– А у нас знак – звезда.
– У кого «у вас»? Так как тебя зовут, пионер-иптяш?
– Тимур.
– Ха! – на сей раз черноголовый Алик хлопнул себя по бедрам сразу двумя руками, засмеялся, чуть не заплясал: он вообще подвижен был, как шарик ртути. – Так комиссара нашего атамана звали, ну в Москве! Шутишь, что ли?
– Ташка улчим, честное пионерское!
Они на секунду остановились, внимательно посмотрели друг на друга, а потом Алик вдруг огляделся по сторонам и сразу увидел Женю. А еще увидел рядом с ней адъютанта, внимательно за всеми ними наблюдающего. Настоящего адъютанта генерала Александрова, не такого, каким Гейка приходился Тимуру, а рахмоновец Алик самому Гейке.
– Ха… – повторил он уже задумчиво. – Да ты и правду человек непростой, артековец. Ну, бывай.
– Обожди, ты чего? – Тимур зубами скрипнул от неловкости.
– Бывай-бывай. У меня тут еще работы полно: одному старичку инструменты надо забросить, и вообще…
– Гейке привет передавай! – крикнул Тимур ему вслед. Но рахмоновец уже был на той стороне улицы, спешил прочь быстрым шагом, почти бегом.
Директор лагеря, толстый лысый дядька, показался Тимуру совсем старым. Он потел, непрерывно вытирал блестящую лысину платком и обмахивался бумагами, хотя в открытое окно поддувал свежий вкусный ветерок. Воздух пах здесь иначе, слаще и одновременно горше. Зелень и вода, догадался Тимур. Они здесь другие, не такие, как под Москвой, где он обычно проводил лето. Дома пахло сосной и березой, а от воды осокой и уклеечной чешуей. В начале лета уклейка клевала знатно, люди с утра стояли вдоль воды, а то и заходили, кто по колено, а кто и по пояс. И дергали, дергали, разбрасывая по берегу мелкое рыбье серебро.
Море пахло солью и, наверное, галькой.
Когда же они закончат?
– Вы не понимаете, дорогой мой товарищ, – директор страдальчески закатил глаза. – Заезд закончен, мест нет. И я бы рад, да не могу.
– Что значит «закончен»? – раздраженно сказал лейтенант. – Сегодня пятница? Пятница. Заезд заканчивается в пятницу? В пятницу! Так ведь не с утра же! Не обедали еще, столько в дороге.
– Милый мой товарищ красный командир, – толстяк выдохнул и заговорил обреченно, – люди с раннего утра едут. На полуторках едут, на подводах, извините, едут. В Симферополе как наберут людей, так и везут. Все приехали и разместились. А ваши бумаги, – он потряс желтыми листками, – это хорошо и даже замечательно, но… Не выписывают такие путевки за один день! У меня, понимаете ли, фонды. У меня пайки. Чем я ваших ребятишек кормить буду?
– Безобразие, товарищ директор, – сказал лейтенант. – Как так, не накормить детей красных командиров?
– Накормим, – замахал директор руками, – конечно, накормим! Из своих средств! Нам для детей ничего не жалко. А селить? Куда их селить прикажете? Мест нет, и я вам объяснил уже почему. Приезжать надо вовремя.
– Подумайте еще, – попросил лейтенант, виновато глядя на Тимура с Женей. – Я почему-то уверен, что найдете.
– Поищем, – кисло пообещал директор.
Тимур откинулся к стене и закрыл глаза. Мрамор холодил плечи сквозь рубашку. Женя сидела рядом, плечом к плечу, и от этого Тимуру тоже стало жарко. Захотелось отодвинуться в сторону, но и нельзя было, вдруг она что-то не то подумает.
Приходили и уходили люди, директор задавал вопросы, они отвечали: «Нет», «Нет, и давно», «Откуда у меня?»
– Плохо наше дело, товарищ Женя, – тихо сказал, перебарывая неудобство, Тимур. – Чую, обратно поедем.
– И думать не смейте! – строго сказал лейтенант. Он все слышал, хоть и сидел за столом напротив директора, а Женя и Тимур – у стены в трех шагах.
Потом появился еще один человек с цепким и каким-то обвиняющим взглядом. Директор задал ему тот же вопрос, а человек склонился к его уху и зашептал что-то тихо. «Дворец», «сами понимаете», – послышалось Тимуру.
– Вы думаете, товарищ уполномоченный? – снова полез за платком директор. – Там дети непростые.
Уполномоченный! Из органов, догадался Тимур. Странно, зачем здесь, в Артеке? Впрочем, задумываться он не стал. Если есть, значит, надо. Враги не дремлют. На миг ему стало страшно: что будет, если враг проберется в детский лагерь? Но сразу и спокойно – для того и уполномоченный, он разберется.
– Конечно, – ответил уполномоченный. – Но ведь и барышня у нас…
Тимур скосил глаза на Женю. Она порозовела, красные пятна расцвели на щеках, и даже спина под блузой, сколько было видно, покраснела.
– Решено! – сказал директор и пришлепнул ладонью по столу, словно освобождаясь от груза. – Девочку в корпус у дворца, нашли свободное место. Это недалеко, метров триста.
Лейтенант встал, обернулся, подмигнул Жене.
– Ну а тебе, мальчик, – директор посмотрел на Тимура, – немножко подальше пройти придется. Там с местами проще.
Женя, которая уже стояла в дверях и собиралась выходить, внезапно остановилась.
– Нет, – решительно сказала, сжав кулаки. – Вместе приехали – в одном месте будем жить! Иначе нечестно!
– В самом деле, товарищ директор? – снова присел лейтенант. – Неужели нельзя найти еще одно, всего одно место?
– Можно, – покладисто сказал директор. – У девочек? Отправим вместе с ней, – он кивнул на Женю, – в корпус к девочкам?
– Я… – Тимур вскочил.
– Тише, тише, товарищи… – примирительно заговорил уполномоченный. – Не будем обижать парня. Он ведь тоже сын красного командира, капитана, танкиста.
(«Племянник!» – хотел было сказать Тимур, однако вовремя передумал. Инженер Гараев после Гражданской ни разу не надевал военную форму, но… но если в один лагерь с Женей поможет попасть не отец, а дядя Георгий – это же не обман, правда?)
Директор передернул плечами, скривился.
– Под вашу ответственность.
– Конечно, – согласился тот. – Под нашу. Мы не подведем, верно, Тимур?
Директор заскрипел пером, подал лейтенанту бумагу.
– Направление. Из дирекции налево и по аллее. Там вас встретят, я распоряжусь.
Из дирекции ребята вышли первыми. Женя прятала глаза, да и Тимуру было не по себе. Не будь Женя дочкой генерала, не видать им «Артека».
Но… Светило солнце, голубое небо проглядывало сквозь кроны кипарисов и магнолий, и впереди было полдня и почти все лето. Внизу шумело море, шуршала по гальке волна и слышались детские голоса.
– Прорвались, товарищ Женя, – сказал Тимур.
Женя молча наклонила голову.
Тут из дирекции появился лейтенант-сопровождающий, а следом уполномоченный. Они еще секунд десять говорили о чем-то на ходу, затем лейтенант коротко, по-военному кивнул, подхватил Женин чемодан, весело сказал:
– Не отстаем! – и зашагал по дорожке. Женя и Тимур почему-то замешкались и двинулись за ним, когда лейтенант отошел уже шагов на десять.
– Обождите немного, ребята, – кивнул им уполномоченный. – Догоните. А нет, так я вас до места доведу.
– Есть! – серьезно ответил Тимур.
– Не надо так официально, – поморщился уполномоченный. Вдруг как-то сразу стало видно, что он, в сущности, еще совсем молодой человек. – Называть меня можете… ну, пусть будет товарищ Андрей. Или даже просто Андрей: вы же на отдыхе, верно?
Женя посмотрела вслед уходящему лейтенанту. Тот шел быстро, уверенными длинными шагами. Шел не оглядываясь, рубил воздух левой рукой и, кажется, что-то говорил.
– Товарищу лейтенанту я все объяснил, он поймет и сердиться не станет, – сказал Андрей. – Я вам, ребята, вот что сказать хотел… В корпусе, где вас решили поселить, дети непростые… Не подумай ничего плохого, Тимур, – он, видимо, заметил, как изменилось Тимурово лицо, примирительно выставил ладони, – знакомьтесь, дружите, разговаривайте, у нас все равны. Как там: «За столом никто у нас не лишний»…
– «Нет у нас ни черных, ни цветных», – продолжил Тимур.
– Именно! Только помните, – товарищ Андрей посмотрел на них оценивающе, – родители их заняты очень, иногда дома не появляются неделями. Или месяцами.
– Мой папа тоже очень занят, – впервые заговорила Женя, – я его тоже редко вижу.
– Кажется, я все испортил, – развел руками уполномоченный. – Понимаете, ребята, это немножко не то. Они знают, что родители здесь, рядом, через дом или через два, за пять минут дойдешь, но… нельзя. Понимаете? Нельзя! Потом отец возвращается и слова сыну или дочке не скажет, мысли у него совсем о другом. Это давит. От этого характер портится, настроение тоже. Вот я о чем.
– Мы поняли, – сказала Женя. – Правда, Тимур? Мы пойдем?
– Пойдемте вместе.
Товарищ Андрей приобнял за плечи – Тимура левой рукой, Женю правой, чуть подтолкнул вперед. Голос его едва заметно изменился:
– Это, как в сказках говорят, присказка была. Теперь самое главное, – он замолк на миг. – Там странные дети есть. Это коминтерновцы. Их пытали, они очень слабые, им долго лечиться придется.
– С ними нельзя говорить? – прямо спросила Женя.
– Можно, – ответил товарищ Андрей. – Но старайтесь их без необходимости не беспокоить. Сами увидите. Хорошо? Да, и еще… – на лицо уполномоченного набежала тень. – Их охраняют. Конечно, враги потеряли их след, но на всякий случай… Впрочем, что я вам объясняю, все вы понимаете!
– Понимаем, – бесстрастно произнесла Женя.
– Понимаем, – эхом повторил Тимур и лишь в этот миг понял по-настоящему: так вот кого заметили шофер с лейтенантом снаружи, за оградой «Артека»! Вот о ком милиционер сказал, что они ходят там «еще с первой смены»…
– Ну и отлично, – сейчас голос Андрея звучал бодро и дружески. – Кстати, вон уже и корпус ваш показался. Ты, Женя, в правые двери, а ты, Тимур, в левые. Видите, вожатые встречают? Это вас.
– Вон, смотри – идет, идет, идет! – прошептала Марлена. Нет, Марлеста. Пора бы уже запомнить: просто пухленькая – это Марлена, а толстая – Марлеста. По ночам они храпели на всю палату, из-за этого Женя сперва поссорилась с обеими чуть ли не до драки, и у нее прямо язык чесался язвительно заметить, что первая тельце наела за двоих, Маркса и Ленина, а вторая, получается, за троих… Но, конечно, такое вслух было сказать нельзя. Ну и хорошо, потому что уже наутро они помирились.