А затем – одно молниеносное движение, и верхний оладушек у нее в руках! Зои торопливо запихнула его в рот, при этом едва не подавившись.
– Ты бы себя сейчас видела! – фыркнула Андреа. – Точь-в-точь хомяк!
Зои улыбнулась с набитым ртом и, дожевывая оладушек на ходу, ушла в гостиную.
– Я включу музыку? – спросила она оттуда. Музыка ей теперь требовалась почти постоянно – чтобы заглушить тишину.
– Ладно, только не Бейонсе и не Тейлор – их я больше не вынесу!
– Кэти Перри пойдет?
– Пойдет… – Андреа тяжело вздохнула.
Зои включила «Teenage Dream» и подошла к окну в гостиной, которое Андреа снова закрыла. Распахнула окно и высунулась наружу, глядя на снующие туда-сюда автомобили.
Не нужно быть экспертом по травмам, чтобы понимать огромную разницу между бедой Андреа и ее собственной. Человек, пытавшийся ее убить, сейчас в федеральной тюрьме и ждет суда. А человек, пытавшийся убить Андреа, – на свободе. Копы оцепили здание, проверили все входы-выходы, перекрыли соседние улицы, обыскали весь город – и все же Роду Гловеру удалось уйти.
– Хотела бы я в пятницу вечером так же веселиться! – сказала Андреа у нее за спиной.
– Что? – недоуменно переспросила Зои.
– Как в песне.
– А-а… – Зои не вслушивалась в слова песни, да и мелодией мало интересовалась. Ей просто нужны были звуки. Постоянные звуки, успокаивающие, напоминающие, что она больше не одна и не взаперти.
– Завтрак подан, мадам. Может, выключим этот шум?
– М-м… еще пару песен, а? Сейчас как раз начнется «Firework»!
Андреа вздохнула и с недовольным видом пошла на кухню. Зои поплелась за ней, чувствуя себя виноватой.
Со временем полегчает. Хотелось бы надеяться.
На обеих тарелках высилось по горе оладий, плавающих в озере кленового сиропа. На третьей тарелке нарезанные фрукты – бананы, яблоки, клубника, черника. Такие завтраки созданы, чтобы фотографировать их и выкладывать в «Инстаграм», однако сестры Бентли полагали, что еду лучше есть, а не постить в Интернете.
Зои разрезала оладушек, окунула кусочек в кленовый сироп, наколола сверху на вилку банан и отправила в рот. Закрыла глаза, дыша через нос, всем телом впивая необычайную сладость. В соседней комнате Кэти распевала припев «Firework» – и Зои хотелось, чтобы этот блаженный миг длился вечно.
– Вчера я слышала, – сказала Андреа, – как ты говорила по телефону со своей начальницей. О том, что у вас в отделе кто-то сливает информацию.
– А, ничего особенно. Не беспокойся. Просто кто-то рассказал тому репортеру, что я…
– Это я рассказала.
Зои уставилась на сестру, словно громом пораженная.
– Ты знаешь, что он пишет о тебе книгу? Он позвонил мне. Сказал, что очень хочет посмотреть вблизи, как ты работаешь, что он сумеет прославить твое имя. И все эти идиоты у тебя в отделе, что смотрят на тебя свысока, потому что ты не агент, сразу…
– Андреа! Ты хоть понимаешь, что могло выйти? – Жаль, что Гарри Барри здесь нет: с каким удовольствием она воткнула бы ему вилку в глаз! – Я занимаюсь своим делом не для того, чтобы прославиться. Плевать мне и на эту дурацкую книгу, и на то, кто как на меня смотрит!
– И напрасно. Это очень важно – как ты выглядишь в глазах людей.
– Никогда. Так. Больше. Не делай! Ясно? Не смей разговаривать обо мне с журналистами у меня за спиной! Особенно сейчас, когда мы живем вместе…
– Ну, об этом можешь больше не беспокоиться.
– Вот и хорошо. – Зои все еще злилась – на Гарри. Ей ли не знать, что этот сладкоречивый сукин сын умеет быть чертовски убедительным? Ничего удивительного, что ему удалось запудрить мозги Андреа.
Примерно минуту они ели в молчании, а потом Андреа сказала:
– Я собираюсь съездить к маме.
Во второй раз за сегодняшнее утро Зои едва не подавилась.
– Что?!
– В последние дни она мне покоя не дает. Тревожится за нас обеих. И хочет хоть одну из нас увидеть лицом к лицу.
– Поговори с ней по видеочату.
– Не смешно, Зои.
– Ну ладно, поезжай. Мне-то что? Это тебя она за три секунды с ума сведет… И когда улетаешь?
– Завтра. Уже купила билет.
– А когда вернешься? Могу забрать тебя из аэропорта, если только прилетишь не среди ночи.
– Я… не знаю.
Зои вдруг почувствовала, что что-то не так. Андреа не ела, сидела, опустив глаза в тарелку, и вид у нее был виноватый.
– Дело не в маме?
– Ну почему, в маме тоже…
– Ты не хочешь больше здесь жить.
– Сама пока не знаю. – Андреа подняла голову; в глазах у нее стояли слезы. – Но мне нужно уехать. Хотя бы на время. Подальше от этого города, от воспоминаний, от…
– От меня?
Андреа потянулась за стаканом. На вопрос она не ответила.
– Я не хочу, чтобы ты уезжала, – сказала Зои. Ей вдруг показалось, что она тонет.
– Зои, послушай, может быть, это только на несколько дней, чтобы развеяться! Ничего особенного…
– Развеяться?! С мамой?!
– С собой!.. Дело не только в Гловере. Просто мне нужно изменить свою жизнь. Я приехала сюда, плохо понимая, как буду жить и чем заниматься, – и мне здесь не очень-то весело.
Зои положила вилку и закусила губу.
– Я люблю тебя, Зои! – сказала Андреа. – Но сейчас мне нужно побыть одной. Без тебя. Хорошо?
– Хорошо.
– Не сердишься?
– Что ты, Рей-Рей! Как я могу на тебя сердиться! – Она сунула в рот еще кусочек оладьи и начала жевать, не чувствуя вкуса. – Ешь лучше, остынут.
Глава 91
Подходя к палате интенсивной терапии, Тейтум чувствовал, как сердце его сжимается от беспокойства. Вчера, когда он навещал Марвина, старик был под успокоительными: смазанная речь и бледная, почти прозрачная кожа. Подробностей Тейтум не уловил, но слышал, что в рану попала инфекция, и, пожалуй, в первый раз за долгое время задумался о том, что его дед и вправду уже очень стар.
Он собирался с духом, готовясь к еще одному невеселому посещению, как вдруг из палаты донесся взрыв женского смеха. Следом раздался игривый визг, и из палаты вышла средних лет медсестра, качая головой, с широкой улыбкой на лице.
Увидев Тейтума, она остановилась.
– Вы сын Марвина Грея, правильно? – спросила она. – Ну просто вылитый он!
– На самом деле внук, – ответил Тейтум, не слишком польщенный таким замечанием.
Она покатилась со смеху.
– Ах вот оно что!.. Так я и подумала.
Грей вздохнул.
– Ему лучше?
– Я бы сказала, намного лучше! Ваш папаша еще нас всех переживет! Думаю, завтра его выпишут.
– Э-э… уверены, что не нужно оставить его в больнице на день-другой, на всякий случай?
– Знаете, молодой человек, – ответила медсестра, – мы вряд ли смогли бы его здесь удержать! – Она подмигнула ему и удалилась.
Тейтум вошел в палату. Марвин хмуро разглядывал какой-то листок бумаги. Нос у него был еще красный и распухший, но, пожалуй, выглядел он получше, чем вчера.
– Что это у тебя? – спросил Тейтум, присаживаясь на стул у постели.
– Скажи-ка мне, внучек, это семерка или единица? – поинтересовался Марвин, показывая ему листок.
– По-моему, семерка… это что, телефон медсестры?
– Не твое дело. – Марвин положил листок на тумбочку и взялся за телефон. – Кстати, будут спрашивать – всем говори, что ты мой сын. Понял? Это очень важно!
– Хорошо, буду иметь в виду. Говорят, тебя завтра выписывают?
– Давно пора, Тейтум, давно пора! Что за удовольствие торчать в этой дыре? Пить нельзя, курить нельзя…
– Ты же семь лет назад бросил.
– Да, представь, и не хотелось! Не вспоминал даже, пока мне не сказали, что здесь курить не положено. Теперь только и думаю: как я жил-то без сигарет? – Марвин постучал по экрану телефона. – Вот, читаю статью об этом твоем парне.
– Каком парне?
– О Прескотте. – И дед показал Тейтуму открытый сайт – разумеется, «Чикаго дейли газетт»!
Грей закатил глаза. Гарри Барри, как видно, собирался выдоить эту историю досуха.
– Не верь всему, что пишут в газетах.
– Парень-то оказался хитрой сволочью! Неужто вправду был патологоанатомом в полиции? И ты с ним вместе работал?
– Ну да. С виду ни за что не догадался бы.
– А все потому, Тейтум, что ты никогда внимательно на людей не смотришь. Вот окажись там я – сразу его раскусил бы! Я ведь тебе всегда говорил: смотреть надо в глаза. Как бы человек ни врал, а глаза о нем правду скажут!
Тейтум встретился с ним взглядом.
– И какую же правду говорят мои глаза?
– Что тебе не терпится от меня свалить! – ухмыльнулся Марвин.
Грей невольно улыбнулся в ответ. Интересно, подумал он, почему сегодня дед так мирно настроен – уж не переборщил ли с обезболивающими?
– Андреа передает тебе привет.
Марвин сразу посерьезнел, на лице его отразилось беспокойство.
– Как она там?
– Учитывая обстоятельства, очень неплохо.
– Напугал он ее сильно, бедную девочку! – проворчал Марвин. – Тейтум, когда уже вы посадите этого ублюдка за решетку? Ты там что-то совсем мышей не ловишь!
– У меня, дедуля, отпуск. Блаженное одиночество в пустой квартире. – Тейтум снова вздохнул, вспомнив, что наслаждаться одиночеством ему остался только один день.
– Да, как там Тимоти? – вдруг с тревогой спросил Марвин. – С тех пор как этот сукин сын пырнул меня ножом, я его и не кормил!
– У Тимоти все прекрасно. Плавает себе в аквариуме.
– Отлично! – с явным облегчением откликнулся Марвин. – А кот?
– И у Веснушки все хорошо, можешь не волноваться.
– Ну, не бывает же так, чтобы одни хорошие новости…
– Он по тебе скучает.
– Хватит надо мной издеваться! Лучше скажи, что с твоим внутренним расследованием? Тебя больше не обвиняют в том, что сделал мир чуть лучше?
– Похоже, нет. Дело закрыли. Новый свидетель оказался другом матери Уэллса, и все говорит за то, что его даже не было на месте происшествия.
– Кто такой Уэллс?
– Тот педофил, которого я пристрелил.