– Слушай. – На этот раз она сама придвинулась ближе ко мне. – Я понимаю, мы не так уж давно общаемся, но я хочу, чтобы ты знал: я не такая, как Тейлор.
– Я знаю, – сказал я.
Она загадочно, еле заметно улыбнулась.
– Хорошо.
– Да?
– Да. Надеюсь, это значит, что я иногда могу разглядеть человека за маской.
У меня екнуло в груди.
– Какой еще маской?
Она взглянула на меня.
– Ой, только не надо. Ты умеешь притворяться перед другими притворщиками, но я-то тебя насквозь вижу. Тебе пора, сейчас звонок будет.
Но я не двинулся с места. Я думал о том, что она видит меня насквозь, и, главное, хочет видеть, и, может быть, я и сам этого хочу. Уютный дом, любящая семья, верная подруга. Все, чего можно пожелать, разве нет?
– Дэнни, Дэнни, я Земля! – сказала она. Я тряхнул головой, чтобы отделаться от мыслей.
– Извини.
Она прищурилась.
– Похоже, учителя все еще не решаются делать замечания, когда чудесно спасенный мальчик тупит на уроках?
– Все правильно понимаешь, – сказал я.
– Совести у тебя нет, и мне это, в общем, нравится, – сказала она. – Ну, давай, катись отсюда.
– Слушай, а хочешь… – Я набрал в грудь воздуха. – Хочешь, сходим куда-нибудь? После школы?
Она улыбнулась.
– Ладно, давай.
Я кивнул, и мы разошлись каждый в свою сторону.
После уроков я дождался Николаса у стеклянных дверей, ведущих на ученическую парковку, чтобы сказать, что меня сегодня не надо подвозить, но он меня опередил.
– Лекс только что прислала смс, – сказал он. В этой фразе уже было больше слов, чем я от него слышал за целую неделю. – Она хочет, чтобы мы ехали сразу домой.
Я вздохнул. Опять разочарование, мой давний неразлучный друг.
– Ладно.
Я отправил Рен смс по дороге домой – написал, что возникли непредвиденные семейные обстоятельства. Она в ответ прислала мне картинку – фото человека с высунутым языком. Мы с Николасом приехали домой, и я пошел искать Лекс. Она была на кухне – готовила Миа что-то перекусить.
– Что случилось? – спросил я.
– Точно не знаю, – ответила она. – Патрик уже едет.
У меня сразу похолодели руки. Если Патрик ушел с работы среди дня, значит, точно что-то случилось.
– Садись, Дэнни. Я тебе пока сделаю что-нибудь поесть, – сказала Лекс. Она протянула Миа тарелку с ломтиками яблока и ложкой арахисового масла.
Николас сел рядом с Миа, и я хмуро посмотрел на него. В те редкие дни, когда оставался после школы дома, а не уезжал куда-нибудь с Ашером, он обычно сразу шел в свою комнату.
– Я тоже хочу яблоко, – сказал он. Явно решил дождаться Патрика вместе с нами.
У Лекс между бровей появилась морщинка – признак раздражения, но она безропотно начала резать второе яблоко. Я сел с другого конца стола. Миа нетерпеливо постукивала пяткой по ножке стула в том же ритме, в каком у меня колотилось сердце. Мы ждали.
Через несколько минут Патрик вошел в дом. Лицо у него было красное – должно быть, гнал сюда на полной скорости, какую можно выжать из его кабриолета. Первым делом он отыскал глазами Лекс, и они что-то сказали друг другу без слов.
– Что случилось? – спросил я.
– Ничего страшного, – сказал Патрик. Значит, что-то и правда страшное. – Мы этого ждали. ФБР хочет, чтобы ты приехал к ним для беседы.
Лекс закрыла глаза. Николас уперся взглядом в меня. У меня екнуло в животе.
– Я тянул время сколько мог, Дэнни, – продолжал Патрик, – но дальше они ждать не согласны. Я говорил, что ты еще не в том состоянии, чтобы рассказывать о том, что произошло, но они настаивают. Они хотят, чтобы ты подъехал в четверг.
– Ничего, – сказал я, подавив внезапно нахлынувший страх. Справлюсь. – Я готов.
– Нет! Тебе нельзя этого делать. Рано еще, – сказала Лекс. Она посмотрела на Патрика большими глазами – должно быть, эта тактика обычно помогала ей настоять на своем. – Неужели ты больше ничего не можешь сделать?
– Я сделал все, что мог, – и так немало времени выиграл, – сказал Патрик.
– А почему нельзя просто отказаться? – не отставала Лекс.
– Ты же помнишь агента Моралес. Она ничего не забывает, а злить сейчас ФБР – это гадить в колодец.
– А почему? – спросила Миа.
– Я думал, ты, наоборот, должен сам стремиться с ними поговорить, – сказал Николас. – В смысле – тебе же хочется помочь поймать тех, кто это сделал.
А, чтоб тебя…
Лекс покачала головой:
– Это не…
– Разве ты не этого хочешь? – спросил Николас. – А, Дэнни?
– А почему злить ФБР – это гадить в колодец? – спросила Миа.
– Не говори «гадить», – сказал Николас.
– Конечно, – сказал я. – Все в порядке, Патрик. Я сам хочу поехать.
– Нет! – снова сказала Лекс.
– Он должен, Лекси, – сказал Патрик. – Я завтра возьму отгул по болезни. Дэнни, мы с тобой останемся дома и подготовимся к беседе.
– А к чему тут готовиться? – спросил Николас. Взял свою тарелку и сунул в раковину по пути из кухни.
Только гораздо позже я сообразил, что на вопрос Миа никто так и не ответил.
Ночью, когда все легли спать, я снова спустился в подвал, чтобы досмотреть домашние видео. Там еще осталась парочка не просмотренных, а перед беседой в ФБР нужно было узнать о Дэнни и его семье как можно больше. Я уже провел в свое время не одного сотрудника правопорядка, и до сих пор никогда при этом не нервничал, но сейчас ставки были слишком высоки. Если они меня не признают Дэниелом Тейтом, придется сменить этот особняк на тюремную камеру.
Я отыскал DVD с наклейкой «БАРБАДОС 2009/Как ВАМ ЭТО ПОНРАВИТСЯ 2010». В следующие годы количество домашних видео заметно сократилось. Дэнни пропал весной 2010, и я был уверен, что это последние записи с его участием.
Первая часть видео представляла очередной семейный отпуск среди экзотической природы. На сей раз это был Новый год на Карибах – вся семья на фоне белых песчаных пляжей и прозрачной бирюзовой воды. Я такое видел только на экранных заставках.
Но это была уже не та семья, которую я видел на лыжном курорте в швейцарских Альпах. Голос Роберта Тейта, комментирующего съемку за объективом камеры, звучал скованно, Джессика держалась заметно в стороне и частенько оказывалась в кадре с коктейлем в руке. Дэнни с Николасом без конца ссорились, а у Лекс были темные круги под глазами, и еще в бикини было хорошо видно, какая она ужасно худая. Миа не было – ее, должно быть, оставили дома под присмотром какой-нибудь няни, и Патрика тоже не было – его отсутствие никто не комментировал. Кое-что тут было объяснимо. Первый муж Джессики, отец Лекс и Патрика, Бен Макконнелл, недавно покончил с собой – это объясняло, почему у Лекс такой вид. Роберт Тейт, должно быть, уже увяз в финансовых махинациях, на которых его через несколько лет прищучит Комиссия по ценным бумагам. Миа родилась с врожденной патологией правой ноги, и это тоже наверняка стало тяжелым стрессом для ее родителей. В семье Тейтов наступили не лучшие времена, и скоро все должно было стать еще хуже.
Я сам удивлялся, до чего мне их было жалко.
Вторая запись на DVD начиналась здесь, в доме. Роберт заставил Николаса – в костюме, с зачесанными назад волосами – рассказывать на камеру, что они идут смотреть школьный спектакль, где играет Лекс. Камера перешла на Дэнни – он сидел на полу и играл в кубики с Миа. Это было первое видео маленькой Миа, которое я увидел, и я почувствовал, что улыбаюсь. У нее были легкие, как дым, темные кудряшки, невероятно пухлые щечки, и она заливалась пронзительным смехом всякий раз, когда Дэнни обрушивал ее башню из кубиков.
Я почувствовал, как под ложечкой противно засосало от зависти.
Я хотел быть на его месте.
Не знаю, способен ли я на любовь, но если да, то мое чувство к Миа было больше всего похоже на любовь. Мне нравилось быть таким, каким я становился, когда она смотрела на меня. Я хотел, чтобы она была моей сестрой. Хотел быть ее братом, и не только ради семьи, которая живет в роскошном особняке и ездит в отпуск на Барбадос. Не потому, что Дэнни никогда не приходилось ложиться спать голодным, получать оплеухи и выслушивать, что он ни на что не годен, а потому что…
– Дэнни?
Я резко поднял голову: Патрик – в одних пижамных штанах, взлохмаченный – вошел в игровую.
– Привет, – сказал я, взял пульт и поставил видео на паузу. Как я теперь буду объясняться? Это ведь должно выглядеть чертовски подозрительно, да еще в такое время.
– Не спится? – спросил он, садясь рядом.
Я покачал головой.
– Я тебя разбудил?
– Нет, я просто хотел чего-нибудь перекусить и услышал телевизор. – Он взглянул на экран. – Что за видео?
Он, кажется, не находил ничего странного в том, что я среди ночи смотрю старые семейные записи – может, просто слишком сонный был и не вдумывался, – и сердце у меня начало понемногу возвращаться в нормальный ритм.
– Э-э-э… спектакль Лекс, – сказал я.
– А, точно. – Он улыбнулся, взял у меня пульт и запустил видео снова. На экране парковка школы Калабасаса сменилась полутемным зрительным залом, где можно было разглядеть только красный занавес, подсвеченный огнями рампы. Патрик перемотал вперед. – В первом акте ее нет. Ты про это что-нибудь помнишь?
– Скорее нет, – сказал я.
Он нажал на пуск, когда сменились декорации. Лекс стояла на сцене в белом платье, волосы локонами обрамляли лицо, смягчая острый подбородок и скулы. Она была по-прежнему болезненно худая, такая хрупкая на вид, что непонятно было, как на ногах держится, но она улыбалась, и улыбка казалась искренней. И голос у нее был чистый и звонкий, когда она говорила свой текст, бегала по сцене, смеялась и флиртовала – уверенная, дерзкая, совсем непохожая на ту Лекс, которую я знал.
– Хорошо играет, – сказал я.
Патрик промычал что-то неопределенное.
– А она когда-нибудь пыталась заниматься этим всерьез? – спросил я.
Он пожал плечами.
– Давно еще. Снялась пару раз в рекламе.