И еще в душе у меня искоркой теплится абсурдная надежда, которая мучает меня с того самого дня, как мы сюда прибыли: отыскать незнакомца в спортивной куртке. Много раз уже я пыталась, но потом махала на все рукой. Не думаю, что смогу еще раз попробовать. Но что, если?..
Бен говорит, я должна рассказать Итану правду. Пытаюсь это себе представить. С чего начать? «Итан, я явилась сюда из будущего». Так, что ли?
Вряд ли получится. Даже если бы мистер Роберт позвонил и приказал так поступить, не знаю, смогла бы я? Это как пописать в штаны при всем честном народе. Настолько не вяжется со всей ситуацией, что я просто физически не смогу это сделать.
Интересно, а как я выброшу очки с таблетками? Как он это себе представляет? Он что, хочет, чтобы я умерла? Если так, то существует много других, гораздо более легких и быстрых способов убить меня. Если я сделаю хоть что-нибудь из того, что он просит, они сразу начнут действовать.
Да нет, разве можно ему верить? Какой дурак верит таким вот бездомным, собирающим банки и распевающим арии из опер бродягам? Да это просто немыслимо!
Он как-то странно произнес мое имя. «Что, если?..»
Сказал, чтобы я доверяла своему разуму. А мне мой разум подсказывает ни в коем случае не делать то, о чем он просит.
Я и не стану.
Тем временем нахожу номер, с которого Бен послал сообщение, нажимаю кнопку. Это безличное сообщение компьютерным голосом, такие приходят, когда покупаешь мобильник. Нетерпеливо топаю ногой, ожидая гудка.
«Я должна исполнять заповеди, — говорю я себе. — Если я их нарушу, мне не жить».
После обеда вижу, что с того же номера пришло новое сообщение. Закрываюсь в шкафу, сунув в уши наушники.
— У времени свои правила и заповеди, Пренна. И я не стану с этим спорить. Истинные заповеди те, от которых не уйти, их невозможно нарушить, даже если постараться. И ты узнаешь эти заповеди, хотя, быть может, это будет для тебя болезненно. Правила, которым тебя учили, созданы для того, чтобы контролировать тебя и управлять твоими поступками. Но не все они неверны. Осторожность тебе не помешает. Мы здесь чужаки и должны вести себя смирно и осмотрительно. Мы можем принести миру ужасный вред, а возможно, уже принесли. Что бы мы ни делали, это влечет сложные, непредсказуемые последствия. Некоторые, я надеюсь, будут во благо. Но нам не следует вмешиваться в естественный порядок времени больше, чем это необходимо. Желаю тебе, Пренна, всего в этой жизни, что ты бы сама себе пожелала, но, боюсь, существуют пределы, за которые в желаниях выходить нельзя.
Я отключаюсь. Сижу, уставившись на мобильник. Не дает покоя все та же мысль: «А что, если?..»
И другая мысль тоже: «Что все это значит?»
Немного погодя является и третья. Открываю окно и снова швыряю мобильник в нарциссы.
Июнь 2012 года
Дорогой Джулиус!
Я ела манго. Это такой липкий оранжевый фрукт, кисло-сладкий, он разделяется на волокна, сердцевина у него маленькая и твердая. Очень вкусный. Вкусней даже, чем ананас. Я бы ела его, даже если бы мне сказали, что он смертельно ядовит.
Я все еще надеюсь, что, когда придет время и ты родишься, манго в мире еще будет расти. Ах, Джулиус, как это вкусно! Когда я представляю, как ты кусаешь его, мне кажется, что ради этого стоит жить.
С любовью,
Пренна.
Глава 9
В школе я думаю о том, куда пойду после занятий и какой первый вопрос задам там. Сижу как на иголках.
Итан все пытается со мной заговорить, но я избегаю его. В начале урока математики он кладет мне на парту какой-то сверток, похожий на подарок. Я бросаю взгляд на дверь. Мистер Фазанелли опаздывает, делать нечего. Гляжу, что Итан там положил. Предмет завернут в подарочную бумагу кое-как, чувствую, он делал это сам и впопыхах.
— Прямо сейчас развернуть?
— Конечно.
— Красивая обертка.
Итан пожимает плечами, будто не понимает, шучу я или серьезно.
— Слишком много ленты намотал.
Разворачиваю. Вижу новенькую колоду карт, все еще в целлофане. Верчу в руке, приятно ощущать ее плотность, да и водяные лилии на рубашке хоть и безвкусные, но трогательные.
— Спасибо, — говорю я.
Итан кивает, и по его лицу я вижу, он хочет что-то сказать. «Я буду тебя во всем слушаться. Буду учить играть в карты, а вопросов задавать не стану» — вот что говорит его взгляд.
И тут я понимаю: существует такое, что уже не переделаешь. Назад не вернешь. Открыл человеку душу, поделился с ним всеми мыслями и чувствами, а потом? Можно игнорировать, можно постараться забыть об этом, но вернуть ситуацию обратно, сделать все как прежде невозможно.
Что у тебя?..
Почему ты?..
А ты куда?..
Ну, что я тебе?..
Да, сформулировать этот вопрос не так-то просто. Но я должна задать его. Потом, естественно, последуют другие вопросы, много. Но первый — самый трудный.
Шагаю, погрузившись в свои мысли, потом замечаю, что Итан идет за мной, догоняет, торопится.
— Ты зачем за мной потащился? — спрашиваю я.
— Надо поговорить. Можно?
— А можно потом?
— Нет, лучше сейчас. Это очень важно.
Похоже, его не волнует, что, пытаясь избавиться от него, я прибавляю шаг.
— Потом.
— Нет, сейчас.
— Сейчас не могу.
А сама все-таки останавливаюсь. Не могу. Но как от него отвяжешься? И боль ему причинить не могу, да еще намеренно.
— Пренна, я понимаю, есть много чего, о чем ты не хочешь говорить, например откуда ты здесь появилась. Наверное, ты считаешь, этого делать нельзя. Согласен. И не надо говорить, если не хочешь. Но дело в том…
Я снова трогаюсь с места. Нельзя допустить, чтобы меня уничтожили. Это все равно что покончить с собой. Не сейчас.
— Дело в том…
Я поворачиваю за угол. Чуть не бегу.
— Дело в том, что, кажется, я и так уже знаю.
Поднимаю, хотя и очень не хочется, глаза на Итана, в них отчаянная мольба: поговори же со мной!
«Если кто-либо из местных жителей знает о тебе правду — неважно кто! — каким бы он ни казался добрым и отзывчивым, он тебя не пожалеет. Он будет вести себя, будто хочет помочь, но это не так. Он уничтожит тебя и уничтожит всех нас».
Так поучала меня мама, этому учили меня мистер Роберт, друзья, все мои знакомые, все, на кого я могу рассчитывать.
Я замедляю шаг. Не знаю, долго ли я буду от этого бегать.
— Откуда?
— Бен Кеноби все рассказал несколько дней назад. И еще он сказал…
Я поворачиваюсь к Итану:
— А тебе не кажется, что он сумасшедший?
— Я много раз с ним беседовал. Не думаю, что он сумасшедший.
— Правда? — Теперь я прикидываюсь, но получается плоховато.
— Правда.
— И что он тебе сказал? — спрашиваю я равнодушно-саркастическим тоном, но выходит очень фальшиво.
Итан старается вести себя осторожно. Смотрит на меня вопросительно. И вдруг протягивает руку и снимает с меня очки. Я изумленно разеваю рот. А он кладет их себе в задний карман. Потом снова начинает говорить, не торопясь, тихим голосом.
— Он сказал, что ниоткуда ты не приехала. — Итан говорит очень медленно, в паузах между его словами я слышу свое частое, прерывистое дыхание. — Что ты прибыла из другого времени.
Рот у меня раскрылся еще шире. Дыхание перехватило, ощущение такое, будто я задыхаюсь. Голову не поднять, она как чугунная. И что теперь? Надо убедительно показать, что меня поразила абсурдность его утверждения. Какая чудовищная нелепость, какой идиотизм! При этом надо презрительно и высокомерно фыркнуть. Легко сказать.
— И ты веришь басням этого бродяги с павлиньими перьями? — Я делаю неуверенное движение рукой в сторону его заднего кармана. — Скажешь еще, что он по секрету сообщил, будто с помощью этих очков за нами всеми следят, да?
Итан молчит, и я чувствую, как копится в нем заряд неодолимой, отчаянной энергии, которая хочет воплотиться в слова и выплеснуться на свободу.
— Да он такой же Бен Кеноби, как ты Люк Скайуокер, а я принцесса Лея! Может, ты видишь во мне зеленого человечка с другой планеты? — Кажется, я пытаюсь острить, но мы оба даже не делаем попытки улыбнуться.
По глазам видно, что Итан обижается. Он заслуживает от меня хотя бы капельку искренности, но не получает и этого. Мы сейчас вторглись на запретную территорию, все заповеди нарушены, мне надо быть крайне осторожной.
— Я не стану ему верить, если ты этого хочешь и сама мне об этом скажешь, — говорит он так тихо, что я едва слышу.
Итан смотрит мне прямо в глаза. О-о-о! Он всегда видит там больше, чем следует.
Теперь моя очередь. Самое время продемонстрировать все, чему меня учили, все, что для меня является первейшей необходимостью: говорить неправду, врать напропалую и стараться сделать это как можно лучше. А я стою как столб и молчу, чувствую: глаза наполняются слезами. Какая я все-таки дура! Ничего у меня не получается. Даже просто соврать не могу. Стою как дура и молчу.
— Ох, Пренна…
Ну да, он заметил-таки мои слезы. Я знаю, он не хочет сделать мне больно. Что бы там кто ни говорил.
Если бы сейчас на его месте стоял кто-нибудь другой, я бы соврала не моргнув глазом. Рифмованными стихами могла бы врать и мистеру Роберту, и Джеффри Боланду, и даже маме. Плела бы венки прекрасных сонетов из сплошной лжи перед миссис Синтией и миссис Крю. Но я гляжу в глаза Итану и понимаю, что ему соврать никак не смогу.
Он протягивает руку, но я вытираю глаза и резко поворачиваюсь к нему спиной.
— Мне надо идти.
— У нас осталось мало времени, — говорит Итан мне вслед.
Не пройдя и половины квартала, я вдруг начинаю понимать, что плохо вижу вовсе не из-за слез, застилающих глаза. Я ушла, совершенно забыв про очки, а возвращаться уже нельзя. Я слишком горда, слишком упряма, да и боюсь тоже, а кроме того — и об этом обожают мне напоминать мои покровители типа мистера Роберта, — я слишком глупа.