Поворачиваюсь всем телом, нащупываю ногами дно, отталкиваюсь и наконец набираю полные легкие воздуха. Отчаянно кашляю, отплевываюсь, задыхаюсь и, спотыкаясь, бреду за Итаном к берегу.
Он смотрит на меня, иронически качает головой, но не без сочувствия. Я отбрасываю с лица мокрые волосы, никак не могу отдышаться. Мы стоим по щиколотку в воде, Итан обеими руками обнимает меня за талию. Я поднимаю к нему лицо, он наклоняется и целует меня в соленые губы.
Вот и все. Он опускает руки, мы выходим из воды и направляемся к нашему зонтику.
Слава богу, хоть купальник в порядке. Я поправляю его где надо. Трогаю царапины на щеке, на локтях: щиплются. Все еще чувствую на губах его поцелуй. Что делать, не знаю.
— Ну как ты? — спрашивает Итан, с невинным видом оглядывая меня со всех сторон в поисках повреждений, словно и не было никакого поцелуя. Но я же хорошо помню: был!
— Костяшки на пальцах болят, — отвечаю я.
Вечером в номере я лежу на широкой кровати, застеленной мягким покрывалом, щелкаю по клавишам ноутбука, который прихватил с собой Итан, да гляжу, как крадется по полу розовый луч закатного солнца. Как не хочется, чтобы этот день кончался. Итан лежит в футе от меня, просматривая газеты, которые должны выйти в ближайшем будущем.
Я уже долго изучаю страницы социальных сетей Моны Гали, делаю заметки и запоминаю подробности, которые могут пригодиться завтра. В «Фейсбуке» Итан числится у нее в друзьях, так что моя задача значительно облегчается.
Выйдя на страничку Итана, я не могу не заметить, что у него буквально сотни радостных и беззаботных друзей его возраста, которые постоянно шлют ему свои посты. И невольно возникают в голове всякие мысли типа: «Ну что он во мне нашел? Чего добивается? Почему не бросит все, не бросит эту авантюру, от которой свихнуться можно?»
Подпираю ладонью подбородок, гляжу на него:
— Вообще, признайся, как ты здесь оказался? Каким ветром тебя сюда занесло?
— Не понял.
— Все ты прекрасно понял. — Я поворачиваю к нему голову. — Я же вижу: ты живешь полной жизнью. Нормальный парень, как все. Вот что бы ты сейчас делал, если бы был в другом месте?
— Ну… дай подумать.
По лицу вижу, что Итан пытается мне подыграть.
— Ну-у… сегодня вечером у мамы обсуждение какой-то книги. Меня ждало бы общение с восемью дамами среднего возраста и море разливанное шампанского. Жаль, пропущу.
— Да врешь ты все! — смеюсь я.
— Или… поход с папой в какой-нибудь скучный и грязный китайский ресторанчик. Он терпеть не может дам, с умным видом рассуждающих о книгах. Еще он попытался бы затащить меня в кино на какой-нибудь боевик со стрельбой и мордобоем.
— И ты бы пошел?
— А что, может быть. Потом… Джеми Уэбб тоже приглашал меня куда-то. Еще у Вероники Лассер, думаю, сегодня вечеринка.
Мне становится тоскливо.
— Ишь ты. Красиво живешь!
— А вообще-то, я люблю бейсбол, — пожимает плечами Итан, — болею за «Метсов», а у Вероники скукота, мухи дохнут. — Он протягивает руку и хватает меня за босую ступню. — Знаешь, где я очень хотел бы быть сегодня вечером?
Я чувствую себя как умирающий с голоду на шикарном банкете.
— Где?
— Здесь.
— Да?
— Да. И нигде больше.
— Да?
— Да.
— И я тоже.
Мы продолжаем трудиться дальше.
Я продолжаю поиск в Сети информации об Эндрю Болтосе и не нахожу ничегошеньки. Похоже, он умеет заметать следы. В конце концов я слезаю с кровати, иду к сейфу и достаю красную папку. Снова падаю на кровать. Дотрагиваюсь пальцем ноги до коленки Итана. Просто так.
— Фу, ты меня испугала, Джеймси, — отзывается он, не отрывая глаз от газеты.
— Да-да. Прости. Мы работаем.
Но, несмотря на это, чувствую, как его ладошка заползает прямо под пояс моих шортов. Да-а, в каких все-таки тяжелых условиях приходится мне трудиться.
Первым делом захожу в «Фейсбуке» на страницу Терезы Хант. Уже несколько месяцев там ничего не появлялось, и я думаю, не случилось ли чего. Бесцельно прокручиваю ее фотографии. Вот она сама, вот она с сыном, как раз того же возраста, каким должен быть Джейсон Хант.
— Нашла что-нибудь? — спрашивает Итан.
— Пока нет. Сама не знаю, что ищу. А ты?
— Тоже ничего. Такое чувство, что толку воду в ступе.
Я кручу дальше, дохожу до фотографий, где Джейсон еще грудной ребенок. Тереза молода и счастлива. Иду дальше, потом останавливаюсь. Перехватывает дыхание. Кликаю мышкой по фотографии. В первые секунды глазам своим не верю. Подвигаю компьютер к Итану.
— Как думаешь, на кого он похож? Кто стоит рядом с Терезой?
Он вглядывается в снимок, потом смотрит на меня:
— Думаешь, это Эндрю Болтос?
Сердце мое начинает стучать.
— А ты?
Итан смотрит еще раз. Прокручивает дальше.
— Вот еще одна. Тут есть пометка. Написано, что это Эндрю.
— Я почти уверена: это он.
— А она кто такая?
— Она — первый человек, на имя которого выписан документ из красной папки. Там есть приписка: «пациент № 1» — и вопросительный знак. Мне кажется, отец пытался проследить самые ранние симптомы грядущей чумы крови. Но я не понимаю, что ее связывает с Эндрю Болтосом.
Итан все еще изучает фотографии.
— Мне кажется, они были любовники. Посмотри, очень похоже.
— Действительно. Вот это да!
На одной из фотографий они совсем уж откровенно обнимаются.
— Еще бы, тут уж нетрудно догадаться, — добавляю я. Мозг мой лихорадочно работает. — Ну и что это значит? Может, она заразила Эндрю Болтоса? — Пытаюсь прикинуть время — на ранних стадиях вирус болезни имеет гораздо более долгий инкубационный период. — Но какое это имеет отношение к Моне Гали? Может, она тоже заразилась? И связано ли с этим ее убийство? Я думала, Гали убили из-за каких-то ее исследований. Поэтому Болтос и похитил из компьютера все материалы.
— А если это просто совпадение?
— Не знаю… — Я кладу голову на подушку. Как все это утомительно. — Нет, не думаю.
— Может, как раз в этом направлении и копал твой отец.
— Но я не уверена, нашел ли он тут связь с убийством Моны Гали.
— Выходит, мы с тобой понемногу продвигаемся?
— Да, похоже на то. — Я отодвигаю компьютер в сторону и ложусь на спину. Закрываю лицо ладонями. — Хотелось бы только знать, куда именно.
Итан перекатывается по кровати и накрывает меня телом. Долго ли мы сможем лежать вот так на кровати вместе, пока не случится то самое? Я обнимаю его обеими руками. Поглаживаю плечи, спину.
— Хорошо ли это? — слегка задыхаясь, спрашиваю я.
— Хорошо. — Итан поставил локоть рядом с моей головой, чтобы немного уменьшить вес. — Очень даже хорошо.
Наклоняется и целует, долго и глубоко. Меня охватывает такое сильное желание, что я пугаюсь. Отталкиваю его и сажусь на кровати:
— Итан, не надо так. Нам нельзя.
Он тоже садится:
— Вот это я и хотел бы выяснить. Ну почему ты веришь каждому их слову? Почему ты думаешь, что можешь причинить мне вред? А если это еще одна ложь, чтобы ты постоянно чего-то боялась и ни с кем не общалась? Если все, что они вбивают вам в головы, — враки?
— Да, может, и враки. Я думала об этом. — Я кладу руку ему на бедро. — А что, если нет? — продолжаю я сдавленным голосом. — Я прибыла сюда знаешь откуда? Ты хоть представляешь, как там у нас все ужасно? Это здесь у вас все так миленько, тишь да гладь… Я ужасно боюсь, вдруг с тобой что-нибудь случится. Неизвестно, что я принесла оттуда с собой. А мы с тобой и так зашли далеко.
Итан становится на колени возле моих ног и берет в ладони мои щеки. Глаза смотрят прямо на меня, взгляд серьезен.
— Послушай меня, Пренна. Ты хоть знаешь, как давно я люблю тебя? Когда я с тобой, мне ничто не угрожает. Не может такого быть. Я в это не верю.
— А вдруг…
— Сказать тебе правду?
— Ну скажи…
— Дело в том, что, если я сейчас стану заниматься с тобой любовью, мне совершенно плевать, буду я жив или завтра умру.
Глаза мои полны слез, но я не могу сдержать улыбки:
— Зато мне не плевать. Очень даже, понятно?
Мы обедаем в патио мексиканского ресторана, освещенном мерцающими лампочками. Итан размахивает своим фальшивым удостоверением личности и возвращается с кувшином сангрии.
С удовольствием поедая энчиладу, я вдруг вижу, что на руку Итана садится комар. От неожиданности кровь ударяет мне в голову. Не думая, что делаю, я с яростью хлопаю по его руке.
Итан смотрит на меня обалделыми глазами.
— Прости, — шепчу я.
А у самой голова уже поплыла. С сангрией я слегка переборщила. Да и вообще, сегодня я что-то слишком возбуждена. Гляжу на ладонь с раздавленным насекомым, потом протягиваю ему:
— Вот, убила.
— Да уж… — Глаза у Итана как тарелки. — Спасибо, что руку не сломала.
— Сейчас вернусь, — говорю я.
Встаю и кладу салфетку на стол. Иду в туалет, смываю с ладони мерзкую тварь. Мою руки с мылом.
Гляжу на себя в зеркало и вижу в глазах слезы. Чувства совершенно растрепанные. С чего это вдруг я такая счастливая? С того, что взяла и влюбилась? Вообразила, что это и есть настоящее счастье?
Возвращаюсь к столику. Пытаюсь снова выглядеть беззаботной девчонкой с пляжа, но что-то плохо выходит.
— Все нормально? — спрашивает Итан, проницательно вглядываясь мне в глаза.
— Да. Видимо. Прости, наверное, тебе было больно.
— Это точно был комар? — Итан смотрит на меня озабоченно.
Ставлю локоть на крышку столика, подпираю подбородок. От энчилады, еще несколько минут назад казавшейся восхитительно вкусной, теперь чуть не тошнит.
— Да, кажется.
Больше вопросами он не докучает. Ждет, когда заговорю я.
А я готова много чего наговорить, у меня в запасе есть что рассказать. Открываю рот и начинаю:
— У меня было два брата, оба младшие. И оба погибли от чумы. Старший, Джулиус, был на два года младше меня. Мы с ним очень дружили, у меня таких близких друзей больше не было. Когда он умер, ему только исполнилось семь лет. А младший, Рем, умер еще грудным ребенком. — (Итан берет меня за руку.) — Официально у него не было имени. Во всяком случае, так считала мама. В самый разгар чумы люди вообще перестали давать младенцам имена, потому что очень многие умирали, но отец потом всем справил свидетельство о рождении, где у каждого было указано имя, и настоял, чтобы мы так их и называли, даже когда