Женщина отодвинула в сторону писанину, подняла голову и спокойно попросила:
– Показывайте, кто у вас.
Зато голос, голос был мне хорошо знаком. Этот голос я слышала много раз.
– Ну же, – подбодрила она, потому что я замерла и стояла столбом, разглядывая ее.
Словно очнувшись, я вытащила из-за пазухи котенка и вытянула перед собой. Под курткой сразу стало прохладно и даже как-то пусто, одиноко.
Вера Николаевна подошла и взяла кошку в руки, подняла ближе к лицу и бережно повертела пред собой, заглядывая в рот, подмышки, осматривая розовое пузо. Кошка, странное дело, не думала выворачиваться и пищать, только старалась ухватить лапами ее руку.
– Ай, какая красавица, – одобрительно приговаривала она, обращаясь к зверьку, – зубки ровные, шерстка густая, хвост какой длинный. Ай, молодец…
Вера Николаевна перестала вращать животное, с улыбкой посмотрела на меня:
– Ну что, с первого взгляда совершенно здоровая кошка породы русская голубая. Что тревожит?
Я смотрела на нее, как завороженная, и молчала. Мой план определенно не срабатывал, что дальше делать, я не знала.
– Вы простите, но у меня очередь, – поторопила Вера. – Если нет конкретных жалоб…
– Она иногда хромает, – поспешила я, почувствовав, что сейчас меня выставят из кабинета. Выставят, да еще и кота всучат. – Сильно хромает. На все лапы.
– На все? – рассмеялась ветеринар и снова принялась вертеть котенка, сгибая и разгибая по очереди лапы. – Знаете, я не вижу никакого криминала. Можно, разумеется, сделать рентген, если вы настаиваете на своем…
И тут я все поняла, узнав смех. Я сложила два и два, и у меня получилось ровнехонько четыре. Я не могла объяснить ход своей мысли, у меня не было никаких доказательств, но они мне были и не нужны. Я была абсолютно, стопроцентно уверена в собственной правоте.
– Надя, – тихо позвала я.
– Что?.. – Вера Николаевна обернулась ко мне, по-птичьи наклонив голову, взглянув недоверчиво. Скорее всего, она решила, что ослышалась.
– Надя, – упрямо повторила я. Громче.
Она вздрогнула, как от удара, и побледнела. Голос ее дрогнул, хоть она и пыталась говорить спокойно:
– Вы, девушка, ошиблись.
Я старалась не отводить взгляд.
– Как ты думаешь, банка компота под яблоней еще лежит? – неожиданно для себя спросила я.
Когда-то давно, в детстве, мы с Надькой закопали на даче банку ананасового компота. Просто так, чтобы откопать когда-нибудь через много-много лет. Мы жирно обмазали ее специальной папиной смазкой, завернули в газеты и полиэтиленовый пакет и зарыли, поклявшись никому не говорить про наш секрет. Взрослея, мы иногда напоминали друг дружке про банку и всякий раз решали подождать еще, не раскапывать для чистоты эксперимента.
Доктор оказалась крепким орешком, ей удалось справиться с изумлением довольно быстро. Она улыбнулась мне дежурной улыбкой – бывает, чего только не придет иногда в голову, люди такие путаники! – пытаясь вернуть себе уверенность.
– Если хотите, можно почистить уши и подстричь коготки, – предложила Вера-Надя великодушно и внезапно развернулась ко мне спиной. Спина, такая уверенная и прямая, на глазах сгорбилась и подрагивала. – Вы ошиблись, – глухо повторила доктор, не оборачиваясь.
И мне вдруг стало так жаль ее, еще секунду назад казавшуюся успешной и довольной. Зачем я это делаю? Зачем лезу туда, куда никто не просит? Стоит ли ворошить прошлое, причиняя боль незнакомым людям? Кто я им, и кто они в моей жизни? Что такого я могу выяснить, без чего не смогу существовать?
– Простите меня, Надя… Вера Николаевна… Я пойду.
Я сделала шаг в сторону двери.
– Постойте! – Хозяйка кабинета решительно развернулась, и в уголках ее глаз мне привиделись слезы. – Я не знаю, кто вы, только не уходите. Вы ведь пришли не для того, чтобы вылечить это замечательное существо?
Она посадила кошку себе на руку, а другой рукой принялась гладить. Мне казалось, что она делает это механически, не чувствуя. Голос, прежде бодрый, звучал почти умоляюще:
– Вы хотите что-то мне сказать, да? Хорошо. Только подождите немного, у меня еще двое в очереди. Я не могу просто так окончить прием, люди заранее записывались…
– Хорошо, я подожду. – Больше всего сейчас мне хотелось уйти.
Возможно, она почувствовала мое желание, потому что попросила:
– Нет-нет, не в коридоре. Вот здесь, в соседнем кабинете посидите. Тут никого нет. Пожалуйста.
Она открыла дверь, жестом приглашая войти, попутно передавая мне котенка. За дверью обнаружилась маленькая комнатка, что-то для операций или других процедур, с единственным жестким стулом в углу. Выход из комнатки был только через кабинет Веры Николаевны. На всякий случай она неплотно прикрыла дверь, боялась, что ли, что я совершу побег через окно?
Устроив на коленях кошку, я попыталась осмыслить собственное открытие, но плохо удавалось: выспавшееся животное никак не хотело сидеть тихо, а принялось лазить по мне вдоль и поперек, постоянно застревая когтями в свитере. Застряв, кошка Буська резко дергалась, вытаскивая из трикотажа длинные зацепки и возмущенно визжа. Чтобы как-то ее успокоить, приходилось, не переставая, чесать за ухом и позволять обсасывать мои пальцы. Я постепенно смирялась с тем фактом, что, возможно, в эту минуту мой организм усердно обживают глисты и блохи. Вернусь домой – схожу на анализы.
Вера-Надежда Николаевна, надо признать, была сильно выбита из колеи. Даже мне, ничего не смыслящей в ветеринарной медицине, было понятно, что продолжать прием она не в силах. Закончилось тем, что одного пациента она тактично переназначила на субботу, а второго передала для лечения другому врачу.
Выпроводив последнего, женщина закрыла дверь, повернув ключ в замке, и зашла в мою каморку. Она прислонилась спиной к высокому, обитому металлом столу, обняла себя руками, чтобы я не заметила дрожи, и спросила усталым голосом:
– Кто вы?
– Я то, что когда-то было Верой.
Для меня это объяснение выглядело вполне логичным, но женщина вскинула вверх безукоризненно выщипанные брови и излишне понимающе кивнула. Вероятно, она размышляла над тем, как бы половчей вызвать психиатрическую службу. Она заметно успокоилась – все вставало на свои места, баба с котенком просто тихопомешанная. А трагическая история семьи ни для кого не секрет.
– Ну да, – подтвердила она и снова кивнула. Любой знает, что с психами спорить себе дороже.
Я почувствовала себя дурой хуже некуда. Я почти год страдала от невыносимых снов, потом несколько месяцев регулярно таскалась в Бремен к Маркусу Шульцу, потеряв на этом немало нервных клеток, я прилетела в другую страну, и для чего все? Для того, чтобы меня и здесь снова посчитали больной на всю голову? Из всех возможных вариантов самым лучшим сейчас мне представлялся закончить приключение в полицейском участке обвиненной в элементарном хулиганстве. Но и тут нестыковка: я ведь приехала на симпозиум по обеспечению правопорядка, как это может отразиться на моих работодателях?
Что ж, русские шутят, что спасение утопающих – дело рук самих утопающих.
– Подождите, не считайте меня душевнобольной. Поверьте, мне через многое пришлось пройти, прежде чем я очутилась у вас. Выслушайте меня, прошу вас. Возможно, только вы в силах мне помочь. – Кажется, получилось убедительно, потому что женщина напротив немного расслабилась и напустила на лицо выражение профессионального участия. Я позволила себе улыбнуться. – Если хотите, считайте меня своей пациенткой, ведь я была записана на прием.
Внезапно она улыбнулась в ответ:
– Ну что ж…
И жестом подбодрила к рассказу.
Мне, наверно, было неудобно сидеть на жестком стуле с котом в охапку. Ей тоже вряд ли нравилось подпирать поясницей стол. Но мы забыли об этом, мы не чувствовали. Несколько раз кто-то принимался осторожно стучать в дверь, прерывая меня, тогда Надежда односложно кричала в ответ: «Я занята!» – и кивком головы предлагала продолжить.
Я рассказала как могла, без особой надежды, что женщина мне поверит. Скорее всего, мне просто необходимо было выговориться, а она внимательно слушала и не перебивала. Не ахала, всплескивая руками, не закатывала в неверии глаз, просто внимательно меня слушала, немного наклонив голову. Это была Надина привычка, отличавшая ее от Веры, – слушать, склонив голову набок.
– Я не знаю, что вам сказать, – тихо ответила она, когда я закончила рассказ. – Мне трудно это понять – со мной такого не бывало, и я никогда о таком не слышала. Но я отчего-то вам верю.
– Спасибо, – искренне поблагодарила я. – Меня, кроме профессора Шульца, никто так не выслушивал. Но он делал это из профессионального интереса, а вы просто так. Спасибо. Я отняла у вас время?
Часов в кабинете не было, а на улице тут почти всегда темно, пришлось достать телефон и посмотреть. На экране светился конвертик полученного сообщения. Я поспешила прочитать – вдруг что-то от сына? Оливер не баловал меня вниманием, но зато оператор сообщил, что баланс находится на нуле и для дальнейшего пользования необходимо пополнить счет. Черт побери этот роуминг, в котором всегда скоропостижно заканчиваются деньги!
Она пожала плечами:
– За что? Мне было даже любопытно.
– Понимаете, я хотела узнать у вас, что же случилось в конце концов, кто убил Веру. Но сегодня днем я ездила в тот дом, где вы жили, разговаривала с женщинами у подъезда, и они рассказали, что это сделал Любомир. Я и его видела – печальное зрелище. Кстати, те женщины очень тепло о вас отзывались.
Она только усмехнулась в ответ.
– Сделайте мне одолжение, объясните, почему так получилось, что все называют вас Верой? Ведь вы же Надя. Что произошло тогда на даче?
Она недоуменно пожала плечами, и жест этот означал: ничего не знаю, вам кажется, вы ошибаетесь.
Она знала, но не хотела говорить, а у меня не было никаких рычагов воздействия. Моя стопроцентная уверенность была никому не интересна. Я оказалась в тупике и довольно спокойно это восприняла. Что ж, я сделала все, что могла.