де они были. Отсюда один из подземных ходов ведет в крепость Педро Наварро. Они же сами строили эту крепость и знали лучше всех ее входы и выходы. Вон там дыра в стене, а за ней еще одно помещение — оттуда будет лучше видно». В глубине я действительно вижу не большой, в полметра, пролом, за ним — тьму кромешную, и мне почему-то не хочется туда лезть. «Полезайте туда одна, а я вам отсюда буду все объяснять», — говорит он. «Но там… темно». «Ничего, глаза скоро привыкнут». Тогда я честно созналась: «Но я боюсь… в темноту». Он опять улыбнулся своей улыбкой сказочного волшебника и стал тихо рассказывать о том, как в 1555 году алжирский раис Салах напал на испанцев, какие шли бои у берега и как турецкие корсары захватили порт, а бывший губернатор города Перальта бежал в Испанию и там был приговорен к смертной казни. Он говорил так, словно сам был живым участником этих событий. Видимо, любит историю своей страны, своего города. «До последней минуты армия Перальты держалась здесь, в зале, а потом все они были вынуждены через этот подземный ход отступить к Касбе и оттуда уплывать морем. Вот какое это помещение. Я почему-то подумал — вам интересно», — с виноватой улыбкой заключает он.
Под утро маленький хозяин проявляет последний знак внимания — по своей инициативе он звонит в Тимгад и там заказывает номер. А в момент прощания вдруг становится самым обыкновенным мальчишкой. «А у вас советских марок нет?.. Дайте, пожалуйста, посмотреть ваш фотоаппарат… Снимите меня». Он на секунду скрывается в вестибюле и приводит оттуда мальчика лет пяти. «Вот, это, мой младший брат, снимите нас вместе, пожалуйста». Я с великим удовольствием выполнила его просьбу и вскоре выслала фотографии в адрес отеля.
Берег моря вокруг Беджайи извивается причудливыми выступами. Каждый из них отмечен своей достопримечательностью. Обезьяний пик (430 метров над уровнем моря) служит обителью обезьян, — правда, я приезжала туда поздно, и они так и не вышли меня приветствовать, несмотря на все мои вопли о том, что я очень хочу познакомиться с ними лично. С форта Гурайя (660 метров над уровнем моря) открывается волшебный вид на обе Кабилии и горные хребты Джурджуры. Черный мыс покрыт удивительно густой и потому темной растительностью. На мысе Карбон, высокой скале, далеко выступающей в море, расположен маяк.
Вскоре отправляемся дальше на восток. Странно, но никогда еще я не ощущала так близко… географию! Ведь эта узкая полоска берега и есть та линия, которую мы наблюдаем на картах, а повороты автобуса происходят на тех самых изгибах, которые отмечены чертой, обозначающей северную кромку Африканского материка. Оказывается, ее можно просто потрогать рукой — в натуре, не на карте. В городах, селениях, даже в пустыне у меня никогда не было такого наглядного видения, реального ощущения карты, как здесь. Не знаю почему, но это примитивное открытие меня очень поразило и каким-то особым чувством сохранилось в памяти…
Море, переливаясь различными оттенками голубого цвета, плещется почти под самыми колесами автобуса. Весь берег очень красив, и названия у него красивые — Лазурный, Сапфировый… Останавливаемся у так называемого Чудесного грота, где сохраняются сталактиты. О сказочном царстве минеральных образований, застывших в диковинных формах посреди огромных пустых пещер, рассказывают чудеса — сталактиты там якобы фосфоресцируют разными цветами. Но мне не повезло: что-то случилось с электричеством и грот был закрыт. Не раскрыла ли простая техническая неполадка истинной природы «чудесного» свечения минералов? Признаться, я не жалела об этом — не могла оторвать глаз от кромки берега. А сталактиты вместе со сталагмитами я видела и раньше и тоже в чудесных местах — в Югославском Плитвице, где озера каскадами ниспадают одно в другое. И весь этот алжирский берег вообще чем-то напомнил мне Адриатику, только острова, разбросанные поблизости в море, не так многочисленны.
Проезжаем Джиджелли — один из популярнейших приморских курортов Северной Африки, история которого также восходит ко времени господства Карфагена. И назывался он тогда Игильгили. До сих пор в прибрежных скалах обнаруживаются древние финикийские усыпальницы. Расположен город на краю массива пробковых дубов, занимающего площадь около 70 тысяч гектаров, и местная гавань служит главным образом для вывоза пробки в другие страны.
Со стороны берега все выше и выше становятся горы, селения, отдельные дома лепятся к ним, как ласточкины гнезда, порою нависая над самой дорогой. Здесь множество ущелий. Если проехать немного в сторону, то можно увидеть самое большое из них (8 километров длины) — Ущелье смерти. И оно вполне оправдывает это название — уже на подступах к нему то там, то здесь виднеются в пропасти обломки машин. При безрассудно-лихой езде алжирских водителей — зрелище вообще весьма распространенное на дорогах страны. Горы, кажется, наваливаются на автобус, прерывают дорогу туннелями и, наконец, постепенно уводят нас от моря в глубь материка, в царство горной страны — Атласа.
ГОРОД НАД УЩЕЛЬЕМ РУММЕЛЬ
Вот уже в десятках километров позади осталось море, как вдруг среди нагромождения скал, покрытых зеленью или огрызающихся суровой оголенностью горных пород, среди ущелий и крутых обрывов выплывают очертания города. Огромного современного города. Дорога ведет вверх и поднимается до тех пор, пока наконец город не просматривается впереди весь, со всеми своими домами — светлыми чертогами, минаретами, куполами старинных дворцов. Все это издалека кажется странным, словно захватывает врасплох чем-то таким, чего сразу и понять-то не можешь. Справляемся по карте — Константина. Мне говорили, что это один из самых красивых городов мира. А теперь, глядя на него, даже издали, я могу добавить — и самых своеобразных. Он будто парит в воздухе, отрезанный от всех окрестностей, долин, скал, дорог, от всей природы, от всего мира. Висит над ущельем. Некогда бурная горная река Руммель, одна из очень немногих больших рек Алжира, вырезала в скалах известняковый параллелограмм, образовавший нечто вроде острова. Только вместо воды — воздух, огромное пустое пространство окружает этот город и сверху, и со всех сторон, и глубоко внизу. Лишь узкий перешеек с юго-западной стороны связывает его естественным путем с остальным миром.
История Константины начинается в глубокой древности. Уже в III веке до н. э. город был резиденцией нумидийских царей и носил имя Сирта (что означает «круто обрубленный»). Именно отсюда распространяли свою власть над Нумидией Сифакс, Масинисса и его внук Югурта. В 311 году н. э. римлянин Максенций, напавший на город, разрушил его, и когда римский император Константин после победы над Максенцием заново его выстроил, то в его честь город и получил свое новое название (сначала оно звучало как Ксантис). Неизвестно, проникали ли в Константину вандалы, позднее смена мусульманских династий происходила здесь весьма стремительно. Дольше других продержались в Константине Хафсиды, пришедшие из Туниса. А в XVI веке городом, после Алжира, овладели турки, и Константина стала резиденцией беев, ставленников алжирского дея. Последний бей Константины, Ахмед, занял особое положение в истории не только города, но и всей страны. Именно он оказал самое мощное сопротивление натиску французской армии и сохранял независимость города и окружающей его области до 1837 года. Когда же город был все же взят штурмом, Ахмед продолжал вести борьбу с французами в горах Ореса вплоть до 1848 года и даже приобрел славу народного героя.
Примечательное расположение города определяло его историческую судьбу. С одной стороны, город-крепость казался всем иноземцам желанной добычей, — по преданиям, неприятели подступали к Константине сотни раз. С другой — бои за Константину велись всегда чрезвычайно напряженно и долго, слишком трудно было преодолевать захватчикам естественные преграды, окружающие город. С древних времен люди знали цену этому месту и старались сохранять на нем свою обособленность, самостоятельность, свободу. Но, поселившись здесь, они понимали и другое — для нормальной жизни связь с миром необходима, и люди прокладывали искусственные пути, строили мосты через ущелье. В любой момент, когда городу угрожала опасность, мосты уничтожались — иногда сжигались в буквальном смысле слова. А когда опасность проходила, то строились заново и на тех же самых местах. Поэтому трудно сказать точно, когда и при каких обстоятельствах возникал и уничтожался тот или иной мост. Но сейчас они выглядят так: мост Сиди-Рашид — самый внушительный из них (ширина его —12 метров). Он раскинул 27 своих арочных пролетов у самого начала ущелья Руммель более чем на стометровую высоту (длина его — 250 метров). Каменные арки моста мелькают повсюду. Воды, стекающие около него вниз, проточили в скалах своеобразные желоба и отполировали в некоторых местах горную породу до блеска. Некогда в ущелье Сиди-Рашид с высоты 70 метров сбрасывали вниз неверных жен.
Другой мост — Аль-Кантара — еще выше (125 метров над ущельем), он самый древний, впервые был построен во II веке, затем известны еще несколько дат его строительства (1792, 1860–1863 и т. д.). А остатки прежних мостов развалинами лежат под ним, их можно рассмотреть и ближе, гуляя по так называемой туристской тропе, полукругом обвивающей город. Передвигаться по ней можно только пешком — по уступам наклонных скал; тропа то взбирается вверх, то падает в ущелье, то следует по тонким подвешенным мосткам. Здесь, внизу, встречаются обломки древнеримских сооружений, на которых даже сохранились мастерски сделанные барельефы.
И наконец, третий мост, Сиди-М’Сид, как канат под куполом цирка, натянут по воздуху перед въездом в город — на высоте 175 метров. Вот уж действительно мало надежное сообщение с внешним миром. Он самого позднего происхождения и построен уже в 1912 году с применением новейших достижений мостостроения.
Все несчастья Константине приносила всегда та небольшая полоска земли, по которой мы сейчас въезжаем. Французы, например, выставив здесь мощную артиллерию, расчистили дорогу пехоте и захватили город.