— Другана ты себе завел — аж волосы в заду шевелятся.
— Чего?
— Надеюсь, он хотя бы при тебе к школьницам не подкатывал?
У Гурни появилось нехорошее предчувствие.
— Джек, давай к делу. Что у тебя?
— Ишь, какой торопыга. Колись: вы с ним как — на короткой ноге?
— Хорош уже, выкладывай!
— Ты меня просил пробить пальчики мужика, с которым бухал.
— И что выяснилось?
— О-оо, чего только не выяснилось.
— Джек…
— Зовут его Сол Штек. Профессиональный псевдоним — Пол Старбак.
— И что у него за профессия?
— Сейчас он нигде не работает. Во всяком случае, нигде не числится. А пятнадцать лет тому назад был обещающим актером в Голливуде. В рекламе снимался, в паре фильмов… — Хардвик включил режим сказочника и после каждой фразы делал драматические паузы. — И вдруг хоп — столкнулся с проблемкой!
— Джек, не тяни кота за хвост!
— Его, понимаешь, обвинили в изнасиловании несовершеннолетней. Пресса тут же возбудилась, и отовсюду полезли другие, ранее молчавшие жертвы. И наш дорогой Сол-Пол оказался подозреваемым в куче дел об изнасиловании и домогательстве. Специализация у него была такая: опоить четырнадцатилетнюю дуреху, а потом сделать кучу откровенных фоток. Ему светило пожизненное, туда таким и дорога. Но увы. Богатенькие родители купили заключение экспертизы, и гада отправили в психушку, а пять лет спустя тихонечко выпустили на свободу. С тех пор он пропал со всех радаров, текущее местонахождение никому не известно. Кроме, возможно, тебя. Откуда-то у тебя этот бокальчик взялся?
Глава 49Мальчики
Гурни стоял у французских дверей, уставившись на прощальный сиреневый выдох фантастического заката, который он по большей части пропустил, пытаясь прийти в себя после новости о Йикинстиле.
Информации отчаянно не хватало. Каким должен быть следующий шаг? Надо взять блокнот и написать список вопросов в порядке приоритетности. Первейший — кому принадлежит тот кирпичный дом в Манхэттене?
Не вполне очевидно, как это выяснить.
Чтобы освободиться от враждебной хватки, желательно хотя бы понять, кто тебя держит. Но если не иметь хотя бы приблизительного представления об угрозе, можно только сильнее запутаться. Каждый неотвеченный вопрос грозил обернуться снежным комом других неотвеченных вопросов.
— Привет!
Мадлен. Словно будильник, который вытягивает из сна в реальность утренней спальни, ее голос вернул его к настоящему. Он повернулся к прихожей.
— Это ты? — спросил он растерянно, тут же спохватившись, что вопрос звучит глупо, потому что кто же еще? Но ответа не последовало, и он спросил снова, на этот раз громче.
Вместо ответа она появилась на кухне и неопределенно нахмурилась.
— Ты только что пришла? — спросил он.
— Нет, я весь вечер топталась в прихожей. Ты в себе?
— Я просто не слышал, как ты вошла.
— А я раз — и вошла! — весело сказала она.
— Точно, — улыбнулся он. — Раз и вошла.
— Так что с тобой?
— Ничего.
Она приподняла бровь.
— Да все нормально. Разве что проголодался.
Она посмотрела на миску, стоявшую у плиты.
— Морские гребешки уже разморозились. Давай ты их пожаришь, а я поставлю воду для риса?
— Давай, — охотно согласился Гурни, надеясь, что эта простая задача хотя бы немного отвлечет его от воронки вопросов про Сола-Пола.
Он пожарил гребешки в оливковом масле с чесноком, лимонным соком и каперсами. Мадлен сварила рис басмати и приготовила салат из апельсинов, авокадо и красного лука. Гурни нелегко давалось сосредоточиться на настоящем моменте. «Опоить четырнадцатилетнюю дуреху, а потом сделать кучу откровенных фоток…»
Посреди ужина он обнаружил, что Мадлен вовсю рассказывает ему о прогулке по дороге между их и соседним участком, но он не помнит ни слова из этого рассказа. Он вымученно улыбнулся и попытался вникнуть хотя бы в концовку.
— …такой насыщенный зеленый цвет, невзирая на тень. А под пологом из папоротников — такие крохотные фиолетовые цветочки, буквально точечки… — ее голубые глаза засветились, и Гурни даже показалось, что за столом стало светлее. — Представляешь? Микроскопические. Как снежинки.
Фиолетовые микроскопические снежинки. Контраст между ее умилением и его тревогой был настолько невыносим, что он чуть не застонал. Изумрудный полог из папоротников и ядовитые шипы его кошмаров. Ее роман с жизнью и его… его что?
Встреча с дьяволом?
Гурни, возьми себя в руки. В самом деле, ну чего ты так боишься?
Но этот вопрос сделал кошмар еще чернее, а воронку еще глубже.
Ты боишься сам себя, Гурни. Узнать, что ты способен на жуткие вещи, которых не помнишь.
Остаток ужина его чувства были парализованы. Он усердно ел, стараясь скрыть, что еда его не интересует, и усердно делал вид, что ему небезразличны детали ее приключения на природе. Но чем больше она рассказывала про черные сердцевинки рудбекий, про дивный осенний аромат, нежную дымку диких астр, тем безнадежнее ему казалась пропасть между ними, и тем отчетливее проступала тревога. В какой-то момент он осознал, что Мадлен замолчала и смотрит на него с беспокойством. Он заволновался, что мог пропустить какой-то вопрос, а она ждала ответа, и не понимал, как признаться, что отвлекся или как объяснить, почему.
— Ты говорил с Кайлом? — внезапно спросила Мадлен. Или не внезапно, или она это уже спрашивала? Или это ее попытка разгадать причину его озабоченности?
— С Кайлом?..
— С твоим сыном.
Гурни не то чтобы не расслышал вопроса, а просто эхом повторил его, скорее чтобы заземлиться, напомнить себе, что он действительно здесь, за столом. Как это объяснить?
— Я ему звонил… попал на автоответчик. Он перезванивал, и тоже… и так несколько раз.
— Ты, главное, не сдавайся. Надо звонить, пока не дозвонишься.
Он кивнул, не чувствуя в себе сил спорить, не зная что сказать.
Мадлен улыбнулась.
— Мне кажется, ему бы пошло на пользу. Вам обоим пошло бы на пользу.
Он снова кивнул.
— В конце концов, ты его отец.
— Да, я знаю.
— Ну, вот и ладно, — произнесла она тоном, который вроде бы означал, что разговор окончен, и принялась собирать тарелки со стола.
Он наблюдал, как она идет к раковине, потом возвращается за оставшейся посудой и снова ее уносит. Потом она вернулась с бумажным полотенцем, чтобы вытереть стол, и Гурни сказал:
— Он все время думает о деньгах.
Мадлен приподняла поднос с салфетками, чтобы протереть под ними.
— Ну и что?
— Хочет стать адвокатом.
— Это плохо?
— Его волнуют только деньги. И какой на них можно будет купить дом, какую машину.
— Может, он хочет, чтобы его, наконец, заметили.
— В каком смысле?
— А в каком смысле мальчикам хочется, чтобы папа обратил на них внимание?
— Кайл давно не мальчик.
— Неужели? — улыбнулась Мадлен. — Он именно мальчик, а ты его не замечаешь, так что теперь он изо всех сил старается, чтобы его заметил хотя бы весь остальной мир.
— Почему я его не замечаю? Это какие-то психоаналитические спекуляции.
— Возможно. Как знать… — Мадлен давно отточила искусство избегать конфликта и не допускать, чтобы спор ее травмировал. Не первый раз он чувствовал, что делает выпад в пустоту.
Она мыла посуду, а он так и сидел за столом. Его веки потяжелели. Известно, что побочный эффект тревоги — изнеможение. Гурни погрузился в полудрему.
Глава 50Обезьяна с гранатой
— Шел бы ты спать, — произнес голос Мадлен.
Он с трудом разлепил глаза. Она успела погасить весь свет, кроме одной лампочки, и собиралась выйти из кухни, зажав под мышкой книгу. Его голова опрокинулась вперед, и от этого невыносимо ныла ключица. Он выпрямился и обнаружил, что шея тоже болит. Вместо того, чтобы принести облегчение, дрема только усугубила тревогу. Заснуть по-настоящему точно не удастся. Нужно отвлечься от навязчивых ужасов с участием Сола Штека, которые рисовало воображение.
Можно было перезвонить Клайну. Вдруг он сообщит что-то новое про Скардов? Он уже говорил про них с Хардвиком, но ведь прокурор мог знать какие-нибудь подробности. Правда, офис прокурора по воскресеньям не работает.
Но у него еще с дела Меллери сохранился номер мобильного Клайна. Воспользоваться им столько времени спустя было бы злоупотреблением, тем более что ничего срочного не случилось. Но этикет сейчас волновал его меньше, чем сохранность собственного рассудка.
Гурни пошел в кабинет, отыскал номер и позвонил. Он был готов пообщаться с автоответчиком, поскольку полагал, что Клайн, будучи контрол-фриком, наверняка предпочитает разговоры по собственному графику. Тем удивительнее оказалось, что прокурор все-таки ответил.
— Гурни, ты?
— Простите, что звоню в такое время.
— Я ждал, что ты перезвонишь вчера вечером. Это же твоя была идея — насчет «Карналы».
— Простите, я тут немного забегался. Вы спрашивали, знакома ли мне фамилия Скард.
— Да, расследование по «Карнале» вывело нас на эту семейку. Они вам знакомы?
— И да и нет.
— Не понял.
— Шеридан, фамилия показалась мне знакомой, но я не знаю, откуда. Хардвик мне рассказал, что у Скардов дурная репутация, и что они живут на Сардинии, но это не помогло мне вспомнить, почему имя кажется знакомым. Но оно определенно где-то мне попадалось, и не так давно.
— А больше Хардвик ничего не рассказал?
— Что никого из Скардов не привлекли к ответственности. И что «Карнала» занимается чем угодно, но не модной одеждой.
— Значит, мне нечего добавить. Зачем ты звонишь?
— Хочу быть официально задействован в расследовании.
— Это в каком смысле?
— Быть в курсе дела, ходить на встречи.
— Зачем бы?
— Меня всерьез занимает это дело. И до сей поры моя интуиция меня не обманывала.
— Это еще предстоит выяснить.
— Шеридан, я просто думаю, что мы друг другу можем быть полезны. Чем больше я знаю и чем скорее узнаю новости, тем больше от меня пользы.