укреплены и на деревянных консолях, торчащих из стен, и на бревенчатых уступчатых перекрытиях, а иногда и на хорошо очерченных сводах. Ширина почти всех переулков Касбы не превышает полутора-двух метров, что делает их похожими на подземные переходы или узкие ущелья, кое-где и рук нельзя развести в стороны. Единственный вид «транспорта», на котором можно перевезти поклажу и который в Касбе по-прежнему не имеет конкуренции, — это ослики. Но вот один из них, демонстрируя свое легендарное упрямство, остановился посреди улицы, и уже не остается места для прохожих — все весело и терпеливо ждут, когда он отдохнет. Дома громоздятся по естественным склонам холма, поэтому большинство улиц, тянущихся от моря, представляют собою лестницы. Выше, выше, всего более четырехсот ступенек. Прямых улиц нет вовсе, все они под углом переходят одна в другую, извиваются, образуют зигзаги, заводят в тупики. Когда же ступенек нет, то вверх подниматься нелегко, ноги скользят по гладким, обточенным камням. На первый взгляд в переулках очень мрачно, да и откуда здесь быть свету? Но странное дело: турист-фотограф берет большую выдержку, приоткрывает диафрагму и… передерживает пленку. Видимо, плоские белые стены, почти без окон, и создают своеобразный оптический эффект.
Нет, несправедливо мнение, что Касба однообразна. Скорее она неуловима и как бы играет с тобою в прятки. За каждым ее поворотом вновь и вновь — те же дома. Лабиринт… Но приглядитесь. Вот на самом верху стены застыли странной формы выступы, подпертые снизу консолями, вот барельеф или рисунок с рукой Фатимы, призванной уберечь живущих в доме от козней дьявола, — знак этот настолько распространен в Алжире, что даже входит в государственный герб республики. А вот тяжелая подкова прикреплена над низкой дверью, обитой деревянными гвоздями с широкими шляпками. Мы бы подумали: на счастье, но старики вспоминают, что подкова иллюстрирует арабское изречение: «Если под этой крышей ты скажешь что-нибудь необдуманное, то твой мул ударом ноги раздробит тебе челюсть». Многие двери окрашены в зеленый или голубой цвет, покрыты резьбой. Одна за другой перед нами возникают живописные плоскости, покрытые фаянсом, — в углублениях льется вода. Так выглядят фонтаны Н’Фисса и Сиди М’Хамед Шериф. На них помимо ярких росписей персидского фаянса — благословения Аллаха. Впрочем, фонтанами в нашем понимании их назвать трудно. Во многих домах Касбы нет воды. Поэтому в этих оригинальных бассейнах берут воду для хозяйства. Где-то совсем недавно я видела фонтан такой же необычной формы, с такой же плоской задней стенкой… Вспомнила! Это наш знаменитый Бахчисарайский фонтан. Только здесь нет каскада для «слез», — а вода идет живо, весело, словно радуясь красочным узорам вокруг.
Чье имя носит фонтан Н’Фисса? О, это очень трогательная легенда. А может быть, и не легенда. Ведь в Касбе почти каждое место связано с историческим фактом, преданием, литературным сюжетом. В одной из глухих стен Касбы есть проем, в нем мраморный порог и три ступеньки, которые выводят на крошечное кладбище. Это так называемое кладбище Принцесс… Были у алжирского дея Хасана две дочери — Н’Фисса и Фатима, и, оберегая их от посторонних взглядов, дей держал дочерей в полном заточении. Даже в гости девушек возили в закрытой карете в сопровождении янычар. В доме бея (сейчас там музей народного искусства) окна очень маленькие, но в них девушки однажды увидели белокурого юношу, проходившего мимо. Юноша не сказал ни слова, но потом пришел еще один раз и еще… С тех пор сестры ждали его каждый день и каждый час. Но он больше не появился. И тогда они покончили с собой. Сначала Н’Фисса, за ней — Фатима. Вот и лежат тут под скромными надгробиями дочери дея, изящное фиговое дерево склоняется над ними, стены вокруг покрыты яркими цветами бугенвилей. Рядом кубба Сиди Ахмед Бен-Али, в нише которой арабские женщины молят Аллаха даровать им детей.
В Алжире каждое место погребения мусульманина, признанного святым и названного марабутом, становится местом религиозного поклонения. Поэтому нет ничего удивительного в том, что одно из центральных мест в Касбе занимает мечеть, воздвигнутая в 1611 году над прахом Сиди Абд ар-Рахмана (около 1383–1470) из рода Тсалиба, владычествовавшего на алжирской равнине Митиджа до прихода турок. И еще долгое время Сиди Абд ар-Рахман считался патроном Алжира. Надо сказать, что в памяти народной он остался не только как почитаемый святой, но и как образованнейший человек своего времени, автор многочисленных трудов по философии, теологии, юриспруденции. Человек острого ума и большого юмора, объехавший многие страны, он оставил после себя немало художественных произведений и афоризмов; некоторые из его высказываний и поступков перешли в народные легенды. Таким образом, его посмертная слава алжирского «Ходжи Насреддина» намного превзошла. прижизненную. Над могилой Сиди Абд ар-Рахмана сначала был поставлен скромный склеп, а спустя 140 лет воздвигнута большая мечеть в его память.
Мечеть Сиди Абд ар-Рахмана видна отовсюду — во всяком случае ее высокий четырехугольный минарет, состоящий из трех ярусов с тремя аркадами на каждой стороне, разделенными яркими полосами обливной керамики, и завершающийся наверху квадратным павильоном с маленьким октогональным куполом. Когда-то вокруг мечети стояли восемь групп по три колонны, каждая из которых была высечена из цельного куска мрамора. Коринфские капители колонн напоминали искусство Марракеша и Феса (XVI век). До сих пор не удалось установить, явилось ли это подражанием декоративному мастерству, соседних стран или же при постройке были использованы старые столбы, что случалось нередко. Колонны такого же типа стоят сейчас при входе, сочетаясь здесь с орнаментированной аркой вестибюля, на которой особенно строго и выразительно выглядит темная прямоугольная резная дверь. Наличие в молитвенном зале таких же колонн, выделяющих центр квадратного нефа, позволяет думать, что раньше они несли аркаду и служили опорой четырех галерей, как это бывает в марокканских мавзолеях. Такой мавзолей, возможно, имел черепичную четырехскатную кровлю. Однако в 1696 году при дее Хадж Ахмед Ачи усыпальница Сиди Абд ар-Рахмана была почти полностью реконструирована и превращена в мечеть турецкого типа. Часть колонн удалена, в кибле сделано соответствующее углубление для михраба, а весь центральный зал покрыт большим октогональным куполом, аналогичным куполам других мечетей Аль-Джазаира. Держится купол на четырех угловых тромпах, связанных с арками на оставшихся от прежней усыпальницы колоннах, которые теперь явно не соответствуют своему новому назначению. В глубине зала — надгробие; оно покрыто, согласно обычаю, богатыми разноцветными тканями, знаменами религиозных братств и государственным флагом. Различные дары верующих мусульман подвешены под куполом, прибиты к стенам. Много люстр, вместо окон — витражи. Михраб в глубине и по окружности свода украшен пестрой персидской керамикой. Благодаря всему этому молитвенный зал больше похож на музей или на реквизиторскую, чем на усыпальницу. В любое время дня здесь можно видеть больных арабов, жаждущих исцеления, причем это редкий случай, когда молящиеся обращены лицом не в сторону Мекки, а к гробу с останками марабута. В общий архитектурный комплекс мечети помимо самой усыпальницы входят зал для религиозных собраний, комната для чужеземных паломников, кухня, место для ритуальных омовений и, наконец, небольшой некрополь, где похоронены алжирские деи, бей Константины и др.
В современном городе Алжире, между районами Хамма и Белькур, сохранилась еще одна усыпальница времен турецкого владычества. В ней похоронен другой марабут — Сиди Мохаммед бен Абд ар-Рахман (1728–1794 годы), который покровительствовал данному району. Он был также ученым-теологом и философом. Алжирцы чтят его главным образом за попытку объединения арабов и кабилов в основанном им братстве Рахманийа. Сначала он был похоронен под скромным камнем в Кабилии, на своей родине. Но турецкие власти, заметив, что его могила стала местом паломничества свободолюбивых кабилов, перенесли его останки в Аль-Джазаир. Волнения, вызванные этим поступком, были усмирены только тогда, когда власти распустили туманные слухи о том, что если бы святой сам не хотел покоиться в столице, то он бы не покинул для этого могилы в Кабилии. Тогда кабилы стали молить умершего святого о возвращении на родину, и это дало основание называть отныне святого «Бу Кобрин», что означает «человек с двумя могилами». Воздвигнута мечеть в 1792 году, или в 1170 году по мусульманскому календарю хиджры, о чем свидетельствует надпись на мраморной плите у входа.
На другом конце Алжира, недалеко от Ботанического сада, стояла часовня Сиди Беляль, сооруженная в честь первого негра, принявшего ислам. И негры Алжира долгое время ежегодно отмечали здесь свой праздник Аид аль-Фуль («Праздник бобов»). Церемония обычно начиналась с пения суры Корана, что, впрочем, не мешало алжирцам считать этот праздник языческим. Затем около часовни под звуки тамтама негры танцевали вокруг черного быка со срезанными рогами, украшенного цветами и лентами, а затем в ритме танца, обратив его глаза к солнцу, перерезали ему горло. После этого здесь же ели мясо с артишоками и бобами. Кровь быка означала силу и плодородие. Часовня выглядела весьма примитивно, но сам факт ее существования на этом берегу представляет определенный интерес с точки зрения внутриафриканских связей.
Однако цель нашего сегодняшнего путешествия — Касба со всей ее многовековой историей. В этом таинственном городе, показывающем чужим только глухие стены, как будто ничего не изменилось. Его изображали множество раз — в сказках, повестях, романах, легендах, на полотнах, — каждый автор по-своему, но мнение у всех складывалось единое: Касба, постоянная, древняя, неповторимая, воспринимается всякий раз по-разному, в зависимости от настроения человека. И если одни рисовали ее мрачным очагом убийств и преступлений, то другие радостно умилялись ее крикливым оживлением, гомоном, ярмарочным духом. По описаниям многих жаждущих экзотики европейцев все эти переулки пустынны, и мрачны. Случайного пришельца из-за каждого угла здесь якобы подстерегали кинжал убийцы, похищение или рискованное любовное приключение. Альфонс Доде когда-то пугал читателей: «Настоящий разбойничий притон этот верхний город: узкие темные переулки карабкаются вверх между двумя рядами таинственных домов, крыши которых сходятся, образуя туннель; низкие двери, немые, печальные окна с решетками… Направо и налево кучи темных лавчонок, где св