По лицу видно, что Итан испытывает облегчение.
— Так, значит, тебе ничего не грозит.
— Да, зато тебе грозит.
— Мне? Почему это?
— Контакты со мной для тебя небезопасны. У тебя нет иммунитета от микроорганизмов, которые есть в моем теле. Там, откуда я прибыла, такие заболевания, что ты и представить себе не можешь. Чума крови, например, от которой погибают сразу целыми семьями. У меня от нее иммунитет, да и у всех, кто прибыл сюда, иначе мы бы давно умерли. Но неизвестно, какие изменения, пусть самые крохотные, произошли в структуре моей рибонуклеиновой кислоты или еще где, а от меня эти изменения могут перейти к тебе.
— Вот так просто, когда я сижу рядом с тобой? Чушь какая-то. Я в это не верю.
— Наши руководители, кажется, считают, что контакт, который не принял регулярную форму, достаточно безопасен. Они предостерегают нас от тесных и глубоких связей. Вот почему заповедь, в которой говорится о близости с местными, самая строгая. Нам говорят, что такие контакты могут уничтожить все население страны, как Кортес уничтожил ацтеков, подарив им оспу.
У меня на душе кошки скребут. Ощущение, будто я воздушный шарик, из которого выпускают воздух. Рассказывать такое мальчику, которого любишь, не очень-то романтично.
Итан внимательно смотрит мне в глаза, слушает. Какое-то время молчит, потом качает головой:
— Меня это не пугает. И я тебя не боюсь. Не страшно.
— А мне страшно, — вздыхаю я.
Наконец мы доезжаем до стоянки грузовиков справа от Палисейдс. Пока едем, ведем себя трезво и сдержанно. Когда пересекаем границу между штатами Нью-Йорк и Нью-Джерси, Итан берет меня за руку. Гляжу на него и вижу: в глазах мелькают мятежные чертики.
Камера хранения открывается только в семь, и нам надо хоть чуть-чуть поспать. Впереди у нас два больших дня, в которые нужно много успеть.
— А что твои родители? — спрашиваю я. — Ты им сказал, куда едешь?
— Конечно. В гости к сестренке на все выходные. Она живет в Бакнелле.
— А сестра? Что она об этом думает?
— Думает, у меня завелась девчонка, и я это от всех скрываю. — Итан достает из багажника одеяло и открывает мне дверцу. — Ложись на заднем сиденье и постарайся выспаться, договорились? — Он протягивает мне одеяло.
— А ты?
Он возвращается на сиденье водителя:
— А я привык спать сидя.
— Точно?
— Точно. Кроме того, если понадобится быстро удирать отсюда, лучшего спального места не найдешь.
— Ты думаешь, нас уже ищут?
— Думаю, попытаются. Но у нас есть преимущество. Кеноби говорил, они здорово давят на своих, зато в остальном мире у них никакой поддержки. А я в своем мире чувствую себя как рыба в воде. Им до меня далеко.
— Ты уверен?
— Конечно. У них нет настоящих связей с людьми, с аборигенами, как ты нас называешь.
— Да, это верно.
— А вот у тебя, дружок, хоть ты и не наша, точно есть.
Итан запирает все дверцы, гасит освещение. Становится тихо и темно. Я лежу неподвижно, гляжу вверх. От нашего дыхания запотели стекла. Слышно гудение несущихся по шоссе машин. Казалось бы, нет никаких оснований чувствовать себя в безопасности, но у меня на душе легко и спокойно.
Итан так близко, что мне никак не уснуть. Он ерзает и вертится на переднем сиденье. Я слышу его дыхание.
Проходит какое-то время, трудно сказать сколько, но довольно много. Мы оба не спим, хотя и не разговариваем. Потом слышу, Итан выходит из машины и открывает заднюю дверцу. Залезает ко мне, и сердце мое падает куда-то в пропасть, потом снова взлетает от радости, хотя я знаю, что так быть не должно. Сажусь, чтобы дать ему место.
— Нет-нет, лежи, — говорит он. — Для меня найдется местечко?
Я прижимаюсь к спинке. Он вытягивается рядом. Я накрываю нас обоих одеялом.
— Что-то не получается спать сидя. Оказывается, не очень привык.
Я смеюсь.
Сначала мы лежим на узеньком сиденье, как две сардины, спина к спине. Но Итан скоро переворачивается на другой бок и обнимает меня. Спиной чувствую, как бьется его сердце.
— Это ведь у нас не регулярный контакт, верно? — спрашивает он.
— Думаю, имеется в виду что-то другое.
Ну да, мы с ним однажды уже были вот так же близко, но пока никаких отрицательных последствий не заметно.
— Да, думаю, все нормально.
Я уже начинаю дремать, когда ноги его переплетаются с моими.
— Пренна… — слышу я его шепот за спиной. — Ты спишь?
— Нет еще. А что?
— Как думаешь, если я тебя поцелую, не повредит? — шепчет Итан. — Хочешь?
Понимаю, сейчас надо соврать, сказать, что очень даже повредит. Чтобы нам обоим было легче. Но я уже начала говорить с ним откровенно, ничего не скрывая, и это ощущение пьянит меня.
— Очень хочу, — шепчу я в спинку сиденья. — Очень-очень.
— И я тоже.
Чувствую, как он целует меня в лопатку, потом опускает голову и засыпает.
Глава 13
Мы останавливаемся на стоянке в Бронксе и начинаем изучать карту в мобильнике Итана. Точнее, изучает он. С моим зрением изучать ее бесполезно. Мы свернули не в том месте и не сразу разобрались, куда дальше ехать. Вокруг ветхие, полуразрушенные дома, улицы пустынны. Большинство зданий выглядят необитаемыми, судя по выбитым стеклам. Я, в общем-то, не очень боюсь, и угрозы, существующие в этот период двадцать первого века, кажутся мне смешными, но все равно я рада, что не одна.
Утро довольно прохладное, ветерок шевелит футболку Итана. Он выглядит совсем неухоженным и помятым после того, как две ночи подряд рыскал вокруг фермы. Лицо усталое. Но тут он вдруг ни с того ни с сего принимается прыгать и скакать по тротуару как сумасшедший.
— Что это с тобой?
— Сам не знаю. Чувствую, здоровье так и прет. Энергия.
Дышит тяжело, зато широко улыбается. Еще несколько раз подпрыгивает.
— Правда?
Мне кажется, я догадываюсь, на что он намекает.
— Здоров как бык, готов горы свернуть.
Гляжу на него подозрительно.
— Поговорка такая, — пожимает плечами Итан.
Искомый адрес — большое квадратное строение промышленного типа с гигантским, ярко освещенным рекламным щитом на крыше, хорошо видным из окон автомобилей, с шумом проносящихся мимо по надземной скоростной автостраде у нас над головой.
В вестибюле за стойкой нас встречает унылое лицо охранника с карточкой на груди, где написано, что его зовут Мигель. Он снимает наушники.
— Вашу карточку, — говорит охранник.
Даю ему карточку.
— Позвольте взглянуть на ваш ключ.
Протягиваю и ключ.
— Номер отделения?
Отвечаю не сразу. Совсем не хочется вызывать в нем подозрения. Хватит и того, что перед ним стоят двое грязных подростков, которые едва держатся на ногах, да еще заявились в семь утра.
— Пять, один, семь.
Изо всех сил стараюсь говорить уверенным тоном.
Мигель сверяется с данными в компьютере и пододвигает ко мне цифровой блокнот.
— Распишитесь здесь, пожалуйста.
Ставлю какую-то закорючку, впрочем, я всегда так расписываюсь, не разобрать ни буквы.
— Поднимайтесь на лифте на пятый этаж, два поворота направо, один налево, — говорит он. Откидывается на спинку кресла, снова надевает наушники.
Кабина лифта такой величины, что можно въехать на машине. Провожу карточкой в щели, жму кнопку пятого этажа, загорается лампочка. Ладони мои вспотели, ноги так и пляшут.
— Долго нам здесь оставаться нельзя, — говорит Итан. — Делаем дело и сразу уходим.
Мы шагаем по бетонному коридору. Итана, конечно, тоже мучает мысль о том, что про это место знаем не только мы с ним.
Я киваю. Сквозь несколько окон, застекленных толстыми стеклами, виден пробегающий свет автомобильных фар с шоссе, вызывающий какое-то тошнотворное чувство.
Сощурившись, стараясь удержать дрожащую руку, поворачиваю ключ в замке. Щелчок, и я открываю дверь. Кладу ключ обратно в карман куртки, застегиваю на молнию.
Итан шарит рукой по стенке, пытаясь найти выключатель, находит, наверху вспыхивает лампа дневного света, которая сначала долго шипит и мигает, пока не разгорается в полную силу.
Мы находимся в помещении футов шесть в ширину и девять в длину. Две стенки полностью закрывают грубо сколоченные полки, почти полностью пустые. Только на одной из средних полок стоят четыре коробки с папками и красный скоросшиватель.
Я шагаю внутрь, Итан идет за мной. Оглядывается на дверь.
— Оставить открытой?
Если закрыть, мне станет страшно. В коридоре ни души.
— Да.
— Начнем с этой? — спрашивает он и берет первую коробку.
Я киваю. Чтобы притронуться к этим коробкам, мне нужно собраться с духом.
— Здесь подшивка газет, — говорит Итан.
Интересно, в голосе его не слышно разочарования. Неужели он надеялся увидеть здесь схему какой-нибудь умопомрачительной технологии или механизма?
— Что-то не очень похоже… на послание из будущего.
— Ну да. Я посмотрю, не возражаешь?
— Давай.
Я беру вторую коробку. Страшно открывать, но пытаюсь уговорить себя. Это не страх перед неизвестностью, сказываются годы промывания мозгов: ни в коем случае нельзя вторгаться в чужую жизнь. Нам не свойственны такие чувства, например, как чувство спокойствия и безопасности, чувство доверия к людям, зато чувство вины, чувство постоянной угрозы не покидают нас ни на минуту.
Коробка разделена на несколько отделений, и на стенке одного из них вижу свои инициалы — мои прежние инициалы, — написанные черным маркером. В духе иммигрантов, прибывавших на остров Эллис. Оказавшись здесь, мы все поголовно сменили фамилии.
Первое, что попадается под руку, — высохший листок бумаги с детским рисунком цветными карандашами, на котором незрелой рукой ребенка изображена семья: ноги в виде палочек, заканчивающихся овалом ступней, на руках по пять сосисок, и голова как леденец на палочке. Отец с прямыми черными волосами и украшенный бородой, мать с прической, раскрашенной желтым карандашом, держит за руку яйцеголовую девочку в голубом платье, довольно большую, с темными волосами, как у отца, и серовато-голубыми пятнышками глаз, как у матери. Девочка держит за руку маленького темноволосого мальчика.