– Но я хочу извиниться, – сказал я. – Я хочу быть для тебя таким же хорошим братом, как ты для меня. Не хочу, чтобы между нами стояло что-то плохое. Больше не хочу. Никогда. Прости меня за все.
Я десять раз прокручивал в голове тот разговор в кафе. Было ясно, что я хватил через край в стремлении установить с ним контакт, когда сказал, что он мой лучший друг. Разногласия между Николасом и Дэнни, должно быть, были глубже, чем я предположил по их детским перебранкам и отстраненности, заметной на домашних видео. Теперь я хотел исправить старые ошибки, но старался говорить достаточно обтекаемо, чтобы не напортить еще больше, если окажется, что я неправ.
Пока я сидел и ждал его ответа, я понял: мне трудно с Николасом потому же, почему и с Рен. Я не мог понять, каким в его глазах был Дэнни, и потому никогда не знал, как себя с ним вести. Если мне удастся в этом разобраться, я наверняка сумею усыпить его подозрения раз и навсегда.
У Николаса дернулся кадык. Он долго ничего не говорил, и я все больше и больше напрягался. Он провел свободной рукой по волосам и вздохнул.
– Звучит неплохо, – сказал он.
– Значит, мы можем постараться забыть прошлое? Начать сначала?
Он кивнул.
– Да. Можем постараться.
Я улыбнулся и лег в траву. Николас протянул мне подушку с шезлонга – подложить под голову, и мы стали смотреть на звезды в довольно уютном молчании.
– Что там Лекс, бесилась? – спросил Николас через минуту.
– Еще как. Она бы меня, наверное, на шлейке водила, дай ей волю.
У него приподнялся один уголок рта.
– Как малышей в супермаркете.
– Вот именно.
– А что там за девушка?
– Ее зовут Рен, – сказал я. – Мы вместе ходим на рисование.
Он сделал еще одну затяжку.
– А она довольно симпатичная.
– Это не то, – сказал я. – Правда. Не то.
– «По-моему, леди слишком бурно протестует».
– Я просто помогал ей закончить рисунок, – сказал я, но тут же вспомнил, как она смотрела на меня, когда я приложил ладони к ее лицу, вспомнил тепло ее кожи.
– Ясно, – сказал Николас. – Ну ладно.
Мы сидели рядом, он докурил свою сигарету и принялся за вторую. Я спросил его про уроки, он спросил про мои. Рассказал, что они с Ашером планируют летом поехать в Барселону. Не самый задушевный разговор, но все-таки самый долгий за все это время. Ночь вокруг была прохладная и тихая, и даже резкий запах дыма казался странно приятным, потому что знакомым.
– Пора в дом, – сказал наконец Николас. – У меня еще уроков часа на четыре.
– У меня уроков нет, – сказал я, – но если я буду надолго пропадать из вида, Лекс точно купит шлейку.
Он улыбнулся, и мы поднялись. Он погасил сигарету о подошву и сунул оба окурка в пакетик, а пакетик – в карман.
– Я и не знал, что ты куришь, – сказал я.
– Обычно не курю. Так, иногда. Дома все до потолка прыгали бы, если бы узнали. – Он посмотрел на меня с каким-то беззащитным выражением. – Не говори никому, ладно? Я твой должник.
– Не волнуйся, – сказал я. – Я умею хранить секреты.
– Ох, Дэнни.
– Ты что, мне не веришь?
Лицо у Николаса затвердело.
– Кончай. Не смешно.
Я похолодел. Чего-то я тут не понимаю. Чего-то важного.
– Ники, постой, – проговорил я и попытался схватить его за руку, когда он уже шагал прочь. Я успел только тронуть его за рукав, но он все-таки обернулся. Он смотрел на меня, как на чужого, а я стоял молча – стоял, пока он не попятился от меня и не скрылся в доме.
Ночью, когда все уснули, я встал с постели. Это был мой самый плохой день за все время здесь: сначала прежний я просочился в какую-то щелку во время разговора с Рен, а потом я снова допустил какой-то непонятный промах с Николасом. Решение в голову приходило только одно. Нужно узнать больше – как можно больше – о Дэниеле Тейте.
До сих пор я этим не заморачивался, потому что было ни к чему. Я и так видел, чего от меня хотят почти все Тейты. Лекс нужен маленький мальчик, чтобы было кого опекать. Патрику – чтобы было кого учить. Миа – чтобы было с кем играть. Мне оставалось только быть тем, кто им нужен, и все были довольны.
Но если я не разберусь, чего ждет от меня Николас, то так и буду лажать дальше. А это слишком большой риск.
Когда все легли спать, я пробрался с подвал, в игровую: там был проектор и экран, на котором Миа вчера смотрела фильм про свою лошадку. Лекс уже показывала мне кое-какие домашние видео, чтобы пробудить воспоминания, но я тогда смотрел в основном на других и анализировал все, что видел, чтобы разобраться, чего они от меня хотят и каким видели Дэнни. А теперь, в первый раз, я собирался смотреть только на самого Дэнни и постараться понять, каким он был на самом деле.
Домашние видео хранились в шкафу у стены. Я достал диск с наклейкой «Рождество 2008/Клостерс 2009» и вставил в DVD-плеер. Опустился на огромный кожаный диван напротив большого экрана и поставил звук на минимум, хотя на два этажа кругом не было ни одной живой души.
Видео было сначала расплывчатым, потом кто-то наводил фокус, а потом на экране появилась официальная гостиная на втором этаже, с гигантской рождественской елкой в углу, сплошь в золоте и серебре. Под елкой лежали груды подарков – они даже не умещались там и рассыпались по полу: вся комната была в ленточках, бантиках и блескучей упаковочной бумаге. Джессика, в пижаме и шелковом халате, с огромным беременным животом, сидела в кресле, а Николас уселся по-турецки у ее ног.
– Мама, улыбнись! – сказал Патрик за камерой.
Она усмехнулась и помахала рукой. Совсем другая женщина, не та, которую я (едва) знал. Николас скорчил рожицу в камеру, и Джессика взъерошила ему волосы.
Все было как на рождественской открытке – кадр из жизни идеальной семьи. Сердце у меня сжалось так, что стало больно в груди, хоть я и знал, как мало эта картинка говорит о настоящих Тейтах.
Камера сдвинулась вправо, и я увидел Дэнни. Снимали в 2008 году, значит, ему тут восемь лет. Через пару лет его не станет. Он сидел возле груды подарков – взлохмаченный, в пижаме, такой же, как у Николаса, только не зеленой, а голубой. Расковырял обертку на углу коробки и пытался рассмотреть, что под ней.
– Не подглядывай, Дэнни! – послышался голос где-то за кадром. Кажется, Лекс.
– Эй, это мой подарок! – закричал Николас.
– Я же только посмотрел! – сказал Дэнни. – Что ты как маленький.
В комнату вошел отец Дэнни с подносом заставленным чашками, от которых шел пар. Я еще не видел Роберта Тейта, только по телефону с ним говорил. Кажется, никто не спешил везти меня в Ломпок, в тюрьму штата, где он отбывал срок, – ну, и мне тоже было не к спеху.
Вся семья выпила горячего шоколада и начала распаковывать огромную кучу подарков. Николас осторожно снимал с коробок ленты и бумагу и внимательно рассматривал каждую вещь, а Дэнни торопливо срывал упаковку: ему не терпелось добраться до того, что внутри. Он только мельком взглянул на автомобильчик с дистанционным управлением – подарок Джессики, – и тут же отложил: его больше притягивала тайна следующей коробки. Вполне типичное поведение для ребенка, примечательное только по контрасту с поведением Николаса. Патрик усадил Лекс рядом с собой, и она стала распаковывать его подарки, чтобы ему самому не отрываться от съемки. На это ушло много времени, потому что Лекс то и дело куда-то выходила из комнаты. Роберт подарил Джессике бриллиантовый браслет: по его словам, он заметил, как она не сводила с него глаз, когда разглядывала витрину магазина в Нью-Йорке месяц назад. Она, запинаясь, выговорила «спасибо», а когда он наклонился, чтобы ее поцеловать, повернула голову на голос кого-то из детей, и его губы ткнулись ей в щеку.
Все было как на ладони. Все, что нужно знать об этих людях, если приглядеться как следует.
Я закрыл на минутку глаза и представил себя на месте Дэнни: ощутил в руках шуршащую упаковочную бумагу, сладость только что выпитого шоколада на языке, тепло, разливающееся по всему телу от чувства, что ты дома, где тебя любят. Я даже почти поверил, что это настоящее воспоминание.
Я просмотрел оба видео – и Рождество, и Клостерс (это оказался какой-то шикарный лыжный курорт), а потом еще одно – годовщину свадьбы дедушки с бабушкой. По большей части эти видео только подтверждали то, что я уже знал о Дэнни. Он был общительный, смешливый, жизнерадостный и не отличался особенной чуткостью к другим. Патрика он боготворил, зато с Николасом они то и дело ссорились. Это отчасти объясняло двойственное отношение Николаса ко мне, хотя такая реакция казалась несколько преувеличенной: странно держать зло на похищенного брата из-за каких-то детских стычек.
Но потом, уже начиная засыпать и подумывая, не хватит ли на сегодня, я вдруг заметил то, чего не замечал прежде. Невероятно, как это до сих пор не бросилось мне в глаза.
В одном, только в одном, Дэнни был очень похож на меня. Он был наблюдателем.
Я сообразил это, только просмотрев изрядный кусок видео с годовщины свадьбы, потому что действовал он на удивление тонко, но, отмотав видео назад, я стал замечать то, чего не заметил вначале.
Дэнни подслушивал разговоры родителей: делал вид, что наливает себе газировки в двух шагах от беседующих вполголоса Джессики с Робертом. Заглядывал через плечо Лекс, когда она набирала смс. Даже в подарок Николаса сунул нос. Вначале я списывал нечуткость Дэнни на детское недомыслие, неумение замечать, что происходит вокруг, но теперь начал понимать, что от его внимания как раз мало что ускользало.
В первый раз я ощутил с ним настоящее внутреннее родство.
Под конец видео с годовщины у меня уже глаза слипались. Придется отложить продолжение расследования до завтрашней ночи. Я выключил DVD-плеер и снова вставил тот диск, который был в нем раньше. По пути к себе в комнату завернул на кухню. После ужина прошло уже много часов, и живот у меня подвело. Я взял из холодильника бутылку воды, стал искать в кладовке, чем бы перекусить, и тут услышал, как открывается входная дверь. Я замер. Кто-то нажима