По классу волной прокатились смешки, и все наперебой начали склонять фамилии своих соседей.
– Аникина – Никина, Епифанов – Ифанов!
– Татищева – Тищева, Нарышкин – Рышкин.
– А лучше не начало обреза́ть, а концовку! Шнырев – Шныр, Кучеренко – Кучер!
– Или менять фамилии на антонимы: Мышкин – Кошкин, Мухин – Цокотухин…
– Цокотуха не антоним, баран!
– Сам баран!
– Баранов – Овечкин!
– Скажи лучше: Свечкин.
– Речкин, Печкин, Течкин…
– Так! Прекратили разговоры! – историчка побагровела. – Что ты здесь устроила, Аникина? Что за балаган?
Я пожала плечами. Так вот всегда и выходит: стараешься как лучше, а получается балаган.
– Быстро все замолчали! – гаркнула историчка. – Садись, Аникина. Продолжаем урок.
Я села поджав губы, бросила извиняющийся взгляд на Лизу. Подруга все поняла, успокаивающе коснулась моей руки. Я ведь действительно хотела, чтобы получилось интереснее. И про Альбинку ляпнула не со зла, наоборот – думала приятное сделать. А получилась оплеуха. И кто в этом виноват?
В общем, урок я скомкала и вместо респекта получила от учительницы нечто обратное. Конечно, не цунами с землетрясом, но все равно обидно. Мысленно я даже по щеке себя хлестнула: и чего выделываюсь? Научилась бы помалкивать – и был бы мир кругом да покой. На Альбинку я не оглядывалась, но даже спиной чувствовала ее буравящие глазки. Ясно было, что выступление мое она надолго запомнит…
– Куда теперь? В буфет? – поинтересовалась Лиза после урока.
Я помотала головой:
– К Иечке Львовне.
– Как-как?
– Ия – это наша библиотекарша. Очень добрая – даже чересчур. Там у нее закуток для своих, можно чай пить, сухариками похрустеть. Может, и книги новые появились.
– Ия, – медлительно повторила подруга. – Прямо космическое имя!
– Скорее уж каратистское! – фыркнула я.
– При чем тут карате? – не поняла Лиза.
– А вот смотри… И-йааа! – я выбросила вперед правый кулак. Не со свистом, как в иных фильмах, но тоже достаточно шустро.
Лиза прыснула. Хорошо она так смеялась, заразительно. Я тоже, не удержавшись, хихикнула. Хотя… Насчет имени она была права. Ия – имечко исключительное. От такого я бы тоже не отказалась, но, как известно, история с сослагательным наклонением дружит не очень. И раз уж назвали груздем, приходилось полезать в кузов. В смысле – терпеть и не выпендриваться…
Глава 10. Имя – это крест, а жизнь – полифония
Сколько может задать вопросов нормальный ребенок? Да тысячу! В отличие от взрослых, у которых любимейший вопрос: кто виноват? И я его тоже не раз задавала. Потому что не знала еще, что есть вопросы, на которые изначально не имеется ответа.
Вот кто виноват, что меня назвали Валерией? Скажете, родители? А я у них об этом тоже допытывалась. И выяснила, что папа и мама сами не знают, почему меня так назвали. Потом, конечно, придумали море отговорок-объяснений, но все это выглядело крайне неубедительно. Ну да, папа, как большинство пап, очень хотел мальчика, а получил девочку. И что с того? У многих пап подобные обломы случаются, но не все же называют дочек мужскими именами! Мама мне пробовала объяснить, что, жалея папу, предложила такое вот компромиссное имя. Валерия-то – имя мужское, что бы там ни толковали про конечную букву «я». То есть эта буковка его даже более мужским делает. Потому что уже и смягчать нечем, и гордое «я» маячит не каким-то там робким хвостиком, а реет этаким флагом на непокоренной башне. Типа все смотрите – кто я! Не Маша Ванина, не Надя Пупкина, а Валери – Я! Кстати, французский вариант именно так и произносится: «Валери́», с ударением на последнем слоге. У них и президент такой был – Валери Жискар д, Эстен. Вполне достойный дядька и к СССР неровно дышал. Но главное, что имя у него было звучное и красивое. Для мужчины, конечно.
А вот для девочки…
Хотя все же грех жаловаться. Имя было совсем даже неплохое, просто не было оно на сто процентов девчоночье. Да и на пятьдесят не было, и, пожалуй, даже на двадцать. А если честно, я и сама порой жалела, что не родилась парнем. Пока была малышкой, вроде не особо переживала, а выросла и вдруг поняла, что парнем быть круче. И это была первая открытая мной тайна, а потом… Потом тайны посыпались на меня, точно злые градины, – про взрослую суету и тайное присутствие на Земле инопланетян, про гениальную ущербность мальчишек и жизненную стойкость девчонок, про гибнущую планету и прочее разное-несуразное.
Я и про воспитание однажды все до последней тютельки поняла. Прямо на уроке биологии. Учительница наша, Ольга Александровна, грустно заполняла журнал, а мы галдели. Она старалась отключиться от нас, а мы, наоборот, проключались по полной: гудели, кипели и бурлили. Тоже, кстати, забавная вещь. А возможно, и не очень забавная. В самом деле, отчего уроки вгоняют нас в сон, апатию и тоску? Почему тотчас после уроков мы, еще недавно вялые и вареные, взрываемся, точно маленькие вулканы? И кстати, хорошо, что после уроков. Взорвись мы во время учебного процесса – и любому уроку настанут кранты.
Ольга Александровна это, кажется, отлично понимала, как понимала и то, что управлять нашими энергиями она была совершенно не в состоянии.
И, глядя на нее, покорную и несчастную, я вдруг осознала, что вся мировая педагогика по сию пору не открыла главной истины. Истина же заключалась в том, что вера в какое-либо воспитание – это миф и сказка для взрослых. Наверное, чтобы утешить, чтобы прежде времени не лишать сна и надежды. Потому что в реалиях любой ребенок подобен тележке, которую лебедь, рак и щука тянут в разные стороны. Под лебедем мне виделось имя ребенка, под щукой – загадочный гороскоп, ну а родителям с учителями оставался пугливый рак, который то пугал ребеночка нелепыми клешнями, то трусовато пятился, стараясь хоть как-то повлиять на ход тележки.
Конечно, можно напрочь не верить в гороскопы, сомневаться в силе и слабости имен, но тогда скажите мне: отчего большое и многомудрое человечество до сих пор топчется на месте? Почему вооруженные смартами и компьютерами люди уничтожают природу, совершают миллионы подлостей, почему воюют и истребляют друг дружку и лишь в паузах между всей этой жутью творят нечто доброе и вечное? В чем тут соль и где он – прогресс человечества? В том, что с коней мы пересели на мотоциклы и при этом не можем назвать даже те немногие деревья, что растут в наших парках, не говоря уже о травках-муравках, птицах и насекомых?
Нет, честно! Мы даже урок такой проводили с той же Ольгой Александровной. В классе пятом, кажется. Тогда она еще не теряла надежды сделать из нас людей. И в парк привела с той же целью – собиралась рассказать, что же нас окружает.
В итоге получился форменный кавардак, потому что мальчишки с ходу ей объяснили, что, кроме подорожника, конопли, тополя и клена, они знать ничего не знают, потому что в нынешнем мире их окружают «мерсы» и «хаммеры», «тойоты» и «бэхи», «ниссаны» и «ауди» и еще три сотни всевозможных автомарок. Кстати, марки эти они готовы были перечислять без запинки на протяжении многих часов, в любом порядке. Но вот про птиц, насекомых и деревья им слушать было откровенно скучно.
Мы и насекомых, к слову сказать, не нашли – это ведь сентябрь был. Весь класс специально бегал, искал что-нибудь мало-мальски живое. И листья на земле ворошили, и деревья осматривали, но только одного шмеля и обнаружили. Пацаны за ним тут же погнались, чуть не сшибли палками, да мы не дали. На этом урок естествознания у нас и завершился. Тем более что некоторые травы с деревьями Ольга Александровна тоже не сумела назвать. Прикольно, да? Учительница, преподающая биологию и ботанику, понятия не имеет, что у нас растет в парке и в лесу!
Хотя учителя не виноваты: их ведь тоже по жутким учебникам учат. Может, даже таким же чудовищным, как наши. Не знаю, кто их пишет и где скрываются эти плодовитые авторы, но с ними я бы точно поговорила в каком-нибудь темном подвале. А еще лучше в стенах нашего ЗБ, которое в этом плане меня бы наверняка поддержало. Потому что вместо описания деревьев и растений, их полезных и опасных свойств, способа заготовки и возможности использования в качестве лекарств и пищи нам втюхивали многоэтажные таблицы с какими-то неведомыми крестоцветными и розоцветными, жуткие формулы с точным количеством пестиков и тычинок и прочую муть. Вот скажите мне: зачем и кому это нужно знать и можно ли вообще это именовать знаниями, если, зайдя в лес, биологи-специалисты спотыкаются на каждом втором растении? В общем, полная чепухенция. Как и с русским языком – моим любимым, потому что после нашего Юрочки я стала писать вполне грамотно. Только вот правил и разбора слов я по-прежнему не понимала. Так и получала на уроках – то пятерки, то двойки.
Но это ладно, другие-то зубрят, терпят. Иное дело – я, Валерия Аникина. И когда наша историчка легковесно прошлась по февральской революции да еще взялась описывать нашу техническую отсталость, я тут же взвилась и пошла гвоздить всеми калибрами. Много, конечно, ерунды наговорила, зато с какой горячностью! И про расцвет российских банков при Александре Третьем, и про пулеметы «максим», которые на Тульском заводе довели до такого качества, что никакой Англии с Францией не снилось, про наши несбиваемые самолеты «Илья Муромец», про Сикорского, про Колчака, про Миклуху Маклая – в общем, все смешала в одну большую кучу. Больно уж обидно стало за нашу страну. Понятно, что завела историчку, как тугую пружину.
– Где?! Где ты все это вычитала? – перешла она на фальцет.
– Да в книгах, в интернете, везде! – тоже перешла я на крик.
– Больно умные стали с вашим интернетом! Научили вас на свою голову!
Она, похоже, сама не понимала, что говорит, но звучало-то это дико! По всему выходило, что чем меньше мы знаем, тем лучше, чем меньше читаем, тем спокойнее будем глотать любые глупости, не будем подначивать и ловить на промахах.
В общем, разговор мы традиционно продолжили в кабинете директора. И опять имя Валерия подбрасывало поленья в огонь. Мне бы помолчать, а я продолжала лепетать про белые пятна истории, про то, что нельзя делить природу на какие-то мертвые кубики, а география – это не одни только полезные ископаемые. Одно дело – мир точных наук, техника, электроника, и совсем другое – живая природа. Историю надо тесно увязывать с географией, а астрономию преподавать с первого класса, как предмет базовый и фундаментальный.