– Куда переедем? – спросила ошарашенная Катя.
– Да в новые квартиры же! Сашок, а ты чего молчишь? Тебе этой халабуды жалко?
Халабудой Маруся назвала свой блок в общежитии, который сперва казался ей царскими хоромами.
– Марусь, ну ты что? Я тоже ошалела! – вступилась за соседа Наташа Кузьмина.
Кузьмины приехали из Астрахани, где оставили хорошую квартиру, и общежитие они, понятное дело, невзлюбили.
– Сейчас мы это дело отметим, – продолжал радовать Андрей, – а завтра все дружно едем смотреть новые квартиры.
– Так мы же уже смотрели, – удивился Саша.
– Марчук, ты что, не понял? Мы, все четверо, и Мирзоев тоже, получаем квартиры в «Невских зорях»!
– Андрюха, ты сдурел?! Как это тебе удалось?
– Не спрашивай!
– В «Невских зорях»? – переспросила Наташа. – Ой, это же, это же…
Катя молчала. Жилой комплекс «Невские зори» питерцы уже прозвали «дворянским гнездом», туда переселялось начальство среднего и даже высшего ранга.
– Это значит, что наши дети будут расти в нормальном окружении. Главное было правильно спланировать маневр! Я ведь пошел насчет квартир, когда Маркарян уже распорядился срывать к чертовой бабушке общежития. У них просто другого выхода не было, свободная площадь в районе департамента была только в «Невских зорях»! Ну, дорогая жена? Я тебе угодил?
– Мама! Мама! – вдруг закричал Егорка. – Мамочка! Давай им скажем! Мамочка!..
Катя подхватила сына на руки и побежала прочь. Она заскочила в какие-то приоткрытые ворота, угодила во двор, посреди двора бульдозеры разравнивали землю, отгребали строительный мусор. В углу стояли штабеля дорогой гранитной плитки, громоздились чугунные скамейки, отлитые на старый лад, с завитушками.
– Егорушка, сыночка, если им сразу сказать, они не поверят, подумают, будто мы не в своем уме…
– Но мы же видели, мы же эту стенку трогали, мы же с Шуркой говорили!..
– Тише, тише, ради Бога, тише…
Главное было, чтобы Егорка не рассказал при всех, как она, Катя, сметаной шприцы заряжала. Марчук – он умный, он попробует разобраться, но Маруся с Наташей – балаболки, по всем окрестностям разнесут: Катерина Ерофеева умом тронулась. А Кузьмин первым делом притащит эту новость в департамент. Если бы можно было доказать, что в том блоке на первом этаже время от времени возникает почти прозрачная мембрана с крошечными дырочками… Доказать-то невозможно.
И что будет с Андреем? Что будет с их семьей? И с тем маленьким, который, возможно, уже поселился у нее в животе? Ведь так хотели, Андрей так просил…
– Мама!..
– Егорушка, я потом поговорю с папой, сейчас нельзя. Ты же сам понимаешь, что будет, если мы всем расскажем про Шуру. Ведь понимаешь! Нам не поверят…
– Тебе не поверят?
– И мне не поверят. Вот если бы Шура мог оттуда что-то передать, такое, чтобы все увидели и поверили…
– Мам, мы пробовали! Он мне гильзы хотел передать! И дырочка была большая! Я ему по кускам миндальное пирожное пропихнул, а он мне гильзы – нет, они не лезут, не получается…
Они шептались за штабелем плитки, пока во двор не пришел очень недовольный их бегством Андрей.
– Андрюша, мы потом обо всем поговорим, – пообещала Катя, – только не ругай сейчас Егора, пожалуйста. Видишь, он уже успокоился, он будет себя хорошо вести, правда, Егор?
– Правда, – буркнул сын, глядя в землю.
– Сынок, идем скорее. Кораблик ждать не станет, – сказал Андрей. – У нас места на верхней палубе, представляешь? Мы поплывем по каналу Грибоедова, под всеми мостами проплывем, а потом обогнем Галерный остров, я тебе покажу доки, где строят корабли, и яхтклубы покажу…
А Кате он пообещал ужин на палубе, с жареной дичью, с шампанским, потому что иначе праздновать свою победу он не соглашался.
– Если бы я знала, я бы оделась получше, – ответила Катя. – Что же ты не предупредил?
– Знаю я твое получше… Сегодня и так будет ладно, а потом я попрошу Василису, она пробежится с тобой по магазинам.
Катались чуть ли не до полуночи, развлекались всем, что мог предложить вечерний Петербург. Потом вообще отправились домой по воде. Стюард дал теплые пледы, чтобы закутать детей, и дети пригрелись, уснули. Так, спящими, их и принесли в общежитие. Катя тихо радовалась, объяснение между сыном и отцом откладывается. Утром Андрей уйдет рано, а днем что-нибудь само придумается.
Но совесть была нечиста, и Катя перед рассветом, внезапно проснувшись, тихо-тихо взяла в холодильнике сыр и колбасу, прихватила нож и спустилась на первый этаж.
– Шура, Шурик, – звала она. Пленка не возникала, мальчик не отзывался.
Катя сгрызла сыр и тихо пошла наверх. Она уже не знала, точно ли видела в той комнате мальчика лет пяти или шести, в ушаночке, завязанной под острым подбородком, в пальтишке невнятного цвета до колен … и эти рукавички на резинках, маленькие совсем рукавички…
Утром она приготовила мужу хороший сытный завтрак: залила жареную картошку тремя яйцами, взбитыми с куриным «Объедением». Ей нравилось смотреть, как Андрей ест – красиво, быстро, опрятно. Потом он обнял жену, прижал к груди властно и нежно, шепнул прямо в ухо, что любит. Катя улыбнулась, это был миг истинного счастья.
– Так ты начни собираться, – сказал Андрей, уже стоя в дверях. – Имеет смысл кое-что перевезти прямо сегодня. Там же в спальне встроенный гардероб два на три метра. Вот как раз бы поехали с Егоркой, отвезли все зимнее, постельное белье бы отвезли.
– А ключ?
– А с ключом вот что, там в двери есть место для замка, ты перед тем, как выезжать, набери вот этот номер, – он показал цифры на уже потрепанной распечатке. – Пока ты там будешь хозяйничать, приедет мастер, вставит замки. Если даже не вставит сегодня, тоже не беда, в «Невских зорях» есть консьержи, они посторонних не пускают.
– Как же меня пустят?
– А наши физиономии уже вывесили на сайте «Невских зорь». Заглянут, убедятся и пустят. Ну могут для первого раза документы попросить.
Проводив мужа, Катя полезла в Рунет и открыла сайт. Там был и план новой квартиры. Она посчитала площадь и ахнула: хоромы! Первая мысль была – позвать из Курска маму и подружку Аську в гости, есть где разместить. Вторая – это как же нужно теперь одеваться, чтобы соответствовать такой квартире? И третья, которую в словах не выразить, – ощущение невероятной благодарности Андрею, сделавшему своей женой, матерью своего сына, вытащившему из провинции, ведущему за руку все выше и выше, выше и выше, туда, где красивые люди живут красивой жизнью! Четвертая – Василисина модная прическа делается очень легко, если правильно подстричь челку, а выглядит просто роскошно, и надо, обязательно надо…
– Мама! – позвал проснувшийся Егорка.
– Иду!
– Мама, дай мне кефира, я больше ничего не буду.
– Это почему?
– Я потом поем. Сперва – к Шурке. Может быть, он там уже ждет. Мам, ты с папой поговори – не нужно никуда ехать. Если мы уедем, как он без нас? Понимаешь?
– Понимаю…
И качнулись качели. Только что Катя всей душой была с Андреем (и с новой квартирой, и со всеми радостями возрожденного Петербурга), а теперь она точно так же всей душой была с Егоркой. И опять резала на полоски сыр, и вскрывала упаковку спагетти, и заряжала шприц жидким клубничным джемом.
– Да постой ты! Хоть яблоко возьми! – с трудом удержав сына, Катя дала ему свежевымытое яблоко, послушала, как угасает топот быстрых ног в великоватых сандаликах, и села думать.
Требовался компромисс. Чтобы и волки целы, и овцы сыты, или наоборот…
– О Господи! – воскликнула Катя, вдруг поняв, что тут можно сделать. – Вот же дура, вот же ворона!
Она быстро переоделась в воскресное: юбка за колено, кофточка с длинными рукавами, на плечи – косынка-«сестричка». В Курске по воскресеньям всей семьей ходили в церковь. Хотя и не каждое воскресенье, но все-таки, хотя и не полностью выстаивали службу, но тем не менее. А в Петербурге пока было неясно, к какому приходу приписаться, Катя даже не заглянула свечку поставить в благодарность за взлет Андрея. Ну и как это называть?
Зная, что Егорка будет играть в том самом блоке и никуда не денется, Катя даже не стала предупреждать Марусю о своем уходе. Она выбежала из общежития и поспешила к часовенке. Эта деревянная, явно из вагончика переделанная часовенка стояла на набережной, а рядом уже росли стены каменной церкви. У открытой двери Катя быстро повязала косынку, скроенную, как давным-давно у сестер милосердия, спереди схваченную защипами, чтобы пышнее торчала, сзади – полукругом, а не уголком.
Священник был в часовне, сам протирал большой металлический подсвечник.
– Благословите, батюшка, – попросила Катя. – У меня такое дело… такая беда… и не знаю, как сказать, боюсь, подумаете, будто я спятила…
– А говори как есть, миленькая, – благословив, сказал седой и лысоватый батюшка. – Вот у меня тут лавочка, сядем, ты мне все расскажешь. С Божьей помощью разберемся.
Катя собралась с духом и рассказала.
– Вот я и думаю, может, привидение? Но ведь, если по-православному, привидений нет. Или все-таки есть? – спросила она. – И к тому же среди бела дня. Только, батюшка, не говорите, что это нечистая сила, а то, сами понимаете…
– А я и не говорю, – помолчав, ответил священник. – Есть много такого, что мы объяснить пока не можем. А Господь нам этих тайн не открывает. Но, миленькая, вот что я могу сказать: если допустить, что является чья-то душа, то это душа покойника, неотпетая, и просит, чтобы отпели. Такие случаи бывали.
– Поесть она просит, то есть он, Шурик. И что же теперь делать? Если общежитие разрушат, что с ним будет?
– С ним все плохое, что могло быть, уже случилось. Ты подумай, если в виде дитяти душа является, значит, именно ребеночку она принадлежала, или он – ей. Кабы дитя уцелело, выросло, когда-нибудь потом скончалось, то душа бы представилась вам человеком в годах. А то ребенок. Нет его больше, миленькая. А отпеть – отпою.
– А если этот Шура некрещенный?