После этой публикации я забрал письмо Наташи и отнес в редакцию областной молодежной газеты. «Молодежка» немедленно развернула вокруг письма бурную дискуссию. Оно было опубликовано под заголовком: «А если это любовь?» и вызвало массу откликов:
«О, как поэтично и трогательно! На остановке повстречать, быть может, свою судьбу… У меня сразу сложились такие лирические строки:
На той остановке, случайно
Средь гомона и суеты
Меня ты увидел, но тайну
Сказать не насмелился ты!
Если опубликуете мои стихи, не забудьте поставить псевдоним: Люсьена Ольховская. С приветом. Зинаида Бурякова».
«Вместо того, чтобы обсуждать всякие глупости, написали бы лучше, где можно достать наждачные круги диаметром 150 см. С неуважением. Брыкалов».
«Мы, ученики 6-го „ф“ класса, глубоко презираем Наташу Т. за то, что она сначала обратила внимание на одежду молодого человека, а только потом стала с ним разговаривать. А если бы он был одет в обыкновенную школьную форму, тогда как? А еще студентка! Мы всем классом решили собрать две тонны макулатуры (той, что с прошлого года осталась лежать на школьном дворе), сдать ее, а на вырученные деньги купить Наташе Т. хороших книг. Пусть читает и развивается! 30 подписей».
«До каких же пор ваша газета будет печатать всякую муру, когда хоть тресни, нигде не достать наждачных кругов диаметром 150 см! Больше не стану на вас подписываться! С полным и глубоким неуважением. Брыкалов».
Горячую дискуссию завершил кандидат наук Чугуев-Петросьянц, который научно разъяснил, что знакомиться на остановках не возбраняется, привел примеры из литературы XI–XVII веков и подчеркнул: «Главное — всю жизнь уважать друг друга!»
Я передал письмо в областную газету. Этот солидный орган молчал чрезвычайно долго. Наконец Наташино послание мелькнуло на последней странице:
«МОРОЗ И СОЛНЦЕ
(заметки фенолога)
Погода в этом году не балует горожан. Средняя температура февраля на шесть градусов ниже обычной. „Погода стояла холодная, ветреная“, — пишет нам читательница Наталья Т. и просит посоветовать, как ей быть. Что ж, уважаемая Наталья, рекомендуем потеплее одеваться, чтобы не простыть. Лучше всего заняться спортом — например, лыжами. Это закаливает организм и не дает развиться ОРЗ.»
В отчаянии я решил передать письмо на радио. Вскоре в передаче «По вашим письмам» прозвучало следующее:
Диктор (таким задушевным голосом, что у слушателей сразу начинает щипать в носу): — На дворе холода, поет метель свою песню, змеей крутится по земле поземка… Но в нашей жизни нет места печали и унынию! «Так хорошо на душе! — пишет нам наша постоянная радиослушательница Наташа. — Погода была холодная, ветреная, но я ни капельки не замерзла!» Наташа учится в одном из вузов и часто слушает нашу передачу. Для нее, а также для пенсионерки Александры Никифоровны Трахтенберг, егеря лесного хозяйства Стенова и сверловщиц передовой комплексной бригады 4-го цеха завода электрочайников передаем песню Юрия Антонова «Не печалься, не грусти!» Музыка Шаинского, слова Рыбчинского, исполняет Михаил Боярский. Пишите нам чаще, друзья!
После этого я забрал письмо себе. Так никто и не посоветовал Наташе, как ей быть. Впрочем, может быть это и к лучшему?.. Тем более, что Наташа за это время благополучно успела не только выйти замуж за своего молодого человека, но и развестись с ним.
Обратная связь
На улице Симареева остановил какой-то тучный гражданин и поинтересовался, который час. Симареев бегло взглянул на часы и сообщил, что уже без четверти.
— Без четверти два?
— Почему два? — удивился Симареев. — Без четверти двенадцать.
— Врут ваши часики, — равнодушно зевнул тучный гражданин. — В ремонт пора отправлять. Или уж прямо па свалку… Фу ты, жарища проклятая…
Недовольный Симареев двинулся дальше, но был тут же деликатно взят двумя пальчиками за рукав.
— Молодой человек, пдостите, бога дади… — пропела крепко накрашенная моложавая дама. — Если вас не затдуднит, не откажите в любезности… Сколько сейчас вдемени?
Симареев для верности еще раз посмотрел на часы.
— Одиннадцать сорок пять. Даже сорок шесть…
— Ах-ха-хах! — закатилась дама мелодичным когда-то голосом. — Вы, кажется, изволите шутить? Столько было часика два назад! Или вы пдибыли к нам из ддугого часового пояса. Ах, плутишки, пдоказннки, эти нынешние молодые люди!
И она удалилась, яркая и когда-то грациозная. Симареев, сморщась, долго смотрел ей вслед. Потом встряхнул головой и двинулся дальше.
— Слышь, земляк! — налетел на него взлохмаченный парень с «дипломатом». — Два уже пропикало? Чего вылупился-то? Два часа, говорю, набежало или нет?
Симареев протянул руку и для чего-то показал парню часы.
— Сегодня утром по радио проверял. Какие два? Двенадцать сейчас, без четверти…
— Старичок, — задушевно произнес парень. — Не морочь мне голову. Брось придуриваться, слышь? Эх, сказал бы я тебе, да жаль тороплюсь… Послушайте, который час? Два уже есть?..
Парень бросился в сторону с такой стремительностью, что «дипломат» отдувало ветром. Симареев зашел за угол, снял часы и поднес к уху. Часы шли нормально. Он повертел головой, отыскивая, где бы сверить время. Большие часы над универмагом показывали половину шестого, а другие, через улицу, — десять ровно. Впрочем, это время они показывали всегда. Симареев посмотрел на солнце. Оно висело над головой, палило вовсю и ничего не показывало. Через дорогу бодро ковыляла пенсионерка. Симареев непонятно чему обрадовался и рванулся к ней:
— Бабуля, вы мне не скажете?..
— Скажу, милый, скажу, — с готовностью откликнулась пенсионерка. — Все обскажу, как есть. Только уж ты помоги мне, старой, помоги, голубчик… Время-то сколь сейчас будет? Часа два, поди?
— Тьфу, — опешил Симареев, — И эта туда же. Совсем народ сбрендил!
— А ты бы не слишком разорялся тут! — разозлилась бабуля. — Расплева-а-ался! Ответить толком не может, бесстыжие глаза…
Она заковыляла дальше, в полусогнутом состоянии, но очень шустро.
— Местное время четырнадцать часов, — раздался издалека голос радиодиктора. — Начинаем выпуск новостей. Труженики села приступили…
Симареев еще раз посмотрел на циферблат, широко размахнулся и швырнул свои часы в урну…
— Порядочек! — радостно сообщила пенсионерка, завернув за угол, где ее с нетерпением ожидали. — Шваркнул часики так, что брызги полетели. Осерчал страсть!
Тучный гражданин довольно потер руки:
— Отлично! Не зря мы старались на такой жарище. С «радиопередачей» это ты ловко придумал!
— Запись идеальная, он и не догадался, что это магнитофон, — улыбнулся взлохмаченный парень, похлопывая по «дипломату». — Пусть вспомнит мою «Славу»…
— И мою «Дакету», — добавила моложавая дама. — Мастед липовый…
— И мой «Полет»…
— И мой будильник, — закончила пенсионерка. — Как у этого супостата побывал в руках, никто досель исправить не может!
Бывшие клиенты часового мастера Симареева на радостях отправились в кафе-мороженое. Они были полностью отомщены.
Чуткие люди
Когда врач поставил диагноз: диатез, Сусликов от души рассмеялся.
— Ну, спасибо, доктор, удружили! На четвертом-то десятке… Вы бы еще сказали: рахит. Или что у меня зубки режутся, хе-хе-хе…
— Опасное заблуждение, — возразил врач. — Диатез, дорогой мой, — это прежде всего предрасположение, понятно? Предрасположение к определенным болезням. Аллергии, например. Скажите, вы когда-нибудь клубнику со сливками в большом количестве употребляли? Ничего не замечали после этого?
— Клубнику со сливками? — дернул головой Сусликов. — У нас в столовой, доктор, котлеты на второе, так их знаете как в народе прозвали? — Он оглянулся на дверь и приготовился прошептать название. Врач поморщился и в одну минуту нарисовал столь зловещую картину возможных последствий, что Сусликову захотелось убежать к маме…
На работу он явился в состоянии грустной сосредоточенности.
— Ты чего это, брат, в пятнах весь? — спросил набежавший Гена Кондаков. — Загорал вчера? Меру надо знать.
— Да представляешь, какая история, — пожаловался Сусликов, пожимая приятелю руку. — Диатез у меня нашли…
— Это… детское что-то? — неприятно удивился Гена, машинально вытирая руку об штаны. — Инфекционное, да? Температура есть?
— Предрасположенность такая, — искал сочувствия Сусликов. — Очень коварная. Бюллетень, правда, не дают, но, говорят, возможны отеки…
Приятель резко переменился в лице и шмыгнул в туалетную комнату, откуда сразу донесся шум воды, льющейся в раковину.
— А еще другом назывался, — с презрением сказал Сусликов проходившему мимо Галузину из отдела кадров. — Несчастного диатеза испугался, позорник!
— Диатеза? — бдительно прищурился Галузин. — Смотри ты, как быстро реагировать наловчились! Вчера только приказ подписан об отправке на морковку, а поди ж ты. Нар-родец пошел!. Симулянт на симулянте!
Сусликов не стал связываться и пошел к своим в лабораторию. Уже на подходе он услышал оживленный спор:
— А я вам говорю: от этого не умирают. Так, слабоумными становятся, и все. Чепуха! Я сам этим болел сто раз!
— Конечно, чепуха. По нему и не заметно будет…
— Славненько! Может быть, теперь его из очереди на жилье, того… Попросят.
— Фигушки, таким в первую очередь дают!
— Поберечься бы надо. У меня ребенок дома…
— Ишь ты, а с виду тихий такой… Кто бы мог подумать?
— Все от нее, от проклятой…
Сусликов не стал входить в лабораторию. Минут десять он простоял в коридоре, печально глядя на стенку. По коридору прошли двое сотрудников. Завидев Сусликова, они торопливо натянули марлевые повязки. Сусликов скрылся от глаз в курилке.
«Тоже мне, товарищи по работе — грустил он, разглядывая плакат „Будьте осторожны с огнем!“ — Нет, чтобы помочь, поддержать в трудную минуту. Скорей бы в отпуск, что ли…»