– Посмотрите на нее! – всплескивала руками учительница истории. – Эта лилипутка будет нас учить нашему ремеслу!
На «лилипутку» и «ремесло» мне было что ответить, но положение спасла завуч. Ладонью она вовремя прикрыла мой революционный рот и спокойно обратилась к учительнице:
– У вас ведь сейчас урок?
– Да, а я вот вынуждена…
– Вы не волнуйтесь, мы разберемся. Возвращайтесь к детям, а с Валерией мы поговорим.
– Уж постарайтесь втолковать ей прописные истины!
– Мы постараемся, не волнуйтесь…
И снова, как в истории с телефонами, Майя Витольдовна сумела взять штурвал в собственные руки и объяснила директору, что ничего не поделаешь, переходный возраст – самый сложный период, в особенности у девочек вроде Валерии.
А когда уже в коридоре мы оказались одни, она развернула меня за плечи, и в глазах ее вспыхнули лукавые огоньки. И я тоже улыбнулась в ответ – широко-широко, напрочь забыв обо всех своих сердитых аргументах.
– Ну что, воительница, снова бьемся на баррикадах?
Я радостно кивнула.
– Не получается промолчать?
– Не получается, – честно призналась я. – Но я правда понять не могу: зачем нам нужны все эти никчемности, когда в мире столько интересного?
Завуч взяла меня за руку и вздохнула:
– Ох ты, Лерка-Валерка! Не просто тебе будет в жизни. С собственным мнением, да еще таким, которое вечно придется отстаивать.
– Разве это плохо?
– Я не говорю, что плохо. Но очень и очень сложно.
– Разве быть кон… кон-формистом – это лучше? – Красивое словцо я хотела проговорить небрежно, но все равно споткнулась, произнесла чуть ли не по слогам.
Но Майя Витольдовна смеяться не стала – только погладила меня по руке.
– Жизнь вокруг такая запутанная. Иногда приходится быть и конформистом, и релятивистом.
А иногда и артиллеристом, как ты.
Она шутила, но я не собиралась отступать.
– Я ведь серьезно.
– И я серьезно. Однозначность, Валерия, редко кому приносила пользу – особенно умным людям. Подумай об этом.
Разумеется, я обещала и позже частенько об этом размышляла, всякий раз приходя к выводу, что виновато мое боевое имечко. Было время, даже по-настоящему тряслась, полагая, что я какая-нибудь ненормальная – из нынешних новомодных меньшинств. Но потом почитала мудрых философов и успокоилась. Скажем, Аристотель писал, что в каждом человеке вполне мирно уживаются мужское и женское начала, только вот пропорции и процентные соотношения разные. А умничка Беклер и вовсе утверждал, что природа все делает хитро и не без умысла, согласуясь со своими загадочными Книгами Судеб. И потому каждому отмеряется должной мерой – кто и сколько вынесет. Сильным много, слабым меньше. А чтобы легче было бороться, та же Судьба помогает с обстоятельствами – с друзьями, с именем и родителями. Вот и я, верно, родилась не Валерией, а валькирией – воителем в женском обличье, потомком древних амазонок.
И что тут плохого? Наоборот, круто! Тем более что та же история выдавала массу интереснейших примеров: Александра Коллонтай, Мария Бочкарёва, Фаина Раневская, мадам де Сталь, Клеопатра, Софья Ковалевская. Или кому-то кажется мало? Так история еще не закончилась, и женщины теснят мужчин на всех постах, включая президентские. Кстати, и я в президентском кресле не растерялась бы – придумала бы, с чего начать. Наверное, догадывалась об этом и наша премудрая завуч, когда советовала мне подумать о своем характере.
Глава 11. Кто сказал, что мы подрались?
В буфет мы все-таки заглянули, и там я наглядно показала Лизе, что денежки в нашей школе давно не в ходу. Законом запретили. Формально – ради гигиены и удобства, а в реалиях – чтобы всех нас лишний раз посчитать и упихать в какие-то загадочные статистические выкладки. Мир решил жить по Сен-Симону и Томасу Мору. Их я как-то начинала читать – думала, фантастика, а потом увидела, что это наши реалии, и бросила. Короче, в школу теперь проходили через турникет и по картам, еду в буфете получали по тем же картам и даже на собраниях голосовали по ним же. Правда, в буфете то и дело случались проколы. То тебя не оказывалось в нужных списках, то программа снимала с тебя лишние суммы денег. Школьный программист бился над нововведением уже второй год, но что-то у него постоянно клинило. Может, оттого, что директор требовала одних отчетов, бухгалтерия других, а в гороно отправляли какую-то иную, чуть подправленную статистику. Словом, все вертелись и крутились, изображая жуткую озабоченность, и обо всем этом я коротенечко поведала новой подруге.
– Вот это да-а! – поразилась Лиза. – А не проще ли было опросить учеников и педагогов? Ученики бы говорили про качество еды, педагоги докладывали о посещаемости.
Не удержавшись, я рассмеялась.
– Чудачка! Да кто этим будет заниматься? Во-первых, опрашивать учеников и педагогов – это полный геморрой, кому это нужно? Во-вторых, у нас давно уже никому не верят – только машинным распечаткам. Поскольку это красивая и удобная бумажка. И подогнать на ней можно любые цифры, и в диссертациях использовать, и отчитаться перед любыми комиссиями. Типа у нас все в ажуре: питание калорийное и здоровое, посещаемость нормальная, никаких посторонних лиц на территории.
– А на самом деле?
– На самом деле мы и мимо турникетов легко проходим, и еду бегаем покупать в соседние ларьки. Там дешевле и вкуснее. Так что будут тебе оформлять электронную карту – проси самую простую.
– Но ведь какая-то отчетность, наверное, нужна? – усомнилась подруга.
– Кого и перед кем, подруга?
– Ну… Перед родителями, например.
– Да родители сами будут скоро отчеты государству строчить – отчитываться, кого из детей и когда накормили, во сколько спать уложили и долго ли учили перед сном уроки.
– Да ну, это уже бред какой-то!
– А разве не бред, что они следят за нами через камеры? Даже в туалетах хотят поставить – отслеживать наркоманов и курильщиков. А в классах микрофоны специальные монтируют, чтобы замерять децибелы во время уроков. Ну и подслушивать заодно. Это сейчас по всему миру насаждают. Я как «Город Солнца» Кампанеллы пролистала, сразу и поняла, куда все катится.
– Но зачем? Можно ведь остановиться.
– Лететь в пропасть всегда азартнее, – брякнула я и сама удивилась тому, что сказала. Получилось-то и впрямь мудрено. В гору карабкаться трудно, поэтому, если есть выбор, большинство всегда покатится вниз…
Закуток Ии Львовны оказался занят. Занавески – преграда неважная, но когда они задвинуты, это значило, что место не пустует, что ведется серьезный диалог. Я все-таки заглянула одним глазком и, предупреждая Лизу, приложила палец к губам. Наша распрекрасная Иечка сидела в обнимку с какой-то заплаканной младшеклассницей и гладила ее по голове. При этом что-то тихонько приговаривала, но вслушиваться я не стала. Продолжая делать Лизе выразительные глаза, на цыпочках отошла за стеллажи.
– Облом, – шепнула я. – А так хотелось познакомить вас. Сушек бы потрескали, чайку попили. Она чай изумительный заваривает! Никаких пакетиков, всегда что-нибудь с мятой и зверобоем. Иногда и понять трудно, что она туда кладет, но Иечка много чего про лесные травы знает, куда больше нашей ботанички.
– Чай я люблю, – одобрила Лиза. – Мама дома тоже заваривала особые смеси. Мята, мелисса, смородина с вишней – такой запашище получался, прямо голова кру́гом! И никакого сахара не надо. Набегаешься за день, наплаваешься, а потом кружки три подряд выпьешь – и порядок!
– Здо́рово! – позавидовала я. – А у нас вот этим некому заниматься. Просто завариваем зеленый чай и не заморачиваемся. Черный-то мама тоже отучила пить, она у меня врач, но травки – их ведь где-то выращивать нужно, а у нас даже огорода своего нет.
– Теперь и у нас нет, – печально произнесла Лиза.
– Ну… Вернетесь же когда-нибудь.
Я поняла, что сказала не то. Больно уж скользкая была тема. Да и скорого возвращения Лизы я, если честно, уже не желала. Даже страшно на миг стало: представилось, что вот она уедет – и снова я останусь одна.
– А про что они ей рассказывают? – Лиза кивнула в сторону плакательного уголка.
– Про разное. Кто-то жалуется на мальчишеские дразнилки, кто-то делится сердечными проблемами, ну и прочие дела. Иечка добрая – умеет утешить, а заодно книжку какую-нибудь дает подходящую.
– А я, по правде говоря, уже давным-давно ничего не читала, – призналась Лиза.
– Удивила! – фыркнула я. – В нашем классе это тебе может сказать каждый второй. А может, и каждый первый, исключая нескольких человечков.
– Так, может, что-нибудь посоветуешь?
– Конечно, посоветую. Но лучше сама выбирай. Тут ведь тоже лотерея. Смотришь на книги, разглядываешь – и вдруг – бац! – руки сами тянутся к какому-то автору. И часто именно к такому, который тебе нужен в эту минуту.
– Нравится играть в тайны?
– Не то слово – обожаю!
– Тогда и я попробую…
Мы побрели с Лизой меж стеллажей, любуясь разноцветными корешками, выбирая наугад книги, неспешно перелистывая.
– Прямо не знаю… – расстроилась Лиза. – Ничто не просится в руки. Или я уже одеревенела – ничего не чувствую.
– Не переживай. На этот случай у тебя всегда под рукой буду я. Ну или Иечка что-нибудь подскажет.
Я прошла к нужным полкам, без труда отыскала своих читаных-перечитаных авторов.
– Вот, пожалуйста… Фазиль Искандер – умничка и юморист. Можно и всплакнуть, и задуматься, и поулыбаться. Абсолютно универсальный автор.
А вот мой любимый Ромен Гари́. У него тоже можно читать почти всё. Но лучше начни с «Обещания на рассвете» или «Воздушных змеев». Ничего не буду говорить, но мне кажется, ты в него тоже влюбишься. Ну и Джон Гришэм на закуску. Так-то он детективы кропает, но это книга особенная, потому что «Покрашенный дом» про него самого, только маленького. Тут и любовь, и смерть, и замечательные люди. Короче, проглотишь и не заметишь. Еще есть стихи здоровские. Я в них вообще-то не очень разбираюсь, но некоторые прямо в дрожь бросают.