овместной работы один афоризм Великого Кормчего я выучил наизусть: ибу ибуди дадао муди. «Шаг за шагом дойдем до цели». Чем, собственно, и занимаемся.
Рассказывать про «поэта-правдоруба» большого смысла не имеет – кто ж не знает старика Иртеньева? Игорь Моисеевич – живой классик, чьи строки с середины восьмидесятых уходят в народ безымянно, что есть высшая форма признания.
Не с первого раза удалось мне подсадить моего старшего друга на телевизионную иглу: поначалу от политической поденщины Иртеньев отказывался. Гордый питомец муз, он не то чтобы брезговал заказом – но полагал, что не сможет писать «на скорость», сохраняя уровень, к которому уже успел приучить своих читателей.
А условия иртеньевской работы были, действительно, довольно жесткими: в среду получи тему, а к утру в четверг – вынь да положь стихотворение. Что Игорь и делал четыре года напролет. Перед тем как по телефону, мрачным голосом, прочесть мне «программный продукт», Иртеньев обычно предупреждал, что стих получился смешной, и чаще всего не ошибался.
Если у иртеньевской музы был выходной, он справлялся без нее – выходили стихи элегантные, математически точные; демонстрация профессии. Но когда муза посещала поэта… а по средам она делала это регулярно… Тогда, потревоженный по какому-либо невзрачному поводу вроде принятия бюджета, иртеньевский талант поднимался во весь свой немаленький рост. Легко оттолкнувшись от повода, стих взлетал к головокружительным обобщениям и оттуда обрушивался финальной репризой. Пальчики оближешь.
Многое из написанного для «Итого» Иртеньев, человек строгий, впоследствии включил в свои сборники. Наличие в природе этих стихов я считаю своим вкладом в русскую поэзию. Хотел написать: скромным вкладом, но к черту скромность – стихи-то отменные!
Примерно через год после старта программы Иртеньев привел в эфир своего друга Андрея Бильжо. Блестящий карикатурист дебютировал у нас в качестве «мозговеда».
Впрочем, Бильжо – психиатр самый натуральный, с дипломом, и по Москве в некотором количестве еще ходят граждане, починенные Андреем Георгиевичем в его маленькой психиатрической больнице. Соответственно, и диагнозы политикам он ставил не шуточные. То есть – настоящие.
Нехитрое дело назвать Думу «дурдомом», но для Бильжо это не было метафорой: политическую элиту страны он ощущал как свою клиентуру. А когда «врач-мозговед» выходил на уровень обобщений, как в случае с «пациенткой Р.», случался успех такой силы, что меня начинали вызывать в правоохранительные органы (см. выше).
Многие до сих пор спрашивают: что это он вертел в пальцах? Отвечаю: это ключик-гранка, какими запирают снаружи буйные психиатрические палаты. К сожалению, изолировать от россиян обителей верхней и нижней палаты Андрей Бильжо не сумел.
Но всех нас предупредил.
Смею думать, что в «Итого», за пять лет еженедельного эфира, случилось некоторое количество удачных шуток. Но это, конечно, гарнир. А собственно блюдом были они, наши всенародно избранные всех рангов. Перешутить их было невозможно. Что они говорили, как себя вели! Какой Салтыков-Щедрин? Какой Свифт? Только не выключай камеру, только запасись пленкой – и фиксируй.
В этом хоре были солисты, а были и звезды первой величины. Черномырдин, например, – предмет моей острой ревности. Я относился к нему, как Сальери к Моцарту, потому что сам беру трудом, а он – талантом. Ужас! – ночей не спишь, пальцы стерты о клавиши по локоть, восемь редакций одной шутки… – а этот просто открывает рот и говорит… Ельцин доводил нас иногда до икоты; некоторые его синхроны (так на телевизионном сленге называется прямая речь в эфире) мы в процессе подготовки программы пересматривали много раз – и каждый раз уползали от монитора на карачках. Вести программу в прямом эфире я бы, клянусь, не смог – «плыл» бы от смеха постоянно.
Но главное – пятилетняя работа в «Итого» существенно поправила мое мировоззрение. Километры пленок, отсмотренные с подачи Татьяны и Сергея, не прошли даром. Время от времени на рабочем месте я узнавал о Родине что-то такое, отчего хотелось скорее плакать, чем смеяться.
И дело вовсе не в политиках, почти в полном составе расположившихся в диапазоне от клоунов до дебилов. Претензий к обитателям Кремля и других вместилищ власти у меня, с течением времени, становилось, как ни странно, все меньше. И все больше я понимал, что они – это мы. Например, жители Брянска выбрали себе депутата Шандыбина. Они, кого смогли, выбрали – он, как может, работает, и никаких претензий к ателье.
Удивительно другое: поставив на руководство своей жизнью этих василь-иванычей (а Шандыбин там еще не из худших), россияне с поразительным терпением продолжают надеяться на то, что в одно чудесное утро у них под окнами обнаружатся голландские коровы и английский газон. И время от времени обижаются, что этого еще нет.
Помнится (дело было вскоре после президентских выборов 1996 года), за соседним столиком в кафе тяжело напивались люди, будто вышедшие живьем из анекдота про новых русских: бычьи шеи, золотые цепи… И вот они меня опознали – и призвали к ответу за все, и велели сказать, когда закончится бардак и прекратится коррупция.
Тут меня одолело любопытство.
– Простите, – спросил я, – а вы за кого голосовали?
И выяснилось, что двое из пяти «быков» голосовали за Ельцина, двое за Жириновского, а один – вообще за Зюганова. И, проголосовавши таким образом, они регулярно напиваются – в ожидании, когда прекратятся бардак и коррупция.
Народ – вот что было главным открытием программы «Итого», по крайней мере, для меня. Через две программы на третью информационный поток выплескивал на нас что-нибудь совершенно поразительное. Не забуду, как мать родную, ночные съемки из питерского пригорода Келломяги. У водилы уборочной машины кончилась в машине вода, а рабочее время – не кончилось, и он ездил по улицам родного города и гонял валиком пыль. Всю ночь. Я смотрел этот сюжет и думал… Нет, я ничего не думал, просто смотрел, как зачарованный.
Но это – частный случай идиотизма. А вот картинка из цикла «все, что вы хотели знать о своем народе, но боялись спросить».
…Голландский фермер взял в аренду в Липецкой области шестьсот гектаров земли – и приехал на черноземные просторы, привезя с собою жену, компаньона, кучу техники и массу технологий. Он посадил картошку – и картошка выросла хоть куда. А на соседних совхозных плантациях (где, пока он работал, расслаблялись великим отечественным способом) корнеплод уродился фигово.
Тут бы и мораль произнести – типа «ты все пела…»
Но в новых социально-исторических условиях басня дедушки Крылова про стрекозу и муравья не сработала. Потому что, прослышав о голландском урожае, со всей области (и даже из соседних областей) к полям потянулись люди. Они обступили те шестьсот гектаров буквально по периметру – и начали картошку выкапывать.
Причем не ночью, воровато озираясь, с одиноким ведром наперевес… – граждане новой России брали чужое ясным днем; они приезжали на «жигулях» с прицепами, прибывали целыми семьями, с детьми… Педагогика на марше.
Приезд на место события местного телевидения только увеличил энтузиазм собравшихся. Люди начали давать интервью. Общее ощущение было вполне лотерейным: повезло! Мягкими наводящими вопросами молодая корреспондентка попыталась привести сограждан к мысли, что они – воры, но у нее не получилось. Один местный стрекозел даже обиделся и, имея в виду голландского муравья, сказал: вон у него сколько выросло! – на нашей земле…
Этот сюжет, будь моя воля, я бы крутил по всем федеральным каналам ежедневно – до тех пор, пока какой-нибудь высокоточный прибор не зафиксирует, что телезрители начали краснеть от стыда.
А по ночам, когда дети спят, я крутил бы стране другой сюжет.
История его такова. Корреспондент НТВ в Чечне предложил некоему полковнику десантных войск воспользоваться своим спутниковым телефоном – и позвонить домой, под Благовещенск, маме: у мамы был день рождения. Заодно корреспондент решил этот разговор снять – подпустить лирики в репортаж.
В Чечне была глубокая ночь – под Благовещенском, разумеется, утро. Полковник сидел в вагончике с мобильным телефоном в руке – и пытался объяснить кому-то на том конце страны, что надо позвать маму. Собеседник полковника находился в какой-то конторе, в которой – одной на округу – был телефон. Собеседник был безнадежно пьян и, хотя мама полковника находилась, по всей видимости, совсем недалеко, коммуникации не получалось.
Оператор НТВ продолжал снимать, хотя для выпуска новостей происходящее в вагончике уже явно не годилось – скорее, для программы «Вы – очевидец».
Фамилия полковника была, допустим, Тютькин. (Это не потому, что я не уважаю полковников. Не уважал бы, сказал настоящую – поверьте, она была еще анекдотичнее.)
– Это полковник Тютькин из Чехии, б…! – кричал в трубку герой войны («чехами» наши военные называют чеченцев; наверное, в память об интернациональной помощи 1968 года). – Маму позови!
Человек на том конце страны, будучи с утра на рогах после вчерашнего, упорно не понимал, почему и какую маму он должен звать неизвестному полковнику из Чехии.
– Передай: звонил полковник Тютькин! – в тоске кричал военный. – Запиши, б…! Нечем записать – запомни на х… Полковник Тютькин из Чехии! Пол-ков-ник… Да вы там что все, пьяные, б…? Уборочная, а вы пьяные с утра? Приеду, всех вые…
Обрисовав перспективы, ждущие неизвестное село под Благовещенском в связи с его возвращением, полковник Тютькин из Чехии снова стал звать маму. Когда стало ясно, что человек на том конце провода маму не позовет, ничего не запишет и тем более не запомнит, полковник стал искать другого собеседника.
– Витю позови! – кричал он, перемежая имена страшным матом. – Нету, б…? Петю позови! Колю позови!
И, наконец, в последнем отчаянии:
– Трезвого позови! Кто не пил, позови!
Такого под Благовещенском не нашлось – и, бросив трубку, полковник обхватил голову руками и завыл, упав лицом на столик купе.