группы, как бы разделяя всех присутствующих на «чистых» и «нечистых». Резкие звуки музыки. Синий свет отмечает наступление ночи. «Нечистые» теряют человеческий облик. Они обречены на вымирание и с позором изгоняются в джунгли «туземцами», которых с американским инженером связывает теперь общность интересов, настоящая дружба. И вполне логичен и естествен финал спектакля: «туземцы» готовят космический корабль к взлету, жизнь американского инженера спасена. Перед отлетом он обещает местным жителям никогда не забывать полученного урока и всеми силами содействовать преобразованию мира во имя процветания и счастья человечества.
Таким образом, в спектакле звучит глубоко гражданская тема, есть подлинные характеры, раскрывающиеся, развивающиеся здесь же, на сцене. Спектакль по-настоящему волнует своей эмоциональной увлеченностью, серьезностью, хорошим творческим азартом. И коль скоро зрители принимали в некотором роде участие в самом действии — теперь после окончания спектакля им принадлежит решающее слово. Начинается традиционное обсуждение.
Молодого алжирского зрителя интересует на сцене буквально все: на каких принципах основывают актеры свое зрелище? Почему театр включает в себя элементы диапроекции? Не означает ли точка зрения театра, что любой прогресс техники ведет к обострению отношений между народами? Как понимать клоунаду, вставленную в действие? Кто строил космический корабль — государство или частная фирма? Иногда вместо вопросов звучат развернутые выступления. Какой-то парень благополучного вида долго старается внушить присутствующим, что американский корабль включен в действие напрасно. «Американский корабль не мог потерпеть аварии, там высокая техника». И зал, и актеры дружно отвергают этот довод. «Но вы же не станете отрицать, что в Америке техника на очень высоком уровне?» «Но какой ценой!» — хором отвечает ему зал. Так на спектаклях театра происходят целые политические баталии.
Стоило видеть, с какой искренней заинтересованностью расспрашивали меня оранские актеры о молодежных театрах Москвы. С удовольствием рассказала им о «Современнике», о театре на Таганке, о школах-студиях. Какое прекрасное название — «Современник», мечтательно шепчут они друг другу. Интересуются репертуаром, зрителями, помещением. Последнее — самый больной вопрос для оранцев. Как бы они хотели иметь постоянную базу и зал своей особой конструкции с любимой «халкой»!
К фестивалю африканского искусства перестраивалось несколько помещений, — может быть, им дадут одно. Но эта мечта едва ли сбыточна, так как, по словам Мустафы Катеба, оранцы должны будут оставаться в Оране, а не переезжать в Алжир, где уже есть и другие театральные коллективы. При неуклонном стремлении к децентрализации театра было бы нелепо лишать Оран уже существующей там труппы.
Угадывается, что в истории советского театра молодых актеров особенно волнует вопрос — сколько же лег потребовалось после Октябрьской революции, чтобы новые театры получили государственную дотацию? Они понимают, что сейчас у алжирского правительства иные, более важные задачи. Но ведь приятно помечтать и о будущем, о том самом будущем, во имя которого они ставят сейчас свои спектакли, голодают, не спят ночами.
Разговор касается постановочных принципов театра, общего и различного в творчестве Станиславского и Брехта. Да, они следуют за Брехтом, создавая свои спектакли методом эпического театра, подчеркивая социальный смысл изображаемых событий. Но Художественный театр для них воплощает храм искусства, высшую школу служения любимому делу. «Правда ли, что, когда создавался Художественный театр, это был совсем маленький кружок?» — спрашивают они меня. Да, Станиславского они, конечно, изучают очень тщательно. Произведений Станиславского я не видела в витринах книжных магазинов Алжира и потому спрашиваю, читают ли они его работы. «Сейчас весь мир читает Станиславского, мадам», — вдруг услышала я ломаную русскую речь. Это в комнате появился еще один собеседник — молодой человек по имени Ибрахим, он переехал в Алжир из Туниса, где начал учить русский язык. И сейчас активно продолжает заниматься им. Время от времени он просит услышанную русскую фразу, слово записать ему тут же русскими буквами. «А здесь нужен мягкий знак?». У Театра моря много единомышленников, и Ибрахим — один из них. Но постоянно работать в театре он не решается, бытовая неустроенность пугает его. У юноши — семья, ребенок. Что ж, его нетрудно понять.
Разговор о Станиславском продолжается. Конечно, в Бордж аль-Киффане читают лекции, там легче. А здесь самим так трудно разобраться и в методе физических действий, и в «сверхзадаче», и в «сквозном действии». «Мне легче работать по методу Брехта, смотреть на свой образ как бы со стороны, — говорит один из актеров, — а ведь если я начну «сливаться» с образом, буду думать, что сегодня я Гамлет, завтра Карл V, а послезавтра Гарпагон, то дня через три я, пожалуй, сойду с ума. Для этого надо специально учиться контролю над собой, подготавливать психику».
Говорим о методе физических действий, и я понимаю, что им действительно очень трудно. Специальное образование необходимо. И поэтому они выкраивают для него каждую свободную минуту. Помимо профессионализации занимаются и политическими проблемами, изучают историю своей страны, культуру, будущие ее задачи.
«Почему вы избегаете ставить классику?» — спрашиваю я. «Мы — нет. Но нашим зрителям до классики еще нет дела. У них еще не выработался вкус к театру, понимание его законов». Кто-то признается, что его мечта — сыграть Генриха IV и Калигулу. «Но представляете: мы приезжаем в Дуар, играем перед крестьянами. У них свои заботы — бараны, огород, ишак. Что ему Калигула, что он Калигуле. С этим приходится мириться. К достижению нашей цели следует идти особыми путями. Иначе пока нельзя». Да, видимо, нужен и такой путь. Вспоминается недавняя война. Еще долго залечивать и ее раны, и последствия векового колониализма. И эти молодые актеры, совсем мальчики — истинные подвижники театра…
Уходя, я еще раз окидываю взглядом подвальное помещение. Отсыревшие облезлые стены, бетонный пол, деревянные лавки, щели по углам. Нет, это, конечно, не похоже на «храм искусства». И тем ценнее кажется мне энтузиазм молодых людей, увлеченно создающих в этих Стенах своими спектаклями удивительный мир красоты человеческого духа, людской справедливости и веры в победу мира и добра на земле.
Те первые опыты, свидетелем которых я была, оправдали себя. Теперь с каждым сезоном театр крепнет, труппа Каддура Наймы растет, пополняется профессионалами. Театр по-прежнему провозглашает синтез различных жанров искусства: в спектакль включаются хореографические сцены, вокальные номера, демонстрация диапозитивов, элементы театра кукол и теневого театра.
Все больше и больше работа Каддура Найми привлекает внимание театральной критики. Недавно газеты рассказали о последнем спектакле Оранского театра — «Муравей и слон», посвященном народу Вьетнама. Судя по тому, что говорит об этом спектакле сам режиссер, театр продолжает в своем репертуаре героико-революционное направление, связанное с большими историческими полотнами: «В течение полувека народ Вьетнама ведет героическую революционную борьбу. Цель, которую мы ставим в своей работе, — показать, почему и как этот народ борется. Мы разделили свою пьесу на пять актов: рождение вьетнамской нации; колониальное господство и сопротивление патриотов; политическая организация и создание марксистско-ленинской партии во Вьетнаме; создание революционных баз и борьба за независимость страны; образование ДРВ».
Один из старейших деятелей национального театра, оранец Абд ар-Рахман Хаки, с трогательным вниманием относится к молодому коллективу. Он сам пришел в профессиональный театр из любительского кружка и поэтому всячески содействует молодым начинаниям. По его собственному заявлению, «театр живет только тогда, когда он является потребностью». Наряду с Театром моря в Оране существуют Труппа культурного возрождения, Театр Нумидии; несколько любительских коллективов отлично зарекомендовали себя уже «а четырех состоявшихся фестивалях любительских театров в Мостаганеме, которые тот же Хаки назвал «социальным феноменом». Здесь выступает по десять коллективов, причем каждый из них демонстрирует свою собственную манеру, театральный почерк, жизненную концепцию. Участники — студенты, школьники, рабочие, им всего по пятнадцать-двадцать лет. Поистине такую увлеченность можно объяснить лишь внутренней необходимостью.
Другим новым профессиональным театром явился Театр молодежи, созданный в начале 1969 года из актеров и режиссеров алжирского радио и телевидения. Руководитель труппы и режиссер Саид Хильми посвятил свою первую пьесу, «Без названия», самой актуальной проблеме современного Алжира — привлечению молодежи к борьбе против всех проявлений империалистической агрессии, к построению нового, демократического общества на освобожденной алжирской земле. Получилось зрелище несколько хаотичное, неровное, иногда затянутое, но необыкновенно искреннее и выразительное.
Спектакль, построенный в добрых реалистических традициях, развивается в естественном, непринужденном споре молодых людей, активно участвующих в жизни страны, с бездельником и циником, высмеивающим все их добрые начинания. Роль героя пьесы — развязного, нагловатого юноши исполняет сам Саид Хильми. Большую часть спектакля он проводит в зрительном зале, вступая оттуда в яростный спор с находящейся на сцене молодежью, которая всеми силами старается убедить его в том, что сейчас, когда после освобождения от колониального рабства алжирский народ сам стал хозяином страны, когда будущее Алжира, устремленного к строительству социализма зависит от усилий каждого алжирца, оставаться равнодушным к судьбе и жизни своего народа — преступление, что долг каждого молодого человека заключается в том, чтобы внести посильную лепту в укрепление государственной независимости, в восстановление хозяйства, в развитие национальной культуры. Он долго сопротивляется, этот юный бездельник в вызывающе красной рубашке: играет в карты и цинично ухаживает за девушками в то время, когда его сверстники работают; он издевается н