Профессор рассердился моей естественной реакции:
– Вздор! Смею вас уверить, никто и никогда в ином воплощении не оказывался деревом или собакой. Только человеком. Все свои жизни человек проживает в человеческом теле.
Если так пойдет, то он выгонит меня взашей безо всякой помощи. Что ж, терять нечего.
– Боже мой, да откуда вам знать? – не выдержала я. До меня начала доходить бесцельность встречи. – Оттуда еще никто не возвращался.
– Я, вы правы, не самый видный авторитет в этой области. Но моя коллега Долорес Кеннон пользуется авторитетом непререкаемым, а мы с ней хорошо знакомы. Она отдала этой проблеме много лет жизни, даже бестселлер написала, «Между жизнью и смертью» называется. Можете почитать на досуге, увлекательно. Так вот, она утверждает, что не встретила ни одного человека, у которого бы не было прежних воплощений.
– Но зачем ворошить прошлое? Тем более прошлые жизни? Из любопытства? – Мой психоаналитик прочно вбил мне в голову, что жизнь – это то, что мы имеем здесь и сейчас. Здесь и сейчас.
– Что вы! Нет. Как вы изволили выразиться, ворошить прошлое иногда нужно для того, чтобы избавиться от проблем, которые одолевают нас в настоящей жизни и которые не поддаются решению с помощью других методов.
– А что, бывает и такое?
– Сплошь и рядом. Человек ходит, ходит к психоаналитику, эффект кратковременный или же его вовсе нет, эффекта. А проблема корнями уходит в предыдущее воплощение, не каждый умеет ее там искать.
– А вы, профессор, вот конкретно вы погружались в свои прошлые жизни? – Мне стало любопытно.
– Да, разумеется. Как раз Долорес мне помогала. И это во многом способствовало пониманию моих насущных проблем.
– Да, но какие существуют подтверждения тому, что это не игра больного воображения? Где доказательства?
– Хороший вопрос. В одной из своих жизней я, как и вы, видел свой дом и местность, где я живу. Я пошел в библиотеку и прочитал, что действительно на этом самом месте в те времена находился рыцарский замок, который впоследствии был разрушен. И на старинных гравюрах, приведенных в книге в качестве иллюстраций, я узнал этот самый замок, и даже разглядел окно своей комнаты.
– То есть вы считаете, что я в том видео вправду разглядела свой дом из прошлой жизни? Что я когда-то жила в России?
– Пока я ничего убедительно вам сказать не могу. Надо работать. Если вы не против.
Ух ты! Я ничуть не против! Совсем наоборот, мне вдруг страшно захотелось побродить по прошлым жизням, покопаться в них, наплевав на заветы психоаналитика про здесь и сейчас.
– А когда мы сможем начать?
Мне представлялось, что профессор Шульц должен как-то подготовиться к работе со мной – «замечательным случаем», – собраться с силами и мыслями, наметить какой-нибудь план. Я была готова к тому, что он ответит что-то вроде «к Рождеству», но он сказал:
– Да вот прямо сейчас, если нет возражений.
И я почувствовала, что возражения есть. Я не готова. Это только в мечтах и на словах все казалось легким и желанным, а когда дошло до дела, то я не могла с уверенностью сказать, что хочу окунуться в прошлые жизни. Как знать, чем это может обернуться для меня в дальнейшем. Мой земляк Ницше был определенно неглупым человеком, а он утверждал: «Когда смотришь в бездну, бездна в это время смотрит на тебя». Хотела ли я, чтобы на меня смотрели из бездны? Не уверена. Ну снятся мне сны по ночам. Подумаешь, экая невидаль! Всем снятся. Я уже почти привыкла. А что со мной будет происходить после этих сеансов? Неизвестно.
– Сейчас? Вот прямо сейчас?
Я все надеялась, что Маркус Шульц оттянет удовольствие, но ему это и в голову не приходило, «замечательный случай» он не собирался упускать:
– Сейчас. Вы что-то имеете против?
Мне не хотелось признаваться, что я многое имею против. В самом деле: заморочила голову Клаусу Амелунгу, теперь приехала и заморочила голову профессору. Для чего? Чтобы напоследок сказать: «Ох, простите, что-то я не расположена сегодня…»
– Нет-нет. – Вероятность того, что Маркус Шульц сейчас откажется от меня, тоже не нравилась. – А что именно вы будете делать?
– Я использую регрессивный гипноз, если вы согласны…
Я, кажется, нащупала ниточку для спасения:
– Гипноз? Профессор, дело в том, что я очень много читала про гипноз. И про методику гипноза. Вы сейчас встанете у меня за спиной, будете монотонно считать, потом прикажете мне отклониться назад или в сторону и поддержите меня руками… Ну и так далее. А я вместо того, чтобы погружаться, буду думать о самой методике и о том, что последует дальше. Боюсь, у нас с вами ничего не получится.
– Ну надо же! Вы в самом деле много знаете, – удрученно заметил профессор. – Этого я не учел. Что же мне с вами делать?
Он казался искренне расстроенным. Расстроенным упущенным «замечательным случаем», собственным бессилием и тем, что не оправдал возложенных на него надежд.
– Вот что… – попытался он реабилитироваться передо мной, – вот что, раз уж у нас сегодня не получается с гипнозом, то позвольте я проведу обычный расслабляющий сеанс. В качестве компенсации, так сказать. Вы ехали сюда, волновались, устали. А я немного улучшу ваше самочувствие. Не волнуйтесь, ничего страшного, просто приятная процедура.
Что ж, от приятной процедуры в качестве компенсации я не буду отказываться.
Я опустилась в низкое кресло, попыталась расслабиться, вытянув вперед ноги, и закрыла глаза.
– Представьте себе что-нибудь очень приятное, расслабляющее, – попросил профессор. – Например, вы где-то на отдыхе. Вы сидите так же, как сидите сейчас… Что вы представляете?
– Я? Я представляю, что я в Гармише. Я приехала сюда покататься на лыжах…
– Хорошо. Расскажите, что вы видите вокруг себя, что чувствуете.
– Я здесь с сыном, он недалеко, играет в дартс. А я сижу у камина и смотрю на огонь. – Я действительно почувствовала расслабленность, приятную истому, голос мой стал медленным и ленивым: – Мы недавно вернулись с горы, и у меня в тепле горят щеки, но это очень приятно…
– Хорошо. У вас горят щеки. А руки?
– Руки нет, им просто тепло. Я чувствую в руках усталость после катания. И в ногах тоже.
– Хорошо. А что надето у вас на ногах? Вы чувствуете на своих ногах обувь? Может быть, это домашние туфли? Или кроссовки? Расскажите мне.
Я в самом деле почувствовала, что на ногах у меня мягкие и удобные кожаные ботинки. Почувствовала и рассказала.
– Хорошо. А теперь почувствуйте, что было у вас на ногах чуть раньше, на горе.
– На горе? На горе на ногах были лыжные ботинки. Они у меня очень хорошие, хоть уже и старые… Я чувствую, как ногам моим в них комфортно. И голеностоп прочно зафиксирован…
– Очень хорошо. А теперь почувствуйте на своих ногах другие лыжные ботинки. Они черные, неудобные, и вам с трудом удается передвигать в них ноги… Вы устали… Вы смотрите вниз и видите эти ботинки на ногах, подол платья и лыжи… Вы видите это, я знаю. Расскажите мне, что происходит вокруг вас. Что вы видите?..
И я снова, как в том сне, увидела и ботинки, и лыжи, и подол коричневого платья…
Я в старшем классе школы. Идет спортивный урок. Урок физкультуры. Уже конец зимы, но наш класс сдает какие-то тесты на лыжах. Эти тесты называются нормами ГТО. Каждый должен на время пробежать на лыжах три километра. Если я не уложусь во время, то мне поставят плохую оценку за спортивный урок, а мне важно, чтобы оценка была хорошей.
На улице оттепель, снег набух от воды и начал таять. Мы катаемся в городском парке, где по утрам и вечерам хозяева выгуливают своих собак. Почему-то за собаками никто не убирает, тут и там на вязкой, хлюпающей от воды лыжне лежат собачьи экскременты, размазанные тремя десятками предыдущих лыж. Но я не обращаю на это внимания, моя главная задача сейчас – уложиться в норму по времени.
Я ненавижу лыжи и ненавижу физкультуру, у меня всегда все плохо получается. Я не могу забраться по канату, плохо прыгаю через козла и сосиской вишу на кольцах. Я терпеть не могу, когда в тесной раздевалке переодевается сразу двадцать девчонок, толкающихся, орущих, задевающих меня локтями и подолами снимаемых платьев, встряхивающих перед моим носом тренировочными штанами. И нужно постараться занять место подальше от двери, потому что в прореху замочной скважины подглядывают мальчишки, подглядывают и гогочут за дверью. А после урока, когда все снова надевают платья, от двадцати разгоряченных девчонок пахнет потом и распаренными в резиновых кедах ногами. Мне кажется, что даже псиной пахнет лучше. Никаких душевых нет и в помине, да и перемена коротка, а после физкультуры чувство голода само толкает в столовку, где можно купить жаренный в комбижире пирожок.
Я ненавижу лыжи, которые утром нужно тащить с собой из дома в школу. В гнетущих утренних сумерках, в холод, нести с собой портфель, набитый учебниками и тетрадями, лыжи, ботинки и мешок со спортивным костюмом. Я всегда отстаю, меня никто не ждет, и к школе я приплетаюсь одна из последних, перед самым звонком. Я тащусь на заплетающихся ногах и согреваю себя мыслью о том, что зима, к счастью, не вечна, снег растает, а с ним уйдут и лыжи. Лучше уж канат и брусья.
Думая обо всем этом, я, как проклятая, двигаю прикрученные к ногам лыжи вперед. Как обычно, я в числе самых последних, большая часть учеников уже на финише. В придачу к этому сегодня я забыла дома свитер и занимаюсь спортом в школьном платье, которое будет мокнуть и вонять на теле до конца уроков.
– Арихина, шевели ногами! – раздается где-то впереди резкий окрик. – Спать дома будешь. Ну, давайте! Всего три паралитика остались, весь класс переодеваться ушел.
Впереди меня тяжело пыхтит толстый мальчик на красных лыжах. Его объемистый зад, обтянутый красными же тренировочными штанами, служит для меня ориентиром. За мной еле ползет одноклассница в шубе. Втроем мы, наверно, представляем собой жалкое зрелище даже для видавшего виды учителя физкультуры. Ему тоже хочется в тепло, попить чаю в учительской, а он вынужден мерзнуть в ожидании нас. Учитель с секундомером в руке подбадривает себя выкриками в наш адрес: