-то звук на видео. – Тейтум оглянулся вокруг. – Фостер! Лайонс! Ради бога, заткнитесь хоть на секунду!
Все замолчали, Фостер выключил радио. Остались лишь звуки, доносящиеся с экрана телефона. Тихий плач Джулиет. И что-то еще. Размеренное ритмичное «бам-бам-бам».
– Музыка! – сказал Тейтум.
– Кто-то поблизости слушает музыку? – недоверчиво переспросил Фостер. – Думаете, что, возможно, она не похоронена?
– Нет, нет, слушайте! Стихает, – сказала Зои.
В этот момент Джулиет начала отчаянно кричать сквозь кляп, и ее крик заглушил басы.
– Скорее всего, мимо проехала машина, в которой громко играла музыка, – сказала Зои. – Эта жертва зарыта не так глубоко, как предыдущие.
– Отлично, собакам будет проще, – заметила Лайонс.
– Что-то не так. – Тейтум склонился над экраном. – Взгляните на нее!
Джулиет отчаянно дергалась и металась в своих путах. В углу рта сквозь кляп проступила пена. Из ноздри вздулся пузырь жидкости. Зои перевела взгляд на металлическую коробочку, спрашивая себя, неужели все-таки ошиблась – но контейнер с «кислотой» оставался закрыт. А в следующий миг она поняла, что происходит.
– Ее только что вырвало! – воскликнул Фостер. – Она давится. Черт!
Чувство беспомощности было почти невыносимым. Все, что они могли сделать, – смотреть, как несчастная девушка, с широко раскрытыми глазами и судорожно сокращающимся горлом, дергается в тесной клетке. Она мотала головой, билась ею о деревянные стенки, поцарапав себе лоб. Зои затаила дыхание: ей казалось, она сама заперта в ящике и борется за жизнь.
Но вот из ноздри Джулиет вырвался еще один пузырь, и она затихла. Заморгала, судорожно раздувая ноздри. Все-таки продышалась!
Тейтум медленно выдохнул.
– Едва не… – проговорил он.
– Еще бы немного… – выдохнула Лайонс.
– Музыка, – снова заговорил Тейтум. – Надо найти машину, в которой играла музыка. Отследив ее маршрут, мы сможем понять, где Джулиет.
Фостер молча смотрел в пространство.
– Фостер, вы меня слушаете? Скажите патрульным, чтобы останавливали всех, у кого громко включена…
– К черту! – Фостер уже набирал номер на телефоне. – Есть идея получше. – Он приложил телефон к уху. – Вот что: скажи всем патрулям, чтобы включили музыку и проигрывали ее через громкоговоритель. Так громко, как только могут, поняла? Если проедут мимо места, где ее закопали, мы их услышим. Да, верно. И скажи, чтобы песни выбирали такие, где побольше басов. Как можно больше. Только скоординируй их друг с другом, чтобы разные песни ставили, не одну и ту же!
Он включил радио, где диспетчер уже передавала патрулям его инструкции, и широко улыбнулся остальным:
– Вот теперь, пожалуй, мы ее найдем!
Глава 65
В горле першило, во рту стоял тошнотворный вкус рвоты. Джулиет уже почти не двигалась – не было сил. И даже мысли о том, что воздух скоро закончится и она умрет, не вызывали прежнего ужаса.
В голове пульсировала боль. По виску что-то стекало – должно быть, кровь. Страшно болели плечи: несколько часов она пролежала с руками, связанными за спиной. Кисти совсем онемели. Первое время Джулиет пыталась шевелить пальцами, чтобы не прекращался приток крови, но теперь уже не думала об этом. Ей хотелось одного – чтобы все закончилось. Уже неважно как.
Сколько она здесь лежит? Целую вечность. Воспоминание о музыке над головой стало расплывчатым, нечетким, словно из сна. Наверное, вообще почудилось.
И вдруг, будто услышав ее мысли, наверху вновь послышалась музыка. На этот раз она звучала по-другому. Неприятная, визгливая, с каким-то треском.
Однако сил на крик не осталось.
Потом музыка стихла, и Джулиет погрузилась в забытье.
– Пока не идет трансляция, мы с каждой секундой теряем шансы, – мрачно заметил Фостер.
Экран оставался черным уже три с половиной минуты – пока что самый долгий перерыв в вещании. Если убийца решил прекратить ее совсем, Джулиет обречена. Даже если трансляция возобновится, велика вероятность, что за это время кто-то из патрульных проехал мимо могилы, но теперь они об этом не узнают. Фостер делал все возможное для координации поисков – каждый раз, когда прекращался прямой эфир, приказывал остановиться и патрульным: но в поисках Джулиет участвовали уже четырнадцать полицейских машин с орущей из динамиков музыкой, и слаженно действовать им становилось сложно.
Что еще хуже, диспетчерская разрывалась от телефонных звонков. Граждане Сан-Анджело, тихим воскресным утром разбуженные музыкой на полной громкости, вовсе этому не обрадовались и принялись дружно набирать 911. Вперемешку с ними звонили перепуганные люди, наткнувшиеся на видео с Джулиет. Пробиваться через все это и продолжать координировать поиски было все труднее. Лейтенант Дженсен, появившийся в участке часом раньше, вызвался решить эту проблему, но, по мнению Зои, только ухудшил ситуацию.
– Снова пошло! – воскликнула Бентли.
На экране появилось лицо Джулиет. Она лежала с закрытыми глазами; грудь вздымалась и опускалась.
– Там музыка! – сказал Фостер. – Слышите?
Музыка уже стихала, однако он был прав; на видео определенно звучал слабый, но размеренный и ритмичный звук басов.
– Что за песня? – спросил Тейтум.
Зои прислушалась, напрягая все силы, чтобы различить ритм и сопоставить с чем-то, ей известным.
– Это… какой-то рэп, кажется?
– Подождите, – сказал Фостер. – Сейчас запрошу у диспетчера список песен.
– «Swing My Door»! – воскликнула Лайонс.
Все уставились на нее.
– «Swing My Door», поет Гуччи[5]. – Она закатила глаза. – Не знаете? Вы все что, только что из анабиоза вышли?
Фостер схватил микрофон переносной рации.
– Диспетчер, это пять-тринадцать. У кого играет Гуччи?
Секундное молчание.
– Пять-тринадцать, диспетчер. Вызываю машину девять-ноль-два.
– Принято. Где находится?
Радио затрещало, а затем сквозь треск помех прорвался второй, мужской голос:
– Пять-тринадцать, это девять-ноль-два. Я на Саут-Барма-роуд, примерно через минуту буду на Арден-роуд.
– Принято, девять-ноль-два. Остановитесь. Скажите, у вас играет… э-э… «Swing My Door»?
– Пять-тринадцать, подтверждаю.
– Девять-ноль-два, это пять-тринадцать. Развернитесь и двигайтесь в обратном направлении. Я скажу вам, когда остановиться.
– Принято, пять-тринадцать, начинаю движение.
Фостер с облегчением выдохнул.
– Диспетчер, это пять-тринадцать.
– Слушаю.
– Направьте людей с радаром и кинологов в расположение девять-ноль-два.
– Пять-тринадцать, поняла.
Фостер приглушил громкость рации, из которой доносился голос диспетчера, отдающего новые распоряжения кинологам.
– Вот так. Где он сейчас?
– Дорога здесь. – Лайонс показала на карте. – И вот тут, рядом, участок почвы Тулия. Похоже, все сходится.
– Отлично! – сказал Фостер. – Теперь, как только услышим музыку…
– Эфир прервался, – объявила Зои.
Экран снова погас.
Убийца не сводил глаз с кнопки трансляции, стоящей в положении «выключено». Сердце отчаянно билось. Его поразила новая ужасная мысль.
В первый раз, услышав звуки музыки из проезжающей машины, он просто пожалел о том, что закопал жертву неглубоко. Это нарушило чистоту эксперимента. Ему не хотелось слышать никаких посторонних звуков – только крики, стоны и плач.