— Прекрасная мысль, — сказал Турандот, заходя за стойку, пока оставшаяся четверка удобно располагалась по другую ее сторону.
— А Зеленуда?
Турандот пошел на поиски птицы и нашел ее, все еще стенающей, в клетке. Он вынул ее и принялся ласково гладить, называя Зеленуду «зеленой цыпочкой». Придя в себя, попугай ответил:
— Болтай, болтай, вот все, на что ты годен.
— Это уж точно, — отметил Габриель. — А как там кофе?
Успокоенный Турандот опять заключил попугая в клетку и подошел к кофеваркам. Он попытался включить их, но поскольку не был знаком с конструкцией, тут же ошпарил себе руку.
— Айяйяйяй, — сказал он с непосредственностью.
— Какой же ты неловкий, — отметил Подшаффэ.
— Бедный котик, — сказала вдова Авот'я.
— Черт, — сказал Турандот.
— Мне кофе со сливками, — сказал Габриель, — и сливок побольше.
— Мне тоже, — сказала Зази. — С пенкой.
— Аааааааа! — ответил Турандот. Струя раскаленного пара ударила ему в лицо.
— Наверное, стоит обратиться к кому-нибудь из этого заведения, — спокойно предложил Габриель.
— Точно, — сказал Подшаффэ, — сейчас схожу.
И он подошел к куче тел и выбрал наименее попорченного. Привел.
— А ты молодец! — сказала Зази Габриелю. — Наверное, такие гормосессуалисты, как ты, на улице не валяются.
— А вам какой кофе, мадемуазель? — спросил приведенный в чувство официант.
— С пенкой, — сказала Зази.
— Почему ты продолжаешь называть меня гормосессуалистом? — спокойно спросил Габриель. — После того как ты видела меня в «Старом ломбарде», ты должна была понять что к чему.
— Не знаю, гормосессуалист ты или нет, но это было действительно здорово, — сказала Зази.
— Так уж получилось, — сказал Габриель. — Просто мне их (жест) манеры пришлись не по душе.
— О, мсье! — сказал официант. — Мы уже сами пожалели об этом.
— Ведь они оскорбили меня, — пояснил Габриель.
— Вот тут вы не правы, — сказал официант.
— Еще как прав, — ответил Габриель.
— Не переживай, — сказал ему Подшаффэ. — Никто от оскорблений не застрахован.
— Глубокая мысль, — сказал Турандот.
— Ну а теперь, какие у тебя планы? — спросил Подшаффэ у Габриеля.
— Кофе выпью.
— А потом?
— Зайду домой, а потом провожу малышку на вокзал.
— А ты на улицу выглядывал?
— Нет.
— Пойди посмотри.
Габриель пошел.
— Да, тут уж, конечно...
И в самом деле две бронетанковые дивизии ночных сторожей и эскадрон юрских спаги, как выяснилось, заняли позиции вокруг площади Пигаль.
XVIII
— Наверное, надо позвонить Марселине, — сказал Габриель.
Остальные продолжали молча пить кофе со сливками.
— Дело дрянь, — тихо сказал официант.
— А вас не спрашивают, — отозвалась вдова Авот'я.
— Сейчас я тебя положу туда, откуда взяли, — сказал Подшаффэ.
— Ладно, ладно, — отозвался официант. — Что уж и пошутить нельзя?
Габриель вернулся.
— Странно, — сказал он. — Никто трубку не берет.
Он хотел выпить свой кофе.
— Черт, остыло, — добавил он и брезгливо поставил чашку на стойку.
Подшаффэ выглянул на улицу.
— Подходят, — сообщил он.
Отойдя от стойки, все столпились вокруг него, кроме официанта, — он спрятался под кассой.
— По-моему, они чем-то недовольны, — заметил Габриель.
— Потрясающе, — прошептала Зази.
— Надеюсь, с Зеленудой будет все в порядке, — сказал Турандот. — Он ведь ни в чем не виноват.
— А я, — поинтересовалась вдова Авот'я. — Я-то в чем виновата?
— Вот и отправляйтесь к своему Хватьзазаду, — пожав плечами, сказал Подшаффэ.
— Да ведь это же он и есть! — воскликнула она. Перешагивая через груду поверженных, образовавшую перед «Никтолопами» нечто вроде баррикады, вдова Авот'я выказывала горячее желание присоединиться к нападавшим, которые медленно и организованно продвигались ей навстречу. Увесистая пригоршня пулеметных пуль пресекла эту попытку. Поддерживая вываливающиеся кишки руками, вдова Авот'я рухнула наземь.
— Глупо все-таки, — прошептала она, — с моими-то деньгами еще бы жить да жить. И испустила дух.
Зази упала в обморок.
— Могли бы быть поосторожней, — разгневанно сказал Габриель. — Ведь здесь дети.
— Сейчас ты сможешь высказать им свои замечания лично, — сказал Подшаффэ, — они уже здесь.
Вооруженные до зубов личности находились теперь просто-напросто по ту сторону застекленного фасада, который являл собой весьма сомнительное прикрытие, тем более что большая часть стекол была разбита во время предыдущей драки. Вооруженные до зубов личности выстроились в ряд посередине тротуара. Человек с зонтом на руке вышел вперед и, перешагнув через труп вдовы Авот'и, вошел в пивную.
— Надо же! — сказали хором Габриель, Турандот, Подшаффэ и Зеленуда.
Зази все еще была без сознания.
— Да, — сказал человек с (новым) зонтиком. — Это я, Гарун аль Рашид. Я тот, кого вы знали и порой не узнавали. Я — властелин этого мира и прилегающих к нему территорий. Иногда я путешествую по своим владениям под разными личинами, облачаясь в одежды неуверенности и заблуждения, которые, кстати говоря, для меня весьма характерны. Неумный, ограниченный полицейский, ночной грабитель, робкий преследователь вдов и сироток, все эти мимолетные образы позволяют мне пренебречь ничтожно малой опасностью выставить себя на посмешище, показаться пустым болтуном или чрезмерно сентиментальным влюбленным (благородный жест в сторону вдовы Авот'и). В вашем сознании я был только что причислен к без вести пропавшим, но вот я снова среди вас, теперь уже в облике победителя — это можно сказать без ложной скромности. Полюбуйтесь! (Еще один не менее благородный жест, на сей раз охватывающий всю ситуацию в целом.)
— Болтай, болтай, — сказал Зеленуда, — вот все...
— А его бы надо в суп пустить, — сказал Хватьзазад (Извините: Гарун аль Рашид).
— Никогда! — воскликнул Турандот, прижимая клетку к груди. — Уж лучше смерть!
Произнося эти слова, он начал медленно уходить под землю, как, впрочем, Габриель, Зази и Подшаффэ. Грузовой лифт спустил всех их в подвалы «Никтолопов». Находящийся в тени лифтер тихо и настойчиво рекомендовал им следовать за ним, и по-быстрому. Он держал в руках электрический фонарь, который служил сигналом сбора и в то же время демонстрировал достоинства питающих его батареек. Пока на первом этаже вооруженные до зубов личности под влиянием эмоций пускали автоматные очереди себе под ноги, маленькая группа, следуя означенным рекомендациям и фонарю, продвигалась с большой скоростью мимо полок, забитых бутылками мюскадного сиропа и Гренаде. Габриель нес на руках все еще не пришедшую в себя Зази, Турандот — вялого Зеленуду. Что до Подшаффэ, то он не нес ничего.
Они спустились по лестнице, потом прошли через небольшую дверцу и оказались в канализационном стоке. Открыв другую дверцу, они очутились в метро, в проходе, облицованном керамической плиткой, где было пока еще темно и безлюдно.
— А теперь, — тихо сказал лампоносец, — если мы не хотим, чтобы нас застукали, надо разойтись в разные стороны. Тебе, — обратился он к Турандоту, — туго придется с этой птахой.
— Я перекрашу его в черный цвет, — мрачно ответил Турандот.
— Все это как-то не здорово, — сказал Габриель.
— Ох, уж этот Габриель! — сказал Подшаффэ. — Всегда найдет, как утешить.
— Я провожу малышку, — сказал лампоносец. — Тебя, Габриель, за версту видать. К тому же я захватил ее чемодан. Может, что-нибудь и забыл — спешил очень.
— Расскажи, как это было.
— Сейчас не время.
Зажегся свет.
— Ну вот, — тихо сказал лампоносец. — Метро пошло. Ты, Подшаффэ, поезжай к площади Звезды, а ты, Турандот, к Бастилии.
— В общем, каждый за себя? — спросил Турандот.
— Не знаю, как ты без гуталина справишься, — сказал Габриель. — Придется что-нибудь эдакое придумать.
— А что, если я сам залезу в клетку, — предложил Турандот, — а Зеленуда меня понесет?
— Это мысль.
— Я пошел домой, — сказал Подшаффэ. — К счастью, сапожное дело является одной из основ современного общества. И, как известно, все сапожники на одно лицо.
— Это уж точно.
— Пока, ребята! — сказал Подшаффэ.
И он удалился по направлению к площади Звезды.
— Пока, ребята! — сказал Зеленуда.
— Болтай, болтай, вот все, на что ты годен, — отозвался Турандот.
И они понеслись по направлению к Бастилии.
XIX
Жанна Сиськиврось внезапно проснулась. Она посмотрела на часики, оставленные на тумбочке: было уже больше шести.
— Пора!
Тем не менее она задержалась еще на несколько мгновений, рассматривая своего возлюбленного, который раскатисто храпел, раскинувшись голяком на постели. В процессе постепенного перехода от общего к частному она скользнула уже вялым и равнодушным взглядом по тому самому предмету, который занимал ее в течение одного дня и двух ночей: сей объект напоминал скорее обмякшего после кормления младенца, нежели лихого гренадера.
— К тому же он такой дурак!
Она быстро оделась, побросала в сумочку самые разнообразные предметы, подштукатурила лицо.
— Низяапаздывать! А то я потом свою дочь не найду. Я Габриеля знаю. Они наверняка придут вовремя. Если, конечно, ничего не случилось.
Она прижала к груди тюбик губной помады:
— Только бы с ней ничего не случилось.
Теперь она была уже совсем готова. Перед выходом она бросила последний взгляд на своего хахеля.
— Разве что он сам ко мне придет. Если будет настаивать, я, может, и не откажусь. Но сама за ним больше бегать не буду.
Она тихонько закрыла за собой дверь. Хозяин гостиницы вызвал такси, и уже в половину она была на вокзале. Прокомпостировав билет, она спустилась на платформу. Вскоре появилась Зази с каким-то типом, который нес ее чемодан.
— Надо же! Марсель! — воскликнула Жанна Сиськиврось.
— Он самый.
— Она же спит на ходу!