станут меня врасплох?
Агент Моралес встретила нас в приемной, и ее вид меня удивил. На картинке, которую я нарисовал у себя в голове, это была пожилая женщина с очень короткой стрижкой, в плохо сидящей одежде. В реальности она оказалась молодой – лет тридцати пяти – и красивой. У нее были темные кудрявые волосы, убранные сзади в полухвост, и полные розовые губы с блеском – в точности как у Лекс. Но походка у нее была слегка мужеподобная (должно быть, результат армейской службы) и вид серьезный – это было уже ближе к тому, что я ожидал от федерала.
– Мистер Макконнелл, – сказала она, пожимая руку Патрику. В выражении ее лица было что-то такое, что я не мог толком прочитать – какое-то напряжение в уголках глаз, почти незаметное. Она кивнула Лекс. – Мисс Макконнелл. Спасибо, что приехали.
Улыбка Лекс больше напоминала оскал.
– Я бы сказала, у нас не было выбора.
Моралес встала, сцепила руки за спиной. Определенно служила в армии.
– А ты, конечно, Дэнни, – сказала она. – Рада наконец-то познакомиться.
Она и мне протянула руку для пожатия, но я попятился поближе к Лекс. За последние недели я как-то отвык от своей роли травмированного ребенка, но теперь приходилось входить в нее снова. Дэнни не горел бы желанием прикасаться к посторонним людям после того, что с ним произошло, и, если я изображу такую реакцию, это придаст убедительности тому, что я буду рассказывать дальше.
Моралес убрала руку.
– Так что же, пройдем?
Она провела нас вглубь здания, мимо разных кабинок и кабинетов – все как в какой-нибудь страховой или бухгалтерской конторе, которые во всем мире одинаковы. По пути Патрик за спиной Моралес обменялся легкими кивками с каким-то молодым человеком, склонившимся над экраном компьютера. Я засунул руки в рукава вместе с пальцами. Это тоже была часть роли травмированного, плюс дополнительная предосторожность, чтобы ничего случайно не коснуться.
– Ни к чему нервничать, Дэнни, – сказала Моралес преувеличенно мягким тоном, каким обычно разговаривают с маленькими детьми и умственно отсталыми. – Мы просто хотим послушать твой рассказ, чтобы скорее найти людей, которые это сделали, понимаешь?
– Понимаю.
– Вот в этой комнате мы и проведем с тобой беседу, – сказала она, когда мы подошли к кабинету с закрытыми жалюзи на окнах. Беседу, не допрос. Моралес открыла дверь, и за ней оказался мужчина с вялым подбородком и ранней лысиной – это как-то странно не вязалось с толстыми руками и крепкой грудью, заметными под рубашкой. Вечно шпыняемый неудачник, который решил стать крутым и пошел в ФБР, чтобы наконец получить в свои руки власть. Он вертел в пальцах диктофон. – Это мой напарник, Тимоти Линч. Вы с ним, кажется, еще не знакомы.
Линч пожал всем руки и предложил кофе или содовой. Мы отказались. Все улыбались, и я не мог понять до конца, действительно ли в комнате ощущается скрытое напряжение, или мне просто на нервах мерещится.
– Ну вот, – сказала Моралес и сцепила пальцы. – Вам обоим лучше будет подождать в приемной, пока мы потолкуем с Дэнни.
Все притворное дружелюбие тут же испарилось.
– Ни хрена себе шуточки! – сказала Лекс.
Патрик предостерегающе тронул ее за руку.
– Я останусь с братом, агент Моралес.
– Мистер Макконнелл, нет никакой необходимости…
– Прошу прощения, – перебил Патрик, – но я адвокат Дэнни и его официальный опекун, так что не пора ли прекратить бессмысленный треп и перейти к делу?
Улыбка у Моралес была натянутая, но не обескураженная.
– Вы правы. Разумеется, вы можете остаться, мистер Макконнелл. Мисс Макконнелл, вы можете подождать в приемной.
– Я никуда не пойду, – сказала Лекс.
– К сожалению, я вынуждена настаивать.
– Нет!
– Лекси. – Патрик схватил Лекс за руку и оттащил ее в угол комнаты. Там они быстро и тихо обменялись парой слов. Не знаю, что он ей сказал, но это ее усмирило. Она вынула руку из его ладони, поцеловала меня в макушку и вышла из кабинета.
Остальные уселись за стол – мы с Патриком по одну сторону, Моралес с Линчем по другую, – и Линч включил диктофон. Начал он с нескольких простых вводных вопросов, чтобы меня разговорить. Вначале я удивился, почему вопросы задает он – явно же Моралес тут главная, – но быстро сообразил, что к чему. Моралес хотела оставить расспросы ему, чтобы самой сосредоточиться на наблюдении. Она откинулась на спинку кресла с тщательно отработанным расслабленным видом, но глаза ее выдавали. От них ничего не ускользало, они перебегали с Патрика на меня и обратно, пока я отвечал на вопросы агента Линча, и я все время думал о том, что она уже успела разглядеть.
– Итак, Дэнни, если ты готов, – сказал Линч, – я хотел бы перейти к тому дню, когда тебя похитили.
Я глубоко вздохнул и оглянулся на Патрика. Тот кивнул и сжал мне плечо. Моралес наблюдала за нами.
– Я готов, – сказал я.
– Отлично, – сказал Линч. – Просто расскажи все, что помнишь. Не торопись.
Я сглотнул раз, другой, затем откашлялся. Добавив немного дрожи в голосе, начал:
– Я пошел покататься на велосипеде…
Я рассказывал так, как отрепетировал вчера с Патриком, стараясь не повторять слово в слово. Рассказал о белом фургоне, возникшем непонятно откуда, о потайном отсеке в восемнадцатиколесном трейлере, о трудном пути через канадскую границу. Все слушали молча. Ложь, стоило ей вырваться изо рта, сразу же начала набирать разгон, и скоро я поймал себя на том, что наклоняюсь ближе к диктофону. Заметив это, я незаметно подался назад и сгорбил плечи.
– Ехали долго, – говорил я. – Иногда они останавливали трейлер где-нибудь в пустынном месте и вытаскивали нас, чтобы дать нам отлить или попить чего-нибудь. Потом снова засовывали нас в трейлер, и мы ехали дальше.
– Не помнишь, как долго это продолжалось? – спросил Линч.
– Точно не знаю, – сказал я. – Может, дня два-три.
Я все глубже погружался в свою ложь. Не настолько, чтобы забыть обо всем окружающем, – я следил за реакциями Линча и Моралес, чтобы подправить где-то свою историю при необходимости, – но перед глазами у меня ложь проступала поверх реальности, как на дважды отснятой пленке. Темная дорога, освещенная лишь фарами трейлера, от которых мои глаза, уже привыкшие к темноте потайного отсека, слезились и жмурились, когда кто-то с грубыми руками и с лицом, наполовину скрытым банданой, толкал меня к дереву, чтобы я отлил. Я еле держался на ногах – они ослабели и подкашивались от страха, от голода и от долгих часов неподвижности. Вонь в отсеке, куда меня после этого втолкнули снова, – я уже не сопротивлялся, понимая, что бороться бесполезно. Быстрый взгляд в глаза перепуганной девочки с веснушками и светло-рыжеватыми волосами, – тепло ее тела было моим единственным утешением, когда мы снова тронулись, и дверь с лязгом захлопнулась, отрезав нас от света.
Линч все время моргал. Патрик сидел рядом, как каменный. Моралес смотрела на Патрика.
Мне стало казаться, что эта дорога никогда не кончится. Как будто весь остальной мир исчез, и снаружи не осталось никого и ничего, только трейлер и дорога. Мы никогда не останавливались днем, поэтому дня тоже не стало. Мне начало казаться, что весь мир погрузился в темноту.
Потом мы снова остановились, и на этот раз что-то было не так. Не знаю, почему, но мы все это почувствовали. Я понял это по тому, как напряглись остальные маленькие тела в отсеке, по их изменившемуся дыханию. Снаружи слышались голоса, приглушенные разделявшей нас металлической стеной, но явно повышенные. Сердце у меня бешено заколотилось. Я был уверен, что это полиция, что нас сейчас спасут. Но, когда дверь открылась, за ней опять стоял один из тех мужчин в банданах, тот, у которого был шрам через правую бровь. Вот и все. В этот момент я понял, что главная опасность для меня – это надежда.
Линч уже отвернул голову и смотрел в стену. Я его расстроил. Он быстро пришел в себя и сделал храброе лицо, но моя история его проняла. А вот Моралес не казалась растроганной. Выражение ее лица ни разу не изменилось за все время, что я говорил.
Человек в бандане снова завязал мне глаза перед тем, как выволочь меня из трейлера. Я почувствовал что-то теплое на лице и догадался, что это солнце, но тут он снова увел меня в тень. Ноги стояли на чем-то твердом: значит, я в помещении. Мы спустились по лестнице на один пролет, и вокруг стало холоднее. Меня окружал запах сырости и гнили, как от преющих листьев – бурых, трухлявых. Я представил себе стены, по которым стекает зловонная вода, мох, пробивающийся сквозь половицы, липкую слизь, сочащуюся из трещин. Тот человек втолкнул меня в маленькую комнатку, скорее камеру, без единого окна, без света, без ничего, кроме тонкого пенного матраса на полу, скомканного одеяла поверх него и ведра в углу. Он запер меня там и больше не приходил. Я свернулся в клубок на матрасе, натянул одеяло на голову, закрыв лицо, и молил Бога, с трудом вспоминая слова, оставшиеся в памяти после редких посещений воскресной школы, о том, чтобы проснуться дома, в своей постели, со своей семьей.
Патрик шевельнулся рядом. Я повернулся к нему и сообразил, что, увлекшись визуализацией своей лжи и одновременным наблюдением за Линчем и Моралес, совсем не обращал на него внимания. Он сидел, опустив глаза вниз, в стол, и часто моргал. Я почувствовал, как внутри что-то резко до тошноты скрутило чувством вины. Я ведь совсем не подумал о том, каково ему будет слушать все это. Правда, вчера мы уже раз сто прогнали эту историю, но теперь я по ходу дела расцвечивал ее новыми деталями, и каждая была для него новым ударом.
– С вами все в порядке, мистер Макконнелл? – спросил агент Линч.
– Может быть, вам лучше выйти пока, – прибавила Моралес.
Патрик покачал головой и сделал глоток из стакана с водой, который налил ему агент Линч.
– Все в порядке. Можно продолжать.
– Вы уверены? – спросила Моралес. – Мы вполне могли бы…
Лицо Патрика было словно высечено из мрамора.
– Все в порядке.