Но справа, где-то на поле, был Вася, и все это было так тупо, так по-идиотски. Мы, по-моему, совершили все возможные ошибки, какие только можно… нет, еще не все. Вот сейчас будет — все.
Валяясь на спине, я еще выше поднял голову, тихо-тихо поднял автомат, как-то воткнув узкий металлический приклад в плечо, и увидел тусклую красную точку коллиматора. Аааа, восславься в веках, Ваня Костенко и его коллиматор, ура, спасибо тебе, Господи. Стараясь почти не шевелиться, подвел огонек в центр сидящей фигуры, прошептал про себя: «На-двадцать-два» — и надавил на спуск. Автомат рявкнул, дернулся, выпуская три пули, я вдавил еще раз, потом еще, из-за пламени ни черта уже не видя, перекатился на коленки и так же, на карачках, рванул в сторону — в одной руке автомат, другая вцепляется в рыхлую землю. Прополз несколько метров, упал на живот и закрыл глаза. Быстрее вернуть себе ночное зрение, а пока — слушай, дорогой, слушай, уши — это ночные глаза пехоты.
Услышал немного. Сдавленное тихое шебуршение. Опять тишина… руки задергались, и мне вдруг захотелось куда-то бежать, что-то делать, кричать, ругаться и стрелять. Адреналин? Он, родимый. Тииииихооо, лежи, мля, не дергайся, ремба недоделанная.
Не. Не могу лежать, аж пальцы сводит. Сзади… нет, ни черта не вижу. Нужно потихоньку лезть к своим. Мля, пацанов из секрета жалко, видать правильно легли, раз сепары их нашли и стрелять решили.
Этот момент
… Я сполз в траншею, вытянул голову. Никого. Выпрямился, поднял автомат и аккуратно, стараясь сильно не шуметь, пошел вперед, к блиндажику. Перед входом сидел Витя, уже без пулемета, и курил, выдыхая дым куда-то вниз. Я подошел к нему, дождался, пока он встанет, перехватил АКС за остывший ствол, размахнулся и врезал Вите по голове. Брызнула кровь, Витя дернулся и схватился за ухо, мыча что-то идиотское, начал оседать на землю. Я переступил его ноги, нагнул голову и шагнул в блиндаж.
Под низким потолком висел дым. На койке сидели Хьюстон и Саня, напротив, на табуретке, раскачивался Вася, поставив автомат к кривому белому столику. Больше никого не было. Я аккуратно поставил автомат рядом, толкнул Хьюстона и плюхнулся на койку. Полез за сигаретами — и вот именно теперь, кажется, начал снова дышать.
Тридцать пять минут спустя
— Реконструкция событий, как в кино, — торопливо говорил коммандер, шагая по темной дороге. — Ты каску нашел?
— Ночник нашел. Каску завтра найду. — Я шагал рядом. Лундгрен плелся сзади, вместе с Саней и Хьюстоном, и о чем-то с ними переговаривался.
— Реконструкция, — повторил Вася. — Итак. Два иди… два военных идут в секрет. Задача простая, как угол штаба, — лечь и не отсвечивать. Шо же делают наши доблестные військові, когда видят перед собой троих сепаров?
— Я пересрав, я чесно говорю, — подал голос Хьюстон. — Я до цього сєпара в глаза не бачив.
— Вооот. Они відкривають безпощадний вогонь на ураження, за допомогою автомата АК-74 та гвинтівки по кличке «СВД».
— Они бы по нам тупо прошли, — все-таки добавил Саня, перехватывая ружжо.
— Едем дальше. Сепары, охренев от такой наглости, открывают ответный огонь и начинают потихоньку отходить.
— Я в кого-то попав, — тут же сказал Хьюстон. — Сто процентів.
— Я попал, я ж первый стрелял, — поправил Саня.
— Ну-ну. Всё, вы всех убили, расходимся… Вся «Гора» на ушах. В это время группа быстрого… Быстрого, слышишь, Мартин? А не тупящего и играющегося с ночником!.. Быстрого реагирования подходит к опорнику…
— И командир убегает вперед, шо бешеный сайгак, бросив особовый склад…
— Тебя полчаса треба было ждать? Не перебивай. Итак, мы с Лундгреном падаем в траншею и разговариваем с Президентом. Президент уже валит по сепарам, а наш секрет, у которого — что?
— Закончились патроны… — уныло проворчал Хьюстон.
— … закончились патроны, потому что кто-то с дурной башки высандалил пять магазинов хрен знает куда… наш секрет отходит в сторону правого фланга «Горы». А на левый фланг Серега посылает жемчужину нашей мобилизированной коллекции — знаменитого на всю Новогригоровку аватара и придурка Витю Волоса с позывным «Уильям Уоллес», на всякий случай, бо больше некому.
— Шо-то ты затянул диспозицию. Иии?
Мы сворачиваем с дороги в чахлую посадку, пробираясь по узкой тропинке между деревьями. Я прижимаю к груди грязный ночник и цепляюсь автоматом за ветки.
— И шо? И тут наш матерый воин Мартин, ни черта не разобравшись, проеб@вшись на марше, прыгает на поле и несется в рукопашную на всю сепарскую «дэ-эр-гэ». По пути чуть доблестно не погибнув от рук упомянутого выше Уильяма Уоллеса.
— Фууу, дебил, до сих пор страшно.
— Отож. И вот теперь замри на мгновенье, — ротный действительно останавливается у входа в наш блиндаж и поворачивается ко мне: — И представь, как я сейчас доложу это замкомбату. Как? Шо я ему скажу?
— То же, шо все всегда говорят. «Помітили людей, відкрили вогонь, щоб відігнати, вони відкрили вогонь у відповідь та відійшли, особовий склад, зброя і техніка в порядку, втрати майна уточнюються».
— Мда… — Вася закуривает, и огонек быстро освещает его лицо под надвинутой каской. — И шо скажешь?
— Не знаю…
— Отож.
— Хотя нет, знаю. Понимаешь… не знаю, как сказать. Как будто я тут этот месяц… с ума сходил. Не понимал, зачем это все, к чему я тут? Нафига? А сейчас…
— Раздуплился?
— Это как смесь какая-то. Наркота, чи шо. Коктейль из земли, пальбы, дыма, ветра и страха. И, ну я не знаю почему, — удовольствия. Я ж в человека попал. В живого.
— Може, и попал… утром посмотрим. Поэтичный ты наш.
— Я… Вася, я живой сейчас. Понимаешь? Я там на поле думал — все, пизд@ тебе, сейчас он тебя свалит — и шо я Ксюхе скажу? Недоглядел? Недобежал, в ночнике запутался? А получилось — вроде я его свалил, и он там валяется, желтый уже, а я тут с тобой трындю и отлить хочу. И кофе. И пожрать. И потрахаться. И поспать. Тупые, животные желания, но получается, что я — живой.
— Живой… — пробует Вася слово на вкус. — Живой… Эх.
— Жалко, что нас скоро выводят. И вряд ли еще такое случится… такое вот, как сегодня, да?
Из блиндажа выныривает Лис.
— Идите пожрать, я вже два раза грел. И тебя Змея по рации хочет.
— Идем, идем. Ща, докурим…
Нас выведут через восемь месяцев, и я не просто попробую — я привыкну ко вкусу этого коктейля, и потом я буду дико по нему скучать, стараться забыть, все равно помнить и искренне любить. А пока… а пока мне — тридцать пять, и я наконец-то знаю, зачем и почему мы здесь — на этой странной войне.
Жрать охота…
Людина війни 2:Гранатометчик
Эрпэгэшник — то безумна людина, я вам доповідаю.
Не, главное — логика не… это самое… непрозрачная. Непонятно, короче. Вот стрілець — уцопал свой один АК за цівку и потопал. Снайпер тоже: одна посада — одно ружжо. Даже пулеметчик, со своей свинцовой оглоблей… но ведь с одной! А у гранатометчика — и калаш, и труба лаунчера, и вот этот вот подсумок тяжеленный для морковок. Один человек — а оружия два.
Мысль сия глубокая обычно подвергает эрпэгэшника в глубокие и печальные раздумья, и череда смутных безумных мыслей, неуклюже лавируя между «две зброи легче потерять, чем одну» и «надо по дрова сходить, буржуйка згасає», неизбежно приходит к «мля, так еще и прицел ПГО-7 в военник записали!» Печален лик гранатометчика, скучен и даже несчастен.
Ровно до выстрела.
У него всегда все скручено, и выстрелы торчат из рюкзака, как пеньки акаций в донбасской посадке после зимовки-на-ВОПе. У него пго-шка сведена по вот этой вот безумной мишени из двух кругов, нарисованной ночью фломастером на обороте карты. Он стреляет… и граната со вставкой под взрывателем, улетает, распушая хвост дыма в падающую атошную весну, и такой вот бах! — и все такие «ни хера себе!», и коммандер такой «общий залп!»
И три лаунчера выплевывают куски металла четко с запада на восток, три гранаты по пологой траектории взвиваются в пропитанный радиоэфиром грязный воздух. Эрпэгэшник безумен, и труба его — свирель древнего жестокого бога, решающего чью-то жизнь «у визначений ділянці на визначену відстань».
Люби гранатометчика — он твой брат, безумный в своей жестокости.
Песни народов АТО
Yo, мама родная, а что нам, пехотинцам, надо?
Формы два комплекта и ботинки вдобавок.
Мы против совка, мы за Украину,
И мы именно там, где нужно прикрывать спину.
Так вот, наша компания — эльфячья когорта,
Леголас, Ваханыч, Арик и еще народа до черта.
Шняга, настроение ниже мокрых стен,
Пацаны курят дудки, Леголас паяет прицел.
Вдруг мой взгляд упал на рацию,
О, у нас же наряд — целая делегация,
Ночник, теплак, автомат и бинокль,
Короче, по услугам расширенный профиль.
Вдруг что-то щелкнуло во мне, вот оно,
Трясущимися пальцами жму на тангету:
Хриплый голос: «Наряд на приеме, йо»
«Подскажите, шановный, там сепаров нету?»
«Конкретней? — насчет дээргэ» — «А, этого полно,
Но мы тут возле агээса, если чо».
Кладу радейку, смотрю на боезапас,
Леголас умный, на шифре Леголас:
«Я тут чё прикинул, братва, такая тема:
Сепары, россияне — смутное время.
Надо обезопаситься от неожиданностей,
вдруг обстрел, нарушение договоренностей».
Команда оживилась, началась полемика,
Кстати, случай был в прошлый понедельник:
В каком-то секторе сепары шли в тыл на хату,
А тут — ЗэСэУ, жесткий ультиматум.
Валили оттуда, как зебры галопом,
Пулеметчик на «дашке», сука, точный жлоб,
Повезло сепарам, половина свалила в окопы —
А вот у какого-то бурята теперь нет куска жопы.
Все замолчали, я обвел паяный прицел взором,